Иван Коновалов - Сержант и капитан Страница 11

— Скорее шаг, господа, — прикрикнул я.

Весь батальон стремительно наступал. Пулеметы не успевали за нами. Пулеметчики тащили их на лямках и выдохлись до последней степени при выходе на позиции. Мы взяли Спасское на штык. Латыши без паники отступали, умело огрызаясь. Третья рота, шедшая справа, отличилась, потеряла всех офицеров. Ее довел до штыкового удара унтер Матвеев.

Моя рота, слава богу, добежала вместе со мной. Пулеметный огонь красных был кинжальный. Убитых было много. Я видел, как они падали и справа, и слева. Мальчуган Павленко, гимназист лет шестнадцати, полз на коленях, блюя кровью, и премерзко матерился. Я перескочил через него на бегу, крича «Санитары…», не оглянулся и побежал дальше.

На околице села схватились в штыковую. Узкое пространство между двумя избами. Покосившийся забор справа почти перекрыл проход. Я ворвался туда первым. Латышей человек десять. Бегут на меня. Рослые, в добротных шинелях. Штыки наперевес. Я оглянулся, за мной никого. Пора умирать. Упал на колено и выстрелом в пах первого сбил. Вдруг справа и слева горохом посыпался мой молодняк. Кто-то даже через меня перескочил. Никакого уважения. Догнали меня за доли секунд. Надо бегать медленнее. Целее буду. Они перекололи латышей в два счета, но это был только авангард. Целая рота тут же нас контратаковала.

— В штыки! В штыки! — бешено орал я.

Фельдфебель Сидоров разом бросил на узкой улочке две ручные гранаты. Задело и своих, и чужих. Мои мальчишки вопили что-то несусветное, что-то школьное или гимназическое, как будто лупили циркулями ненавистных учителей иностранных языков. Латыши кричали на своем языке. Старые добровольцы молча работали штыками, стараясь прикрыть меня. Это продолжалось секунды. Красные ринулись бежать в обратную сторону. Преследовать сил не было.

— Отставить преследовать, — вопил я. Мальчуганы сделали в тот момент столько, что я не хотел терять ни одного из них. Пусть насладятся победой. Унтер-офицеров в моей роте трое, все георгиевские кавалеры. Молодняк на их попечении. Комвзода прапорщик Лавочкин восторженно отдал мне честь:

— Вот это атака, господин капитан, вот это атака!

Купеческий сын Аркадий Лавочкин вполне соответствовал своей фамилии и своим практицизмом и суетой за сутки сумел раздражить меня. Он умел все достать и ничего не потерять. Через два часа после моего прибытия в роту уговорил меня сфотографироваться вместе с командирами взводов. Я был удивлен, но на станции Дьячье он каким-то образом нашел заезжего фотографа. Внутренне окрестил его «обозной душой». Но в этой атаке я лично видел двух заколотых им врагов.

Тяжело встав, я проковылял вдоль, прижавшейся к деревянным деревенским заборам, роты и сказал:

— Не увлекаться. Но за мной!

Мы гнали латышей еще какое-то время, но остановились в двух верстах от Кром. Опять фланги оказались открытыми. Нас могли обойти. Будь у нас чуть больше сил, мы могли бы прикрыть фронт плотнее. Дыры, дыры, кругом дыры по фронту, которые мы заткнуть не можем. Кстати, потери обоих батальонов достигли четверти состава. Пиррова победа.

На следующий день мы атаковали хутора вокруг городка. Тактика нашего командира полковника Наумова продолжает меня изумлять. Два батальона и разрыв в три версты между ними при наступлении. Мы что, играем с красными в поддавки? Городок мы не взяли, и слава богу. Я бы потерял всю свою роту. Пора понять, что красные тоже уже научились бить в лоб. Только мы делаем это молча, а они под пение «Интернационала». Нужен маневр. Ночью латыши ударили, и Офицерская рота бежала в полном составе. Вот это да! Офицерская рота! И потеряли весь обоз.

Наступил понедельник. Без десяти девять утра Никита Корнилов прибыл на работу. Приехал на такси. В черном костюме, в черном галстуке и белой рубашке. Он еще поднимался по ступеням, когда Митя сам вылетел навстречу в сопровождении охраны.

— Никита, отлично, что приехал раньше. Двинули на объект. Нам его вчера передали под контроль, а вчера, если ты помнишь, было воскресенье. Это многого стоит. Долго за него бились. Хочу, чтобы ты его увидел. Он будет в твоем ведении. Важный дом.

Когда кортеж выехал на Большую Никитскую, а потом свернул во дворы, Никиту окатили неприятные предчувствия. Ему были знакомы эти места. Дом Карандыча в дневном свете казался еще меньше. Четырехэтажный, аккуратный, маленький, желтый. Вокруг него уже был огорожен сетчатый забор. Никита огляделся, отыскивая взглядом Карандыча или хотя бы кого-нибудь из его воинства. Разбитое войско попряталось.

Они прошлись по этажам. Митя отдавал приказания. С перекрытиями осторожнее, чердак не трогать до особого распоряжения, охрана круглосуточная, бомжатину разогнать. И главное, со стороны конкурентов могут быть какие-нибудь акции, например, поджоги. Перекрытия-то деревянные. Прямо в подъезде Дмитрий сказал небольшую речь:

— С сегодняшнего дня за безопасность объектов отвечает вместе с Романом Евгеньевичем еще и Никита Иванович. В вопросах безопасности он имеет право действовать самостоятельно. Прошу любить и жаловать. — Митя царственным жестом указал на Никиту. Но все столпились в лестничном проходе и потому даже головы не повернули.

— Все. Никита, иди домой. Сегодня ты больше не нужен. Свою миссию ты исполнил.

— Пока, — ответил Никита и вышел, не прощаясь. Он присел в детской песочнице. Победители старых стен уехали. Пора ждать появления Карандыча и остальных. Они не преминули себя обнаружить. Карандыч вышел из-за угла. На него было больно смотреть. Разгромленное воинство Карандыча столпилось сзади. Сегодня их было больше. Не трое, шестеро. Ради этого зрелища Карандыч привел весь бомонд. Тырич плакал, немытым кулаком вытирая глаза, и толкал атамана в бок. В руке его была грязная бутылка с фальшивой этикеткой.

— Выпей, друг, — повторял он, как заведенный.

Но атаман, не отрываясь, смотрел на огороженное ажурной металлической сеткой родное пепелище.

— Карандыч, куда пойдешь теперь? — спросил Никита с виноватым видом.

Не ответив, тот махнул рукой, развернулся прочь. Тырич, все еще хлюпая носом, развел руками перед Никитой: «Мол, извини ты нас, и мы тебя прощаем». Они ушли, и Никите сразу стало легче. Он сидел в песочнице, чертил на сыром песке что-то похожее на скандинавские руны и смотрел на желтый куб дома. Офицерский дневник лежал во внутреннем кармане. Никита достал его и открыл на недочитанной странице.

11 октября 1919. Кромы. Переправы и городок Кромы мы взяли сегодня быстро и почти без потерь. Слева помогли дивизионы Черноморского конного полка. Моя рота даже ног не замочила. Латыши как-то легко ушли. Может, ловушка? Штаб расположился в трех верстах к югу. Мой комбат капитан Павлов сказал откровенно: