Владимир Караханов - Продолжение поиска (сборник) Страница 13

Я поднялся, сказал:

— Нехороший он человек, Михаил Евлентьевич. Даю вам честное слово, нехороший. Не стоит вам свою судьбу с ним связывать.

Я сознавал, что выхожу за рамки своих служебных полномочий, но поступить иначе не мог.

В проходной у сторожа-инвалида я поинтересовался, когда будет работать Гандрюшкин.

— Скоро заступает, с девяти, — ответили мне.

В отношении Гандрюшкина я не имел еще никаких определенных намерений, просто хотел знать, где он будет находиться в ближайшие часы.

Мое логическое построение: клиенты — Валя — Гандрюшкин — Ризаев — потерпевшие — нуждалось в фактическом подкреплении. Платок — это всего лишь клочок материи, который Гандрюшкин мог просто случайно уронить, а Ризаев случайно подобрать; могла ошибиться и Валя. Все остальное сводится к нашим домыслам и к тому, что Михаил Евлентьевич — личность общественно непривлекательная и мог быть соучастником краж. По таким основаниям ни один прокурор не санкционирует обыск у Гандрюшкина. И правильно: от понятия «мог быть» до «был» — огромная дистанция, и нужно еще убедиться, прошел ли он ее. Все это, конечно, не означало моих сомнений в причастности Гандрюшкина к ризаевскому делу. Нет, как сыщик я не сомневался: такое обилие случайностей всегда выявляет закономерность. Мои сомнения носили чисто юридический характер. Разрешить их может прежде всего факт пребывания Ризаева у Гандрюшкина, удостоверенный не платком, а свидетельскими показаниями.

Я взглянул на часы: половина девятого. Гандрюшкин сейчас отправляется на работу. Очень хорошо: пока он будет блаженствовать в неведении у себя под лестницей, мы опросим соседей. А если Валя с утра пораньше начнет выяснять с ним отношения, опять-таки ничего страшного: он или помчится домой к нам в объятия, или останется в общежитии ждать нашего прихода.

Пройдя еще с десяток шагов, я почувствовал легкую тошноту. Еще бы, не ел со вчерашнего дня и натощак накурился. Надо позавтракать, инспектор, уж это вы наверняка заслужили.

Оказывается, не заслужил. Когда я, наскоро перекусив, явился в горотдел, Абилов посмотрел на часы и бросил Рату, что «с дисциплинкой» у нас слабовато. Я посмотрел на него красными, не от злости, глазами, но промолчал, потому что возражаю, когда считаю себя в чем-то виноватым. Это нелогично, но большинство людей до тридцатилетнего возраста поступают точно таким образом.

Потом я заговорил, и, честное слово, они слушали меня с большим вниманием. Едва я закончил, Рат, человек действия, вскочил, а Абилов предложил мне написать подробный рапорт.

Через полчаса Рат вернулся с пожилой домохозяйкой и дворником, подмигнул нам: порядок. Пока следователь Асад-заде их допрашивал, я подготовил людей для опознания.

Уже по предварительным описаниям соседей стало ясно, что речь идет о Ризаеве. Опознание прошло без неожиданностей. Отличие в показаниях свидетелей касалось только времени появления Ризаева у Гандрюшкина: домохозяйка заметила постороннего на день раньше — на то она и женщина.

Перед уходом в камеру Ризаев попросил очередную порцию сигарет, задумчиво сказал:

— Докопались все-таки, а… Прям как в кино. — В дверях опять остановился. — Неужель по платку определили?

— Может быть, теперь все как следует расскажешь? — ответил я вопросом на вопрос.

— Не, начальник. Я свое рассказал, теперь пусть хрыч рассказывает.

Рат хотел тут же ехать за Гандрюшкиным, но позвонил Шахинов и попросил всех нас к себе.

Выслушав Кунгарова, Шахинов обратился ко мне:

— Вы убеждены, что Огерчук не имеет к этому отношения?

— Непричастность прачки у меня тоже вызвала сомнения, — подхватывает Абилов.

— У меня нет никаких сомнений, поскольку я ее совершенно не знаю. — Шахинов может быть резким, не повышая голоса. — Просто я хочу знать, уверен ли в этом инспектор?

— Огерчук послужила преступникам невольным источником информации, не больше.

— Теперь в отношении сторожа общежития…

Рат нетерпеливо заерзал и сказал, что с Гандрюшкиным не видит никаких сложностей.

— Гандрюшкин, конечно, признает, что Ризаев жил у него, это мы доказали, но кражи… — продолжал Шахинов.

— А вещи? Куда он денется, когда мы найдем вещи? — вмешивается Рат.

— А если не найдем?

— Как то есть не найдем?.. Не в катакомбах же одесских живет этот сторож. Продать их он тоже не успел. — Рат, ища поддержки, обернулся ко мне.

— Вещи должны быть у него, — сказал я. — Сумма денег, обнаруженная у Ризаева, немногим меньше украденной в целом у потерпевших. Значит, вещи и ценности ко времени последней кражи еще не были проданы. Едва ли между компаньонами существовал кабальный для Ризаева договор, по которому все они доставались Гандрюшкину, — роль первой скрипки не для сторожа. Скорее всего Ризаев вообще не докладывал ему о наличных, а основную добычу они, возможно, намеревались разделить пополам. Для продажи всех этих колец, ложек и отрезов после исчезновения Ризаева в распоряжении Гандрюшкина имелось два неполных дня, срок слишком маленький, чтобы найти подходящего покупателя.

— Все это, может быть, и так, — согласился Шахинов, — но, узнав об аресте Ризаева, Гандрюшкин мог предпринять что-то в первый же момент.

— Зачем ему торопиться? Он же понимает, что Ризаеву выдавать свое местопребывание невыгодно. По-моему, это нам тянуть дальше не имеет смысла, — раздражаясь от ненужной, по его мнению, проволочки, говорит Рат.

Запальчивость Кунгарова, как видно, не убедила Шахинова. Он все еще медлил с окончательным решением.

— Я думаю, мы слишком усложняем, — веско подытожил Абилов. — Это все-таки сторож, а не юрист. Даже я на его месте не вел бы себя иначе.

— Мне трудно представить себя на месте укрывателя краденого, — холодно улыбается Шахинов, — но отсутствие продуманного плана на случай неудачи с обыском меня беспокоит. Что ж, действуйте.

Действовали мы так: Кунгаров с Асад-заде поехали в прокуратуру за санкцией на обыск, а я приготовился к допросу доставленного в горотдел Гандрюшкина. «Ты о нем больше нас знаешь, — сказал Рат, — попробуй „расколоть“ сразу».

Дверь плавно отворилась, и на пороге появился человечек с фигурой подростка и лицом старика. Диссонанс этот усиливали явно подкрашенные брови и аккуратный пробор в набриолиненных редких волосах.

— Гандрюшкин, Михаил Евлентьевич, — медленно, с некоторой даже торжественностью сообщил он.

Я тоже представился и предложил Гандрюшкину, Михаилу Евлентьевичу, стул.

Он приблизился, но не сел. Оперся на спинку рукой, взглянул на меня, как сфотографировал, и резко склонил голову на грудь.