Светлана Таскаева - Сказка о хитром жреце и глупом короле Страница 13

— Давай лезь, — довольно громко произнес Амети, — никто сюда месяцами, бывает, не спускается.

Он оказался прав. Когда факел осветил коридор, в который они вышли из крохотного закутка, где разобрали стену, Альвион увидел, что на покрытом пылью полу следов немного, а какие есть — довольно старые. Он осмотрелся по сторонам и удивился, догадавшись, что каменные прямоугольники в его рост и шириной в пару шагов — двери: без ручек, замков, глазков и петель.

— Так вот почему эти темницы называются каменными… — тихо проговорил следопыт.

Они прошли еще немного вперед и остановились перед дверью, неотличимой от всех остальных: такой же черный полированный камень как часть стены. Альвион толкнул его, но камень не шелохнулся.

— Ну что же, носящий Золотого Скарабея, — повернулся Нимрихиль к Амети. — Настала пора произнести слова, которые достались столь дорогой ценой.

Амети, одернув рясу, решительно подошел к двери. Постоял и повернулся к нумэнорцу:

— Возьми у меня огонь и отойди чуть-чуть. Вдруг из-за тебя слово не подействует?

Альвион повиновался и отошел на несколько шагов. Лицо его было лишено всякого выражения в неверном свете факела.

Амети наклонился и что-то прошептал в то место, где у обычных дверей находится замочная скважина. Раздался скрип и скрежет, и с тяжелым гулом потревоженного камня черный прямоугольник начал отступать внутрь, открывая за собой провал в бездонную кромешную ночь. Амети невольно отшатнулся, но следопыт уже проскользнул мимо него, держа впереди себя факел подобно мечу.

Темница неожиданно встретила его отражениями огонька на стеклянной глади стен и тихим шорохом струящейся воды. В углу Альвион углядел очертания человеческой фигуры, и его сердце невольно дрогнуло. Он бросился к Арундэлю и встал на колени, глядя на друга. Тот был без сознания. В первое мгновение Альв мучительно испугался, что опоздал. Но когда он положил руку на бледный лоб, то ощутил теплоту и биение жизни — отчетливое, но слабое и как бы отдаленное. Он обернулся на шум шагов, и Амети в ужасе застыл, узрев искаженное болью и гневом лицо Нимрихиля.

— Я не виноват, господин, не виноват, я ничего не знаю, — испуганно залепетал жрец.

Гнев Нимрихиля мгновенно угас.

— Подойди сюда и возьми у меня факел, — и Амети послушался. Рука у него дрожала.

Альвион наклонился и тихо позвал Арундэля. Тот был далеко, но откликнулся на зов: веки приоткрылись, и отражение огонька в огромных черных зрачках начало медленно уменьшаться.

— Hlaralyen? Vane i lome, Tinwendil, i cal'entulie![1] — услышал Амети слова странного языка, чьи тихие звуки, казалось, заполнили глухую обсидиановую келью. Факел в его руке вспыхнул ярче и ровнее, разгоняя тьму.

— Aire…narо, — шевельнулись спекшиеся губы, и Амети увидел, как засияли собственным светом глаза пленника.

— Я же говорил, бывают чародеи и просто так… без рыболовных крючков… — с трудом произнес он. «Бредит или с ума сошел. Неужто все зря и денег не заплатят?», — с тоской подумал жрец. Но Нимрихиль спокойно кивнул и ответил:

— Я знаю. Мне все рассказали, — с этими словами он покосился на Амети. — Как ты?

— Плохо… — Арундэль бледно улыбнулся. — У меня рана не заживает и, судя по всему, начинается заражение крови.

— Тьма и… — начал было Альвион, но в это момент раздался глухой отдаленный вибрирующий звук.

— Что это опять? — испуганно воскликнул следопыт.

— Это гонг, которым созывают в зал, — встрял Амети. — Наверное, что-то случилось. Пойдемте скорее отсюда.

Пока Альвион припасенными инструментами расклепывал браслет цепи, которой Арундэль был прикован к стене, Амети, светивший следопыту факелом, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Наконец, цепь с лязгом упала на каменный пол, и Альвион поднял Арундэля на ноги:

— Ты идти можешь?

— Кажется, я даже стоять не могу, голова кружится… — и он снова потерял сознание. Альвион еле успел подхватить его.

— Rabi… — явственно выругался следопыт. Он поднял пленника на руки и вынес из темницы. В коридоре по-прежнему стояла тишина, но когда Амети, что-то шепнув, закрыл дверь, снова ударил гонг. На этот раз его было слышно гораздо лучше. Амети подскочил:

— Через пятьсот ударов сердца мне надо быть в зале!

Они бегом припустили по коридору, Нимрихиль, неся пленника на руках, с трудом пролез в дыру:

— Эх, надо бы обратно стену заложить, — сказал он, осторожно подымаясь по лестнице. — Не убегай вперед, Амети, мне плохо видно ступеньки…

Наверху, в келье, Нимрихиль осторожно положил пленника на заранее принесенное одеяло и обратился к жрецу:

— Иди в зал, Амети, я останусь здесь.

Втыкая между костями в углу догорающий факел, Амети краем глаза усмотрел, как следопыт достает из пояса блеснувший при свете драгоценный камень. Нимрихиль сверкнул на жреца глазами не хуже этого камушка, и на сей раз одного этого взгляда хватило, чтобы Амети очень быстро покинул келейку.

В зале царила суматоха, которая не до конца прекратилась и с третьим ударом гонга. Амети поспешно скользнул на свое место, в шеренгу младших жрецов, еще не совсем проснувшихся, но уже живо обсуждающих возможные причины случившегося. Наконец, дальние двери зала распахнулись, и в зал хлынула толпа высших жрецов. К добру или к худу, своего старшего Амети среди них не увидел: тот, скорее всего, дрых без задних ног и ничего не слышал. Четверо старших жрецов несли золоченые носилки, в которых полулежал-полусидел верховный жрец, похожий не то на собственное надгробие, не то на мумию заморившего себя голодом подвижника. Насколько видел Амети, верховный даже не моргал, глядя прямо перед собой неподвижными глазами: должно быть, длившаяся неделю медитация вкупе с молитвой и постом не лучшим образом сказалась на его здоровье. При виде верховного святителя шум в зале усилился, но тут вперед выступил один из высших жрецов, трижды стукнул об пол своим посохом, водворяя тишину, и громко произнес:

— Ныне внемлите все, и не говорите, что не слышали! Ибо Уста Скарабея, Посох Влекущего, Верховный Святитель Храма сего донес до нас слова Совершенного!

С этими словами жрец поклонился верховному, который продолжал безучастно смотреть перед собой, и продолжил:

— Внемлите, облеченные в красное, носящие Златого Скарабея! Слово государя — закон для земли его, но не властен он над подвластными сильнейшему. Нет на служителях Ослепительной Колесницы вины перед Владетелем Юга, а потому не склонится чело наше под руку его, ибо склоняемся мы лишь перед Совершенным. И вот слово Могучего: надлежит нам остаться стойкими в грядущих испытаниях, чтобы ни послала нам судьба и Сверкающий. И Государь Золотого Города не принудит нас поступиться достоинством и отдать то, что не желает ему отдавать Влекущий.