Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 3. Исход Страница 14

Огромными скачками она носилась по узкому двору, не зная, чем ещё выразить своё возмущение, и увидев наконец покосившийся глиняный горшок, в сердцах, как заправский кунфуист, ударила его ногой.

Горшой разлетелся на куски.

Козы почуяли изменение настроения Марты и тоже не решались зайти в загородку.

Из мглы ещё долго раздавались возмущённые тирады Марты. Угомонилась она только к утру, когда и шакалы под воздействием её криков убрались в чащу и смолкли.

Яйца кур были такие мелкие, что стоило только представить себе их петушка, чтобы засмеяться.

Яйца навели бы любого философа на мысль, что вторая сторона глистианского существования – так называемая благотворительность – есть ханжество, прикрывающее разворовывание честного труда. Они благотворительствуют за счёт кого-то, и этот кто-то вовсе не всегда добровольно расстаётся со своим имуществом и деньгами, чтобы сделать благо каким-то инвалидам. Это благо до этого было отнято, или открыто, или уговорами – всё равно. И самое главное, это то, на что направляется благо, на природное ли, естетственное, или на противоестественное и извращённое. Тут оно направляется на извращённое. Значит ли это, что не нужно кормить больных и сирых? Не значит! Возьмите сокровищницы церквей и отдайте их больным!

А они что, обкрадывают рачительных и отдают украденное подлым!

Марта была бы удивлена, узнав, сколь далеко может увести философа логическая цепь рассуждений! От вполне обычных вещей – в космос и далее в ад чёрных дыр! Её счастье было именно в этом – мало знать! Её неосознанное счастье!

Руслан был бандит и жил через дорогу. Был ещё и ё… джазист, который смущал душу Новой Элоизы своими голубыми глазами и напором телодвижений. Эти джазисты все такие – играть на иструфараонах ни… не умеют, а вот потрахаться горазды! Это и есть настоящий джаз!

Он был маленький, психбольной бандит, не выдержанный в манерах и потому душевно уязвимый. Его боялся даже родной отец, не говоря уже о жене отца, которая запиралась от Руслана на засов, когда отца не было в доме.

Кто первый подал совет грабануть Марту, я уже не помню!

Мы шли довольно долго, всё время прижимаясь к склону сначала по этому долбанному шоссе, которое можно было с полным основанием назвать «Дорогой Смерти». Мимо нас всё время проносились джипы местных бандитов, обгоняя друг друга. А дорога была жутко узкая. Не знаю, как по ней вообще машины ездиди, по-моему, на ней и двум толстякам трудно было разойтись, не то, что дыум машинам!

Потом, когда шоссе перешло в грунтовку, а потом и вовсе исчезло, мы долго шли по лесу.

Горная речушка, вся усыпанная гирляндами валунов, прихотливо петляла в джунглях ползущих растений. Огромные корявые дубы выбрасывали могучие ветви к солнцу, одаривая свиней и кабанов градом сладких желудей.

Вход во владение не выделялся ничем примечательным, кроме разве что толстого, дерева, с обломанными со всех сторон ветвями и буйно проросшей на изломах весёлой лиственной шелупонью.

Калитка была так стара, что казалось, ей в тягость даже скрипеть. За калиткой буйствовала молодая чёрная собака, такая злая, что и в аду наверно таких не было. Полукровка, нрав которой был явно скопирован с злобной хозяйки. Но не будем преувеличивать злобный нрав Марты, сделаем скидку и на годы, прожитые в странной среде, и на страшную историю её родины, и на многое другое, что не видно при поверхностном взгляде, свойственном туристу. Все имевшие дело с собакой Мартой знали, что два микроскопических кусочка сала способны сразу растопить нечеловеческое собачье сердце и даже обратить её в самого верного союзника. Съев эти два кусочка, она уже не рвалась с цепи, как бешеная, а мирно лежала около будки, довольно помахивая куцым хвостом и пропуская мимо себя всех, кто только пожелал. Марта знала о пристрастии своего охранника взяткам и часто ругала за это.

Шоссе, всё ухудшавшееся по мере отдаления от моря, шло, как мы уже знаем вдоль крутого склона горы, петляя в соответствии с ландшафтом и подходя к участку Марты, превращалось в широкую тропинку из щебня и больших камней, оставшихся видать от времён, когда тут правили свирепые горцы. Надо было пройти ещё метров двети, перейти мост над камнистой речкой, названия которой мало кто знал, и свернув у заброшенного дома, обогнуть всегда нежащихся в чёрной луже свиней.

По тому, как удобно горцы ставили свои дома, как прокладывали дороги в лесной чаще, как сажали смоковницы, фундук и каштаны, было видно, как близки они были с природой, и как трепетно любили окружавший их мир. Наверняка они были язычниками, вверяя свои судьбы и судьбы своих детей Солнцу и богам, посланным великиим светилом. Куда они потом подевались можно было только предполагать, но даже сохранившиеся сведения о прокатившихся по здешних горам войнах, дают подсказку – только люди могли быть причиной несчастий других людей!

Итак, незадолго до дома Марты, там, где был высокий подъём, скверный, изрытый временем асфальт плавно превращался в нечистый гравий, лежали и сейчас три апокрифические свиньи – серо-фиолетовый Снуп средних лет, бледно-розовый с пятнами по всему телу Слуп, да хряк с мудрым глазом и обломанным клыком в пасти, делавшем его похожим на Джорджа Бусча, изрядно покутившего в пьяной компании. Хряка звали Пэром, ион, целиком оправдывая своё имя, внимательно наблюдал за двумя весёлыми подсвинками, резвившимися в отдалении и уже устроившими глубокие уютные норки в жаркой серой придорожной пыли. У свиней было ведомое только им расписание жизни, и утром дружной компанией их можно было видеть в лесу у реки собирающими жолуди под огромными дубами, в середине дня вблизи дома Марты они принимали в пыли долгие солнечные ванны, а вечером довольно возлежали на верхотурке в луже у дома хозяина, похожего видом и манерами на Карабаса Барабаса. В эти минуты почти физически можно было ощутить, что они рады своему пребыванию в мире. Их довольное хрюканье было нежным шопотом любви и смирения перед красотой и мудростью вселенной. Как, казалось, были счастливы эти свиньи, как мало им надо было для полного счастья!

Кажется, они были много счастливее нас!

Но это была только иллюзия! Люди встали на их пути к абсолютной гармонии!

Здесь был совершенно не нужен будильник, ибо ровно в шесть утра начинался великий визг в зловонном поросячьем сарае, где жестокий Карабас Барабас мучил своих бессловестных жирных клоунов, пиная их железным сапогом, или хлопая что было сил огромным чёрным хлыстом с железным набалдашником.

Таких криков я в своей жизни не слыхал, не могу поверить, что животное может кричать отчаяннее, чем кричали те свиньи из загона соседа. На меня это плохо действовало, я иногда даже руками уши затыкал, чтобы не слышать этих криков!

Изба Марты Кирилловны находилась в самом конце деревни и в самом конце длинного участка, огороженного дилетантской оградой из веток, скреплённых кое-где дощатыми вставками. Много раз, если приходилось идти от шоссе, Марта шла к дому по узкой извилистой тропке, переходила по настилу из брёвен узкий ручей.

– Нам надо замаскироваться! Я буду маскироваться под девушку. Как будто я девушка, которая обнимает берёзку! Я ты будешь мусорным баком!

– Не надо! – брезгливо сказал Ральф.

– Давай! Бегом!

– Ты глуп, как Фирдоуси!

– С чего ты взял, что Фирдоуси был глуп?

– По его виду!

– Но у него нет никакого вида! Его портретов не существует!

– Всё равно, глуп, как Фирдоуси!

Бак замер во тьме. Марта замерла тоже и стала прислушиваться к грому и шуму капель. Но в огород не пошла, а вернулась в дом.

И по пути разговаривала сама с собой:

– Этот куст называется тис! Это самое древнее растение в мире!

– Ну, уж? А эта жестяная колючка, которой можно перерезать человека пополам, не древняя случайно? Я думаю, колючка гораздо древнее. Вид у неё такой, что она видела динозавров, и наверно и стала колючкой, чтобы зубы-мельницы древних монстров не прогрызли её! Всё в мире приспосабливается!

– Ты тоже приспособился, вон как воняешь! Это называется мимикрия!

– Что такое мимикрия?

– Это когда ты специально мерзко воняешь, чтобы всем было противно! Или похож на что-то противное и ядовитое, змею там, сколопендру! Тут главное не переборщить и самому не умереть от собственного запаха! Так Бранглийская королева поступает, когда не хочет разговаривать с премьер-министром, намажется загадочным составом, который воняет, как сто тысяч азиатских помоек, и ходит с веером по паркету в Букенгемпском дворце, от мух обмахивается!

– Она наверно не по годам очень умна и по-видимому хорошо знает разницу между опоссумом и енотом!?

– А ещё на всякий случай за поясом длинную колючку держит! Так! На всякий случай!