Александр Дюма - Анж Питу Страница 16

Катрин станцевала еще пять или шесть контрдансов, из них один – с г-ном де Шарни. На этот раз, мучаясь так же сильно, Питу внешне выглядел более спокойным. Он пожирал глазами каждое движение Катрин и ее кавалера. Он пытался прочесть по губам, о чем они говорят, а когда в танцевальной фигуре их руки соединялись, старался отгадать, что это – дань правилам или выражение нежности. Без сомнения, Катрин дожидалась второго контрданса с виконтом, ибо, станцевав его, сразу предложила Питу пойти домой. Никогда еще ни одно предложение не встречало такого сочувствия; но удар был нанесен, и Питу, меряя дорогу такими широкими шагами, что Катрин приходилось время от времени сдерживать его, хранил ледяное молчание.

– Что с вами? – спросила наконец Катрин. – Почему вы со мной не разговариваете?

– Я с вами не разговариваю, мадмуазель, – ответил Питу, – потому что не умею разговаривать, как господин де Шарни. Что я могу вам сказать после всех тех красивых слов, которые говорил вам он?

– Как же вы несправедливы, господин Анж, ведь мы говорили о вас.

– Обо мне, мадмуазель? Каким же это образом?

– А вот каким, господин Питу: если ваш покровитель не отыщется, вам придется выбрать себе другого.

– Значит, я уже недостаточно хорош, чтобы вести счета на вашей ферме? – спросил Питу со вздохом.

– Напротив, господин Анж, я полагаю, что счета на нашей ферме недостаточно хороши для вас. С тем образованием, какое вы получили, вы можете достичь большего.

– Не знаю, чего я могу достичь, но знаю, что ничего не хочу достигать, если своими достижениями мне придется быть обязанным господину де Шарни.

– А отчего бы вам не принять его покровительство? Его брат, граф де Шарни, кажется, на хорошем счету при дворе и женат на ближайшей подруге королевы. Он мне сказал, что если я захочу, он подыщет вам место в департаменте, ведающем налогом на соль.

– Премного благодарен, мадмуазель, но я вам уже сказал, что я в этом не нуждаюсь, и останусь на ферме, если, конечно, ваш отец меня не прогонит.

– А какого дьявола я стану тебя прогонять? – спросил грубый голос, в котором Катрин, вздрогнув, узнала голос отца.

– Милый Питу, – тихонько прошептала она, – не говорите отцу про господина Изидора, прошу вас.

– Ну, отвечай живее!

– Потому что.., потому что, быть может, вы сочтете, что я недостаточно учен, чтобы быть вам полезным, – пролепетал вконец смущенный Питу.

– Недостаточно учен! Да ты считаешь, как Барем, а читаешь так, что утрешь нос нашему школьному учителю, а он мнит себя великим книгочеем. Нет, Питу, мне людей посылает сам Господь Бог, и если уж они ко мне попали, то остаются столько времени, сколько угодно Богу.

Питу возвратился на ферму, ободренный этими словами, но до конца не успокоенный. За эти полдня в душе его свершилась огромная перемена. Он утратил веру в себя, а это такая вещь, которую, раз потеряв, уже не вернуть, поэтому Питу, против обыкновения, спал ночью очень плохо. Ворочаясь с боку на бок, он вспоминал книгу доктора Жильбера, которая была обращена против знати, против злоупотреблений привилегированных сословий, против трусости тех, кто им подчиняется; Питу показалось, что только теперь он начал понимать все те красивые слова, которые читал утром, и он дал себе слово, как только рассветет, прочесть в одиночестве и про себя тот шедевр, который давеча читал на людях и вслух.

Но, поскольку Питу плохо спал ночью, проснулся он поздно. Тем не менее он решил исполнить задуманное. Было семь часов. Фермер должен был вернуться к девяти; впрочем, застань он Питу за чтением, он бы только одобрил это занятие, которое сам же и присоветовал.

Итак, юноша спустился по приставной лесенке и уселся на скамейке под окном Катрин. Случай ли привел Питу в это место, или ему было известно, что это за скамейка? Как бы там ни было, Питу, вновь облаченный в свой старый повседневный наряд, состоявший из черных штанов, зеленой блузы и порыжевших башмаков, вытащил брошюру из кармана и принялся за чтение.

Не станем утверждать, что поначалу глаза его вовсе не отрывались от страниц, дабы бросить взгляд на окно, но поскольку в окне этом, окаймленном настурциями и вьюнком, не было видно ровно ничего, Питу в конце концов всецело предался чтению.

Впрочем, хотя он и смотрел только в книгу, рука его ни разу не потянулась перевернуть страницу; можно было поручиться, что мысли его блуждают где-то далеко и он не столько читает, сколько грезит.

Внезапно Питу почудилось, что на страницы брошюры, прежде освещавшиеся утренним солнцем, упала тень. Тень эта была так густа, что источником ее не могло быть облако; оставалось предположить, что ее отбрасывает непрозрачное тело, а среди непрозрачных тел встречаются донельзя прелестные – поэтому Питу живо обернулся, дабы узнать, кто же заслонил от него солнце.

Его ждало разочарование. В самом деле, тело, отнявшее у него ту толику света и тепла, какую Диоген требовал у Александра, было непрозрачным, но назвать его очаровательным было решительно невозможно; напротив, оно имело крайне неприятный вид.

Это был мужчина лет сорока пяти, еще более длинный и тощий, чем Питу, и ходивший почти в таком же отрепье; читая брошюру через плечо нашего героя, он, казалось, был настолько же внимателен, насколько рассеян был Питу.

Наш герой очень удивился. На губах человека в черном появилась любезная улыбка, обнажившая оставшиеся во рту четыре зуба: два сверху и два снизу, острые, словно кабаньи клыки.

– Американское издание, – сказал незнакомец гнусавым голосом, – формат ин-октаво: «О свободе людей и независимости наций». Бостон, тысяча семьсот восемьдесят восьмой год.

Пока человек в черном произносил эти слова, Питу все шире и шире раскрывал изумленные глаза, так что, когда человек в черном замолчал, глаза Питу стали совершенно круглыми.

– Бостон, тысяча семьсот восемьдесят восьмой год. Именно так, сударь, – подтвердил Питу.

– Это трактат доктора Жильбера? – осведомился человек в черном.

– Да, сударь, – вежливо согласился Питу. Тут он поднялся, потому что слышал, что с человеком, который выше тебя по званию, не следует разговаривать сидя, а простодушный Питу во всяком человеке видел высшего по званию.

Но, поднимаясь, Питу заметил в окне что-то розовое и движущееся. Это была мадмуазель Катрин. Девушка смотрела на него как-то странно и подавала ему непонятные знаки.

– Сударь, не сочтите за нескромность, – спросил человек в черном, стоявший спиной к окну и не видевший всей этой пантомимы, – скажите, чья это книга?

И он указал пальцем на брошюру, которую Питу держал в руках.

Питу хотел было ответить, что книга принадлежит г-ну Бийо, но тут до его слуха донеслись слова, сказанные почти умоляющим тоном: «Скажите, что она ваша».

Человек в черном, не сводивший глаз с книги, ничего не услышал.

– Государь, – величаво произнес Питу, – эта книга моя.

Человек в черном поднял голову, ибо заметил наконец, что Питу то и дело устремляет куда-то изумленный взор. Однако Катрин угадала его намерение и, быстрая, как птичка, спряталась в глубине комнаты.

– Что вы там высматриваете? – спросил человек в черном.

– О, сударь, – сказал Питу с улыбкой, – позвольте мне вам заметить, что вы весьма любопытны, curiosus, или, скорее, avidus cognoscendi, как говорит мой учитель аббат Фортье.

– Итак, вы утверждаете, – продолжал незнакомец, нимало не смутившись образованностью, которую выказал Питу в надежде снискать большее уважение со стороны собеседника, – вы утверждаете, что эта книга принадлежит вам?

Питу скосил глаза так, чтобы окно вновь попало в поле его зрения. В окне снова показалась Катрин и утвердительно кивнула головой.

– Да, сударь, – ответил Питу. – Быть может, вы желаете ее прочесть, или, иначе говоря, вы avidus legendi libri либо legendae historiae.

– Сударь, – отвечал человек в черном, – вы, кажется, принадлежите к сословию гораздо более образованному, нежели то, какое обличает ваш наряд: поп dives vestitu sed ingenio10, вследствие чего я вас арестую.

– Как! Вы меня арестуете? – воскликнул Питу, вне себя от изумления.

– Да, сударь, следуйте за мной, прошу вас. На этот раз Питу бросил взгляд не вверх, но вбок и увидел двух полицейских, возникших словно из-под земли и ожидавших приказаний черного человека.

– Составим протокол, господа, – сказал человек в черном.

Один из полицейских связал руки Питу веревкой, а книгу доктора Жильбера забрал себе.

Потом он привязал веревку к кольцу, вделанному в стену под окном. Питу хотел было воспротивиться, но услышал тихую команду голоса, имевшего над ним такую большую власть:

– Не спорьте.

Поэтому, к вящему восторгу сержантов и, главное, черного человека, он покорился своим гонителям, и они, утратив осторожность, оставили его одного, а сами вошли в дом Бийо. Полицейские хотели принести оттуда стол для составления протокола, а чего хотел черный человек, мы узнаем позднее.