Леонтий Раковский - Константин Заслонов Страница 18

Улучить момент казалось возможным. Женя два раза сидел в воронке от авиабомбы и подолгу наблюдал за часовым. Он подсчитал, что солдат обходит сарай кругом в семьдесят секунд. Значит, в их распоряжении есть около минуты.

Оставалось отработать все движения так, чтобы они стали автоматическими: ведь дорога́ будет буквально каждая секунда!

Константин Сергеевич сказал: «Без провала!» А слово дяди Кости — закон!

Всё свободное время они тренировались на квартире у Жени, где жил Леня, потому что вся его семья выехала на восток. Ребята удивляли домашних непонятной пантомимой. Каждый день они по нескольку раз проделывали одно и то же. Женя смотрел на свои ручные часы и командовал:

— Давай!

Леня подбегал к стене и упирался в нее руками. Женя ловко вскакивал ему на спину, а потом становился на Ленины плечи, быстро вынимал из кармана зажигалку, зачем-то чиркал по ней. Наконец размахивался правой рукой, словно бросая что-то, и спрыгивал на землю. И тут они оба впивались в Женины ручные часы.

— Минута!

— Нет, пятьдесят пять!

— Всё равно плохо! Давай еще разок!

И ребята безустали начинали проделывать всё сначала.

Наконец Женя и Леня добились того, что успевали сделать всё в положенное время. Они приготовились и назначили вечер, в который должен быть подожжен гараж.

Бутылки с зажигательной смесью нигде не достали. Приходилось заменять ее чем-то своим, подручным. Решили поджечь и бросить на чердак старые, совершенно промасленные ватные Ленины штаны, которые для большей верности полили мазутом.

Когда совсем свечерело, парни потихоньку пробрались огородами и пустырями к площади. Они укрылись за печь разрушенного дома.

Часовой шагал не спеша, положив руки на автомат, висевший у него на груди.

Женя и Леня еще раз проследили за часовым. Он обходил сарай так: пять раз (точно!) шел по движению часовой стрелки, потом на минуту-другую останавливался возле двери и начинал свой обход в обратном направлении.

Они выждали, когда часовой после минутного отдыха снова пошел в обход.

Чуть только фашист прошел мимо чердачного окна и завернул за угол, Женя и Леня осторожно подбежали к сараю.

Леня подставляет спину. Женя вскакивает и становится на плечи Лени. Леня слышит: ноги у Жени дрожат.

Вот он достает из-за пазухи сверток.

— Как долго!

Вот чиркает зажигалкой раз, другой…

— Опаздываем! Часовой настигнет!

Наконец зажглась. Сразу ярко вспыхнул мазут. Осветилось всё: стена, Женины руки. Женя бросает штаны через окно, не спрыгивает, а соскальзывает вниз. И оба мчатся в темноту, туда, за печь.

Под ноги попадаются какие-то камни, которых раньше не было.

Падают на кирпичи и смотрят, напрягая зрение.

— Часовой прошел?

— Нет еще.

— Чего возился?

— Как возился?

— С зажигалкой!

— Заела проклятая!

— Бросил далеко?

— Да. Иде-ет!

В темноте они едва различили силуэт часового, который медленно прошел под чердачным окном, продолжая надоевший ему путь.

Он еще не мог видеть, но Женя и Леня с радостью видели: как на чердаке, разгораясь, росло пламя.

— Вата с мазутом не потухнет! — хихикнул Женя.

— Бежим, сейчас станет светло: увидят! — потянул друга за рукав Леня.

Они кинулись домой знакомыми тропами.

Ребята пробежали несколько шагов, когда сзади раздался выстрел и крики.

Они обернулись. В густой черноте ночи бушевало яркое пламя.

— У фрицев алярм![4] — усмехнулся довольный Женя.

— Не такой еще алярм подымут, как до бензина дойдет! — сказал Лепя.

Они стояли, в тревоге ждали:

«Неужели потушат? Неужели всё пропало?»

Но вот раздался взрыв. Пламя высоко взметнулось вверх, осветив полнеба. Сомнений не оставалось: фашистские машины пылали.

А наутро в депо — на угольном складе, в мастерских, — всюду только и разговоров было о том, что ночью кто-то поджег фашистский гараж и в нем сгорело десять машин.

— Значит, не все же штукели. Есть и у нас, в Орше, настоящий народ! — не обращаясь ни к кому, будто про себя, сказал Птушка.

XII

Подготовку лесных баз, подбор людей на местах в партизанский отряд и в качестве связных Заслонов поручил энергичному, напористому Алексееву и хозяйственному Нороновичу.

Как-то, еще в конце декабря, Алексеев встретил в Орше Александра Шеремета, который до войны работал на восстановительном поезде. Старые товарищи разговорились.

— Ну, что поделываешь, Анатолий? — спросил Шеремет.

— Езжу машинистом.

— Да-а? — немного удивленно посмотрел Шеремет. — Я бы никогда…

— А ты где?

— Я механиком на мельнице, у себя в Грязине, знаешь?

— Слыхал. Так ведь и ты же работаешь? — усмехнулся Алексеев.

— Я — временно!..

— Надеемся, что многое тут временно! Вон от Москвы их уже прогнали!

— Конечно! Погоним этих мерзавцев — костей не соберут! Я на твоем месте, Анатолий, ушел бы с железной дороги. Чего тебе?

Алексеев смотрел на Шеремета, стараясь понять, что кроется за этим предложением.

— Придет пора, уйду, — сказал он уклончиво.

— Тогда приходи прямо к нам. У нас — леса и болота…

— Лесов в Белоруссии хватит.

— Не в этом дело. У нас народ в округе советский. Поддержим.

«Становится немного яснее», — подумал Алексеев.

— Да прежде чем итти в лес, надо базу подготовить.

— А я о чем говорю? Приходи к нам — помогу: ведь я ж на мельнице. У меня и хлеб всегда и люди.

— Честное слово?

— Вот тебе моя рука. Заходи, потолкуем по-настоящему.

— С удовольствием!

Анатолий пожал руку Шеремету, и они расстались. Алексеев рассказал о встрече Заслонову. Посовещались с Шурминым, обсудили: не провокация ли? Алексеев был убежден, что не провокация.

— Пойду, Константин Сергеевич!

— Иди! — сказал Заслонов.

Алексеев пришел в Грязино, как будто в гости к старому приятелю. В деревне оккупантов проклинали, о них говорили, сжимая кулаки.

Так Алексеев наладил связь. Через Шеремета он узнавал всё: в каких деревнях стоят фашистские гарнизоны, чем вооружены, где в окрестностях осели окруженцы, бывшие военные, на кого из них можно рассчитывать, наметил связных. У них образовался круг знакомых. Мало-помалу в деревнях Грязино, Казечино, Ступорово организовалась партизанская группа Заслонова.

Алексеев возвращался из Дрыбино домой. День клонился к вечеру. Яркокрасный закат предвещал на завтрашний день мороз.