Империя знаков - Ролан Барт Страница 18

Формально основным «сырьем» для этого «альбома» послужили фотографии, заметки и наброски, сделанные Бартом во время его первой поездки в Японию со 2 мая по 2 июня 1966 года: тогда он ехал в Токио с остановками в Афинах, Бангкоке и Гонконге. Поездка эта случилась среди прочих: после Голландии и Италии, перед отъездом в Марокко, однако именно японские гастроли Барта-лектора обернулись неустранимой биографемой, замыслом книги, материалом для всех последующих вхождений вплоть до последнего курса в Коллеж де Франс (1978‒1980, Приготовление романа). Замыслом «книги о японском лице», как она ему виделась первоначально, Барт делится с Морисом Пэнге: благодаря ему в Японии с лекциями побывали Барт, Фуко и Лакан, к нему Барт обращается с просьбой подыскать место для более длительного пребывания в Японии; Пэнге принимает Барта в Японии еще дважды: с 4 марта по 5 апреля 1967 года и с 17 декабря 1967 года по 10 января 1968 года. Морис Пэнге – тот, кому Барт посвящает ИЗ.

Помимо поездок («полевые исследования»), ИЗ имеет параллельные источники: это «японское чтение» из домашней библиотеки Барта, знакомство с первыми французскими переводами хайку, к которым он будет пунктирно обращаться в течение тридцати лет, идея «романического без романа» (хайку, «происшествие») и шире – ориентальный фантазм. В спецвыпуске Tel Quel (№ 47, 1971), посвященном Ролану Барту, Франсуа Валь говорит об их общем с Бартом замысле написать какой-нибудь оммаж Пьеру Лоти: что-то вроде письма-путешествия или же что-то вроде испытания письма на прочность опытом «другого» «как испытания границ, где наши способы и категории означивания/говорения/мышления сталкиваются с тем, что вне их» [66]. Вслед только что опубликованной ИЗ Валь размечает траектории реализации их замысла: «… писать Японию для Барта значит прежде всего выходить вовне из Запада (из «означаемого», из «речи») <…> обосновывать возможность новой критики, расставаться с буквализмом, с «истинным», символически открываться множественному смыслу…» [67], и посылает вслед «его Японии» свою, но Индию, «mon Inde», где многие черты буддийского письма вторят японской семиологии Барта, лишая последнюю иллюзии территориальности.

Барт закончил работу над текстом ИЗ 16 ноября 1968 года, после чего почти год подбирал изображения для нее. Японский фотоальбом Барта пополняется изображениями из личной коллекции Даниэля Кордье, хранителя Музея Гиме, а также Николя Бувье, который в этот момент издал в Лозанне свою «Японию» [68] (он жил на островах в 1964‒1965). Тифен Самойо замечает, что книга Бувье была у Барта [69]. Среди прочих, разумеется [70].

Чего у Барта не могло быть, так это книги Мориса Пэнге Текст Япония (Le Texte Japon), на страницах которой сам Барт был портретирован наряду с другими звездными французскими визитерами архипелага: эта книга оставалась неизданной до 2009 года [71]. Пэнге был свидетелем записи первых японских «карточек» – заметок Барта и описал друга с наивной доброжелательностью: мол, тот не довольствовался никакой информацией из вторых рук, просто хотел отразить в своей книге о Японии «наивность первого впечатления» [72]. В этом смысле ИЗ, – как пишет о ней Пэнге, – это книга без интертекста, написанная «по опыту», «книга с картинками», собранная из хрупких первых наблюдений за происходящим вокруг путешественника. Многие не согласились (бы) с этой оценкой, как, впрочем, и сам Барт: в книге Ролан Барт о Ролане Барте он определит жанр ИЗ как «текстуальность» с соответствующим набором интертекстов [73].

Не могло быть у Барта и японской книги более чем значимого для него автора, Андре Леруа-Гурана, чьи письма, наблюдения и исследования, сделанные в Японии в 1938‒1940-х годах также оставались «забытыми японскими страницами» в течение шестидесяти пяти лет и увидели свет под этим названием лишь в 2004 году [74]. Был ли у Барта, например, японский альбом фотографий о жизни айнов, изданный в 1938 Леруа-Гураном и его женой и бессменной коллегой [75], судить сложно. По крайней мере, к Леруа-Гурану «японский текст» Барта не апеллирует.

За месяц до выхода Империи знаков в Швейцарии в Париже в издательстве Seuil выходит S/Z [76]. В следующем году (1971) выходит Сад. Фурье. Лойола [77]. Над всеми тремя книгами Барт работает одновременно в конце шестидесятых, между всеми тремя книгами есть пересечения явные и неявные. Очевидно, что все они состоят из небольших именованных главок-фрагментов, это своего рода «нарезки» [78]. Дробность и фрагментарность, «нарезочность» присущи бартезианской кухне: почти все книги Барта обыгрывают технику «нарезки», а курсы в Коллеж де Франс обосновывают этот рецепт как «метод» и «порядок беспорядка». В случае ИЗ фрагментированность как будто бы приобретает дополнительный оттенок, вступая в перекличку с известными на Западе примерами фрагментарного письма из японской классики (вспомним произведения в жанре дзуйхицу: Записки у изголовья Сэй-Сёнагон или Записки на досуге Кэнко-хоси / Ёсиды Канэёси). Может сложиться впечатление, что Барт учитывает этот японский опыт / способ фрагментарного письма «вслед за кистью», при котором запись не вторична по отношению к мысли, а наоборот (и в котором оттого есть что-то счастливо-привольно-акынское: «что вижу – то пою», вернее – «что придет в голову, то и запишу»), однако доказательств того, что Барт был знаком с указанными японскими источниками, у нас нет. Французский перевод Записок у изголовья, выполненный Андре Божаром, вышел в 1966 году, а перевод Ёсиды Кэнко – в 1987 (переводчики – Шарль Гросбуа и Ёсида Томико). Тем не менее у Империи знаков и у японских дзуйхицу есть ряд общих черт: эссеизм и лиризм, меткость и точность наблюдения, полет ассоциаций, сочетание конкретно-исторического с мифом, личный взгляд и апелляция к общекультурному, наконец, серьезность подхода и легкая небрежность на грани с необязательностью и анекдотичностью.

«Японский текст» был знаком Барту и до Японии, до его путешествия-письма. Что, разумеется, не отменяет главного источника ИЗ. Сама Япония стала для Барта местом письма, она его очаровала, поразила неметафорически. А поразил ли Барт Японию в 1966 году? Его доклады о литературной критике, о мифологиях, как они прозвучали для японцев наряду с выступлениями других заезжих «звезд», тех же Фуко, Лакана, Деррида…? Можно сказать одно: в отличие от действительно «прогремевших» в Японии Деррида, Лакана и Фуко, Барт «греметь» и не собирался. При этом, в отличие от упомянутых коллег, он единственный, кто посвятил Японии отдельную, по собственному выражению «абсолютно удачную (счастливую)» [79] и при этом весьма кропотливую книгу. Причина в том, что «японская вещь» (выражение Лакана) не оставляла Барта уже с 1950-х годов: именно тогда, по всей видимости, к нему в руки попала книга хайку На японских устах [80] в переводе Кику Ямата. Здесь еще одна биографема: эта редкое издание, предположительно, досталось Барту от второго мужа его бабушки