Томек на Черном континенте - Альфред Шклярский Страница 21

— Наверное, в Варшаву, Карским!

— Нет, не Карским! К ним я послал письмо из Найроби.

— Значит, снова корпишь над посланием для своей милой голубушки из Австралии, — рассмеялся боцман.

— Почему вы называете Салли голубушкой?

— А ты мне зубы не заговаривай, браток! Ведь ты ей тоже писал письмо из Найроби!

— Ну и что же, что писал, Салли, наверное, беспокоится о Динго. И мне надо ее успокоить.

— А пиши себе, пиши, она очень милая голубушка. Ну-ка, что ты там ей нацарапал в своем письме?

— Прочитать вам?

— Читай, браток, только медленно, чтобы я хорошо понял, — согласился боцман, усаживаясь поудобнее. Он набил трубку табаком и, выпуская клубы голубого дыма, внимательно слушал, как Томек читает свое письмо.

— Ну-ну, совсем неплохо! Ты бы и в газету мог написать, — похвалил моряк, когда Томек закончил чтение.

— Вы и в самом деле считаете, что хорошо получилось?

— Здорово! Письмо как стихи.

— Рад слышать, потому что Салли читает мои письма подругам.

— Обещай ей какой-нибудь подарок. Знаешь что? Есть у меня идея. Подари ей шкуру того льва, которого мы вместе с тобой убили.

— Не знаю, можно ли дарить девушке сувенир такого рода!

— Конечно можно! Она эту шкуру повесит над койкой и как только на нее посмотрит, то сразу же подумает о тебе. Ведь нельзя же ей подарить такой браслет, какой носят женщины масаи. Как бы она выглядела, закованная в тяжелую трубу?

Томек расхохотался и воскликнул:

— У вас в самом деле множество великолепных идей!

— Эх, дружище! Я уже не одно письмо нацарапал своей милой. Привычка тоже кое-что значит! — похвастался боцман.

— Салли совсем не моя «милая», — возразил Томек.

— Ах ты, лицемер! А кого это ты, извиняюсь за выражение, называешь «Дорогая Салли»?

— Это только вежливое обращение, используемое во всех письмах, — защищался мальчик.

— Ну да, человек обращается и обращается, пока не попадет в сети, — смеялся Новицкий. — Ну что же, кончай свое письмо!

Томек стал писать, а моряк через его плечо читал про себя:

Я приготовил тебе сувенир. По совету моего друга и опекуна, боцмана Новицкого, я дарю тебе шкуру убитого нами льва. Ты сможешь повесить ее на стену над своей кроватью. Теперь масаи заняты ее выделкой. После возвращения в Найроби вышлю тебе этот подарок по почте. К сожалению, я уже должен кончать письмо, потому что поезд приближается к Кисуму. Шлю тебе привет от себя и Динго.

Томек Вильмовский

— Напиши Салли, что я тоже шлю ей привет, — добавил боцман.

— С удовольствием. Она очень обрадуется, — сказал Томек.

Он дописал несколько слов, заклеил письмо и спрятал конверт в карман.

— Через два часа мы будем в Кисуму, — сообщил Вильмовский, входя в купе. — Вы чувствуете дуновение влажного ветра?

— Чего бы стоил нос моряка, который бы не чувствовал близости воды, — ответил боцман.

— Папа, мы из Кисуму сразу же пускаемся в дальнейший путь? — спросил мальчик.

— Да, Томек. Мы должны как можно скорее очутиться в Буганде. В октябре здесь начинается период дождей, когда ухудшаются условия охоты.

Томек выглянул в окно. Вдоль пути тянулись цепи пологих холмов, поросших высокими, раскидистыми деревьями. Мальчик подумал, что скоро они поедут верхом в Уганду, но впервые с момента высадки в Африке не почувствовал радости. Вернее, его охватила неясная тревога. Он стал размышлять о том, что их ждет в глубине таинственного материка во время охоты на горилл и окапи. Хантер боялся этой охоты. Обвинять в трусости такого опытного охотника невозможно. Если он первоначально отказался участвовать в охоте на окапи, то лишь потому, что эта затея была связана со значительным риском. Томек вспомнил пигмеев с их отравленными стрелами, каннибалов и ужасных диких горилл, но сразу же отогнал от себя неприятные мысли, так как его оптимистический характер не позволял ему долго думать о подобных вещах.

«Хантер, несмотря на все, едет с нами, — подумал Томек. — Что значат все пигмеи, каннибалы и обезьяны, раз папа и наши друзья их не боятся! И мне нечего трястись от страха…»

Настроение его сразу же улучшилось. Томек погладил Динго по косматой голове и прошептал:

— И тебе не стоит поджимать хвост. Я о тебе помню, дружище. Как только мы сойдем с поезда, наденем защитную одежду против мух цеце, и с нами ничего не случится.

Поезд подъехал к перрону на станции Кисуму. В то время это был маленький городок, в котором обитали три европейца и полтора десятка индийцев и негров. Кроме ряда маленьких белых домиков, в городке стояло несколько негритянских хижин, построенных на берегу залива Кавирондо[48], на невысоких склонах зеленых холмов.

Сразу же после выгрузки пришлось получать с железнодорожного склада багаж, прибывший в Кисуму раньше, и поэтому у Томека совсем не было времени, чтобы присмотреться к разноцветным тропическим растениям. Хантер оказался чрезвычайно опытным человеком. Он нашел знакомого индийца, занимающегося перевозкой товаров на бычьих упряжках, и нанял его на два дня. После нескольких часов работы все тюки были погружены на фургоны. Томек не успел даже полюбоваться озером Виктория, потому что они очень спешили с отъездом. Во главе каравана ехали масаи под командованием Месхерии. Вот захлопали длинные бичи возниц, и хорошо отдохнувшие сильные быки охотно тронулись вперед. Звероловы ехали за фургонами шагом.

До границы Уганды было около ста километров. Индийцы подрядились довезти багаж охотников до реки Нзоя. По их уверениям, там можно было нанять негров-носильщиков.

Довольно широкая дорога вилась между холмами, поросшими буйной зеленью. В воздухе чувствовалась влага, хотя озера за холмами не было видно. Охотники удалились от его берегов, потому что дорога, идущая по диагонали через полуостров Кавирондо, давала возможность на один день раньше добраться до устья реки Нзоя. Вечером они задержались на короткий отдых. На рассвете следующего дня двинулись дальше. Желая приехать к цели еще до заката солнца, индийцы не жалели быков. Однако дорога становилась все хуже и хуже, так что измученные животные все время замедляли шаг. Поэтому экспедиция добралась до реки Нзоя, вблизи места, где она впадает в озеро Виктория, только на другой день около полудня.

По обоим берегам этой реки рос папирус. Местами растения образовали непроходимую чащу, среди которой блестели спокойные озера — убежища множества диких уток, гусей, ибисов, журавлей, пеликанов, лебедей и бекасов. Река прорезала обширное плоскогорье с несколькими островками буйной растительности. Невдалеке находился обрывистый берег озера. Кое-где виднелись купы больших деревьев. Кругом росли красивые цветы, издававшие легкий, приятный запах. Великолепная растительность отражалась в прозрачной воде, словно приглашая