Арне Фальк-Рённе - Слева по борту-рай Страница 22

Уже через несколько минут после встречи с Эдвардсом оба мятежника были закованы в кандалы. Когда в последний раз в жизни, прежде чем их спустили в трюм, они увидели горы и поросшие пальмами берега Таити, где оставались их жены и дети, они, надо думать, горько раскаивались, что не последовали за Флетчером Крисченом и другими моряками в поисках пристанища на каком-нибудь пустынном, никому не ведомом острове среди безбрежных просторов Тихого океана, где их не достанет длинная рука закона.

Мои соседи на Пойнт-Венусе называют меня Аране (Арне) — таитяне не в состоянии произнести двух согласных подряд. Надо сказать, что из-за отсутствия некоторых наших согласных в полинезийском языке нередко нелегко понять, о чем идет речь. Так, капитан Кук становится Тапитане Туте, королева Елизавета превращается в Куини Елисапесси, а Америку полинезийцы называют Мерите. Я не обращаюсь к своим соседям по фамилии, это было бы слишком трудно, но однажды, когда на почте мне приходится полностью назвать мое имя, я узнаю, что Арне Фальк-Рённе по-таитянски произносится очень благозвучно: Аране Фалаки-Ронана. Я жду письма от датчанина Хансена. «Аита э Танаси, — говорит почтовый служащий. — Никакого Хансена».

Будни местных жителей протекают в общем-то вполне обычно; вместе с тем их отличает некоторая отрешенность. Один из моих соседей рыбак. Кроме того, он занимается сбором диких апельсинов и плодов манго в долине, находящейся в глубине острова. Этим правом его род пользуется вот уже триста лет. Логично было бы предположить, что за минувшие столетия семья настолько разрослась, что на каждого ее члена приходится лишь по нескольку апельсинов и плодов манго. На самом же деле на Таити дело обстоит далеко не так: во времена Кука, Блая и Бугенвиля на острове, по-видимому, проживало в несколько раз больше людей, чем сейчас, а долины в глубине острова представляли собой возделываемые плантации. За полстолетия до появления европейцев население острова было еще более многочисленным, однако там господствовал культ общества Ариои, и его роковое влияние прослеживается даже в наши дни. Ариои принадлежали к своего рода самозваному дворянскому сословию, все члены которого клятвенно обязались убивать рождающихся у них младенцев. По свидетельству миссионера Джона Уилльямса, этот страшный обычай получил широкое распространение. Когда Уилльямс спросил трех женщин, учившихся шитью в миссионерской школе, сколько детей они умертвили, одна из них, плача, рассказала, что задушила девять младенцев, другая — семь, третья — пять. Однажды Уилльямса пригласили к смертному ложу жены влиятельного вождя, и знатная дама поведала священнику, что собственноручно умертвила всех шестнадцать рожденных ею детей.

С появлением на острове европейцев численность населения стала сокращаться. Этому способствовало несколько причин: эпидемия гриппа, которая унесла до десяти процентов всех жителей Таити — мужчин, женщин и детей, а также корь и венерические болезни, которые буквально косили людей. Немалый урон принесли и попытки католических миссионеров «переделать человеческие души». На острове Мангарева свыше пяти тысяч человек жили свободно, не стесненные в своих обычаях, пока там не появился отец Лаваль. Этот бельгийский священник, имевший, видимо, немало общего со средневековыми инквизиторами, высадившись на остров, принялся направлять его жителей на стезю добродетели. Беззаботная до того деревушка Рикитеа превратилась в «божий град», чьи жители отныне должны были жить исключительно ad majorem dei gloriam[16]. Всех мужчин и женщин отправили на строительство самой крупной в Южных морях церкви — разумеется, без всякого вознаграждения. Вскоре были возведены мужской и женский монастыри; девушек заставили остричь волосы и облачили в монашеское одеяние (это в 38-градусную жару!). Мужчинам запретили носить корону из цветов и всех включили в монашеский орден. Отец Лаваль запретил командам проходивших мимо судов сходить на берег и издал декрет, по которому местным женщинам запрещалось носить короткие юбочки и обнажать верхнюю часть тела. Вместо этого их обрядили в длинные, доходившие до земли, муммоо, которые поднимали пыль. Мужчинам было велено носить рубашки и длинные брюки. Не в силах перенести новые обычаи, лишенные радостей жизни, жители Мангаревы стали попросту умирать как мухи. Слухи о диктаторском правлении отца Лаваля дошли наконец до французских властей в Папеэте, и его отозвали с острова. К 1931 году из пяти тысяч жителей Мангаревы оставалось лишь 501. Рассказывают, что, когда позднее достопочтенного священнослужителя упрекали в жестокости, он будто бы отвечал: «Они умерли, зато гораздо быстрее многих других попали на небо».

Конечно, среди миссионеров были и такие, кто проделал в Полинезии большую и бескорыстную работу. И если мы сейчас упоминали о культе общества Ариои и о жестокостях отца Лаваля, то только затем, чтобы объяснить некоторые причины весьма своеобразного психического склада островитян, который, в частности, отчетливо проявляется у моих соседей. Рыбак Тахиатуа и его жена Салоте — глубоко набожные люди, они никогда не пропускают воскресную службу, но наряду с этим вечером в воскресенье танцуют с друзьями тамуре. Тахиатуа очень гордится шестью детьми, прижитыми с другими женщинами, а Салоте с радостью посвящает меня (и своего мужа, сидящего рядом) в те удовольствия, которые ей доставляют другие мужчины, проживающие на Пойнт-Вснусе. Для нее это столь же естественно, как для нас был бы естествен рассказ о торжественном обеде, на котором нам довелось присутствовать. И хотя я слушаю истории Салоте нимало не смущаясь, признаться, мне бы не хотелось, чтобы в это время здесь находились моя жена или наши две почти взрослые дочери. Впрочем, возможно, что я не прав.

Вот так мы сидим и беседуем в один из вечеров. Я задаю Салоте самые разные вопросы, как вдруг она встает и заявляет:

— Я фиу.

«Быть фиу» означает потерять всякий интерес к окружающему, слушать собеседников, сидеть молча. По-моему, в этом есть что-то специфическое, присущее только жителям Таити, и, насколько мне известно, на других островах Полинезии с таким обычаем не сталкиваются. Впрочем, мне он представляется вполне разумным в обществе, где люди могут общаться друг с другом в любое время, где не знают, что такое запертые двери и так называемая «частная жизнь». У шведов есть выражение kallprat, означающее пустую болтовню, столь характерную для большинства из нас, европейцев: люди говорят о погоде и различных пустяках, при этом слушают собеседника вполуха, стараясь лишь из вежливости поддержать разговор. От этого, благодарение богу, мы избавлены на Пойнт-Венусе и в других районах Таити. Здесь достаточно поднять вверх руку и сказать «фиу». Быть может, стоило бы ввести такой обычай и у нас в Скандинавии.