Любовь Овсянникова - Аферистка Страница 22

— Объемная до чертяки. В багажник не поместится. Там уже забито.

— Тогда буду держать на коленах.

— А у подруги багаж есть?

— Нет. А что?

— Пусть подержит эти пакеты. Некуда положить. В салон не хочу отдавать, неизвестно, что там за люди сидят. Здесь мне, может, что-то ценное доверили, а потом голову оторвут. Гадство, дрожи за копейки!

В конце концов все расселись и автобус тронулся с места.

Вокруг них разворачивала свои пространства Великая Степь; так как это таки была именно Великая Степь, вопреки повсеместным приметам человеческого присутствия. Они быстро въехали на мост, пересекли его, проехали вдоль Днепра по довольно широкой и открытой дороге, миновали еще один мост и в конце концов оставили позади большой город.

Пока добирались сюда, кружили и путались по запруженным улицам и стояли в пробках, девушки, казалось, застыли, или чтобы не мешать водителю, или отдыхали от продолжительной прогулки по городу, или отходили от полученных впечатлений.

И вот глаз загулял по открытому пространству, по настоящей воле, по беспредельности земной, где до самого горизонта — ни одной помехи. Это только окончательно несчастные, обиженные Богом в лишней территории, могли назвать тип офисов, больше похожих на клетки для подопытных кроликов, — свободным пространством. В конце концов, такое название полностью отвечает вранью и лицемерию тех, кто тявкает перед мудрым четыре раза, умножая дважды два, и думает, что открывает ему страшные истины. Убогие. Эх, жаль, что высокая духовность и нравственность часто ослабляют человека, а не делают его сильнее, не прибавляют ему преимуществ над злобными тварями. Это не раз наблюдала Люля в своей жизни, даже сама пользовалась этим. Как же защитить в конкретном человеке духовность и мораль, как сделать такого человека неуязвимым для быдла, извращенцев и хищников? Люле еще хотелось подумать о сочетании гуманизма с техническим прогрессом, но она цыкнула на себя, еще раз обозвав глупой, неспособной устроить личное счастье, а поэтому, дескать, нечего умничать о высоких материях.

Она взглянула на Татьяну, словно испугавшись, что ее мысли вырвались наружу и прозвучали вслух. Та, заметив это, улыбнулась.

— Чего ты притихла? Волнуешься? — откликнулась через минуту на проницательный взгляд зеленых глаз подруги. — У меня тебе будет хорошо, и работу мы найдем. Все устроится, вот увидишь. Мне кажется, я теперь такая сильная, что смогу защитить тебя от любого злого Дыдыка.

— Конечно, волнуюсь, — созналась Люля. — Но думаю, что и ты волнуешься не меньше, поэтому не хотела мешать тебе настраиваться на встречу со своими знакомыми. Слушай, — Люля тронула Татьяну за руку, — скажи, ты не пробовала писать стихи?

Татьяна покраснела, опустила голову, как-то съежилась.

— Все-то ты видишь… Разве это стихи? Так — рифмоплетство, что-то наподобие составления кроссвордов, — ответила она тихо. — А почему ты спрашиваешь? Разве по мне скажешь, что я простая, наивная, легковерная? Я не такая, поверь. Я многое в тебе поняла, многое вижу, имею по поводу этих наблюдений собственное мнение, но не хочу тревожить тебя и вмешиваться в твои дела. Ведь сейчас главное, чтобы ты выпуталась из затруднений. А с тем, насколько сама в них виновата, разберешься позже и все исправишь. И если для этого тебе надо о чем-то умолчать или чуточку нафантазировать, то это допустимо. Ведь ты ничего не воруешь и никого не очерняешь, и здесь судить не другим, а тебе самой.

— Спасибо, девочка дорогая, — Люля сникла. — Ты ошибаешься, стихи пишут не слабые и легковерные, а мудрые и вдохновенные люди. Ты именно такая, вернее, такой я тебя воспринимаю. И, как видно из последних твоих слов, не ошибаюсь. Но мне кажется, что такие люди очень уязвимы прозой жизни, ее негативом. Мне страшно за тебя. Вот я и пристаю с вопросами.

— Извини, я не поучаю тебя, — перехватила нить разговора Татьяна, продолжая свою мысль. — Просто хочу, чтобы тебе рядом со мной было легко, понимаешь? Поэтому и сказала те слова. Прости еще раз.

— Нет, не перебивай. Ты права, во всем права. Но, думаю, каждому хоть раз в жизни приходится переживать момент, когда, с одной стороны, хочется выговориться, а с другой, — понимаешь, что нельзя выворачивать нутро перед посторонними или перекладывать на них свой груз. И тогда создается впечатление, что человек о чем-то умалчивает. Но он же в самом деле не договаривает всего! И это правильно. А мне и подавно надо помалкивать и больше размышлять о том, что я делала правильно и что нет. Но вот что интересно — я теперь поняла, что ничего в жизни человека не бывает зряшным. Чтобы добавить миру полезных и добрых дел, надо узнать подлость и зло. Чтобы обогатиться духовно, надо уметь защитить свое нравственное достояние и иметь мужество пронести его к людям. Как это соединить в одном человеке?

Теснота в кабине, невозможность свободно протянуть ноги, багаж на коленях мешали девушкам чувствовать себя комфортнее, а поэтому и говорить громче и откровеннее. Они пододвинулись ближе, склонились друг к дружке и шептались. Но, может, именно такие неудобства и нужны были для произнесения тех важных мыслей, которыми они обменивались, ибо не всегда в комфорте удобно озвучивать высокие истины, философствовать вслух, рассуждать о сокровенном.

— Я сразу почувствовала в тебе острый ум и силу воли, — говорила Татьяна. — Мне понравилась твоя независимость. Ты умеешь быстро схватывать первопричину ситуации, проникать в настроения людей и использовать это себе на пользу. Это было бы ужасно, если бы в тебе не было так много скрытой, возможно, не полностью открытой искренности и порядочности. Но они во всякое время проявляются неосознанно, и ты действуешь как настоящий хозяин жизни, лидер, которому можно довериться.

— Вот ты сказала, что ощутила себя сильной… — Люля уже давно ни с кем не говорила так откровенно и с удовлетворением, и теперь вслушивалась в Татьянин голос, как в музыку, которой хотелось вторить. — Я переживаю подобное же состояние. Тревожусь и вместе с тем ощущаю ответственность за тебя. Будто на меня возложена миссия охранять тебя.

— От чего? — засмеялась Татьяна.

— Не знаю, меня что-то настораживает, я все время хочу держать руки над твоей головой. Ой, — Люля прыснула смехом и прикрыла рот. — Это уже тоже стихи, только в прозе. Не смейся, иногда проще не скажешь. Просто я много видела грязи, а ты нет. Я это ощущаю и, симпатизируя тебе, стараюсь сделать так, чтобы тебе и не пришлось ее хлебнуть.

— Успокойся, я уже взрослый человек, и со мной ничего подобного не случится, — Татьяна обняла свою подругу за плечи, приникла еще ближе, почти положив голову ей на плечо. — Ты заботься о себе. Твоя правда в том, что ты, узнав изнанку жизни, можешь намного больше принести людям пользы, чем все другие послушные цацы. Это так. Но сейчас воспользуйся этим шансом, чтобы заслужить прощение своей вины, если она была и мучает тебя. Вылечи свою душу, успокойся. А хлопоты о других тебя еще достанут.