Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 3. Исход Страница 23

Вернее, я это позднее узнал, а теперь мы только вступали в этот рай отпетых! Режим этот Ральф тоже не любил, как и другие, и потому, перекосившись рожей, клялся нассать ему в кофейник. Пока мы шли, Ральф рассказывал, как он сражался со своими неблагодарными домашними животными:

– Какао – не кака, и осёл выпьет!

– Мама! Я хочу кофе! Не нужен мне ядерный щит, я хочу кофе!

– Кстати о кофейнике! Что я могу сказать об охране животных! Давным-давно, когда я впервые оказался без родителей в пустом доме, чувство одиночества заставило меня искать друга. В результате этих поисков подвернувшийся под руку причятель подарил мне огромного рыжего кота, скотину ушлую, с вечно задранным хвостом, красными, как от пьянки гипнотизирующими глазами. Я взял его, поддавшись уговорам, и потом неоднократно жалел о своей поддатливости. Никогда нельза поддаваться сочувствию! Да, я взял его под гипнозом, исторгаемум этими безумными глазами, и потом неоднократно жалел о своей глупости! Кот оказался редчайшей скотиной, и мало того, что серил где ни попадя, совершенно не охраняя жилище от мышей и крыс, как это подобает приличным котам, так ещё и сразу пристрастился к подлым каверзам, какие трудно было ожидать от глупой скотины! С какого-то мофараона я стал замечать, что вся элктронная техника, какая была у меня в доме, стала постоянно портиться, и сначала я не придавал этому значения, полагая, что это происходит оттого, что всё стареет. Однако однажды я заметил, как мой любимый кот, на которого возлагались такие надежды, ссыт в термос, который я оставил открытым на столе. Обоссаным термосом дело, однако, не закончилось, на следующий день я узрел мерзкую скотину, отливающей на мои золотые часы. На третий он нассал в пылесос и на торшер. Это вс ё было ещё терпимо, но когда кот вопреки всякому здрамвому смыслу нассал в новый ноут-бук, купленный на последние деньги, я понял, что последняя капля терпения истекла и конец моим мучениям настал!

Со слезами на глазах я схватил злополучного кота за хвост, что есть силы ударил им в шкаф и понёс, держа за хвост к кукольному театру, где всегда толпой стояли эти долбаные защитнички природы. Они и теперь там были, рядом с плакатом, на котором был нарисован душка-котёночек с грустными глазками – падла! А под ним написано буквами: «Не тронь Домашнее Животное!!!»

Они увидели, что я несу рыжего кота за хвост, и кот не шевелится, и было видно, что несколько секунд они были в шоке – что делать?

Я подошл к ним, к их стойбищу и положил бездыханного котяру прямо под плакатом «Не трожь Домашнее Животное!!!»

И ты знаешь, защитники природы настолько уловили моё состояние, что ни сказали ни слова! Поняли, что кошечка наказана по заслугам!

– А кот?

– Он был похоронен с соблюдением всех глистианских приличий на Арлингтонском национальном кладбище! Королева лично закрыла его светлые очи!

– Рядом с Кеннеди?

– У Кеннеди место похуже, чем у моего кота! Но лежат они неподалёку, Мурмурыч и старый прелюбодей Джон.

– А у вас есть четвероногие друзья? – говорю.

– Двуногие! Только двуногие! – сказал Ральф.

Издали я понял, что мы приближаемся к вилле Циклопа. Моё предчувствие оправдалось. Это был самый настоящий дом Циклопа.

Вход во владение не выделялся ничем примечательным, кроме разве что толстого, дерева, с обломанными со всех сторон ветвями и буйно проросшей на изломах весёлой лиственной шелупонью.

Дорога становилась всё хуже, пока не превратилась в неровное щебенчатое покрытие с кусками грязи по обочинам. От чёрных строений шёл невыносимый запах свиней. Мы обошли несколько кособоких деревянных построек, пожалев, что такое бесценное имущество нельзя сразу же запалить, и по довольно широкой тропинке вошли в лес. Повернув в сторону густых зарослей, я спустился в лог, на дне которого текла горная река, о которой так много мне рассказывал Фрич. Горная речушка, вся усыпанная гирляндами валунов, прихотливо петляла в джунглях ползущих растений. Полумрак и прохлада царили здесь. Ползали отливавшие вороной сталью жуки. Не было слышно человечьих голосов, одни птицы пели в вышине. Огромные дубы выбрасывали могучие ветви солнцу, одаривая свиней и кабанов градом сладких желудей.

Короче говоря, посреди этого рая, у самой реки, на поляне, словно по прихоти провидения сотворённой для людей природой, стояла ветхая изБусчка, если это строение можно было назвать изБусчкой, ибо сколочено оно было из найденных абы где досок, тарных ящиков и старинных чёрных брёвен, изъятых из разобранных дачных построек. Всё, что могло быть найдено в округе, тароватые руки хозяев поместья сразу пускали в ход, нимало не задумываясь ни о красоте их творения, ни об удобствах, ему присущих.

Одно окно размером приблизительно с футбольный мяч было треснутое, но со стеклом, другое, побольше и покривее – трещин не имело, но прекрасно обходилось без всяких стёкол. Несомненным достоинством второго окна была настоящая тюлевая занавеска, всегда отодвинутая в сторону и наглядно демонстрировавшая, что здесь живут не хухровники-мухровники какие-нибудь, а вполне респектабельные, серьёзные люди.

Хотя общий вид владения меня вдохновил не очень, я всё-таки в душе обрадовался тому, что сейчас наконец очучусь в тепле и покое и лягу спать, не беспокоясь о будущем. А может быть даже и поем! Чем чёрт не шутит!

По краю ущелья в одном месте пересекая его, проходила большая газовая труба, и иногда они сидели на ней, вдыхая запах гниющих смокв и свежесть быстрой реки.

Фрич был вообще-то очень болезный. Если бы я его не уважал, бы сказал, что он типа не жилец, и всё такое, да я этого делать не буду! После нашего прехода ему снова дурно стало. Ели мы плохо. Может от этого?

– Я видел, как делала старушка!

– Марта, что ли, глазастик?

– Марта-Марта! На башку тебе парта! Я вылечу тебя, Фрич! И…

– И как же делала старушка? – слабым голосом вопросил Фрич? – Как же она делала?

– Вот слушай! Мы делаем такой же домик, какой был у дедушки Тыквы! Помнишь: если взять один кирпич, мало толка в нём, а с двумя мы, хнычь-не-хныч, мир перевернём!

– Она делала так – брала литровую стеклянную банку…

– А почему обязательно литровую? Почему одну банку? Почему не две или три? Почему обязательно стеклянную? Почему не железную или кирпичную? – забеспокоился Фрич, – Почему???

«Беспокойный он какой-то! Про таких моя баБусчка говорила – не жилец на свете! Хочет всё знать, во всё разобраться там, где и ангел голову сломит! Подавится алюминиевой ложкой! Поносом изойдёт! Пропадёт ни за понюх! Хоть я ему всего хорошего желаю!»

– Ты такой любознательный, что я боюсь за твою жизнь! – говорю.

– О своей пекись!

Вот знает, знает он такие слова, а смысл их ему невнятен! Одно слово есть стоящее, на которое всем плевать – справедливость, да пусть плюют, оно их распорет – это слово!

– Это не женщина а мата хари какая-то! Почему её все боятся?

– Харимото! Лётчик его Величества короля Японии Блямотаро, член гильдии Харакири! Личный денщик Марты!

– Короля звали Блядомото!

– Значит Матахари была ипонкой?

– Да, она выше Маты! Одновременно отсасывать у сэра Ноэля Чемберлена, склонного к серьёзным занятиям и собиранию марок, заваривать кофе мужу и меж тем ровно в… отправлять очередную шифровку Ленину могла только она, женщина с большой буквы «Б»!

– Она начинается на букву «Мэ»!

– Ну, это не столь важно! Бэ у неё в душе есть точно!

– Ты столько знаешь, Ральф! Ты-то сам не шпион? Есть в тебе что-такое, не наше, мерзко аристократическое! И поэтому я бы не удивился, если бы ты был чьим-нибудь шпионом!

– Увы, нет! Я не шпион! Увы! – сказал Ральф так, что всем нам показалось, что у его головы засиял золотой канонический нимб, а вместо лохмотьев его чресла овила пурпурная тога вражьего прокуратора-гоношиста, – но я бы продал тут всё от лайнеров до носков нашего прикольного минимонарха! За три копейки!

– Но не продал же!

– Я родинку люблю!

– Нет, дело не в то, дело не в том, что ты любишь родину, просто не умеешь торговать! Ты ничего не умеешь продавать, ничего! Продавал грибы – не продал, продавал вещи доброй Марты – вернулся в вещами, себя только не продавал! Ничего ты не умеешь продать, ничего, даже родины! Хотя родину продать сможет любой младенец!!!

Я его тогда стал утешать:

– Ложись, – говорю, – взад, не волнуйся! Стеклянную банку она брала потому, что стекло казалось ей прозрачным, а потом так делала её бабушка, и, возможно, прабабушка! Одну банку потому, что у неё больше не было! Есть очень много людей, у которых одна банка или вовсе нет никаких банок! У некоторых вон вообще шаром покати в доме! В этом деле всё должно быть прозрачным, как слеза, иначе никакого эффекта не будет! Тут всё рассчитано до миллиметра!