Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 3. Исход Страница 24

– Мой дедушка – сказал вдруг молчаливый идиот со шрамом, – адмирал Русского Флота и признанный король нумизматики, человек, чья скромность могла сравниться только с его умом, тоже любил саморекламу! Ему нравилось, когда в газете «Двуголовый Гудок» появлялась статья с дифирамбами по его адресу… Статья называлась «Трос и Фенечка»! Он хранил её на груди, а потом, во время цусимского сражения – в трусах, и даже хуже того – в анусе! Но потом случилась революция. Самарканд и его окрестности, где он проснулся в одно прекрасное утро, ужаснули его! Моря не было, страшно хотелось пить, а у бушприта суетились разбойники! К тому же сразу стало понятно, что старые, верные отчизне генералы отчизны больше не нужны… Генерал за гроши расподал свою коллекцию и на замок закрыл свои уста. Теперь он жил, обуреваемый страшными сомнениями по поводу своей родины, что выражалось ужасными ударами маршальского жезла в пол и потолок.

– В нашей стране такие проявления личности на старости лет грозят всем! У него хоть трость адмиральская осталась, у других ничего не остаётся! Только грустные глаза и кресты при дорогах!

Все молчали. Информация старого осла никого не удивила.

– Я понял, – поднял голову болезный, – кажется, я понял.

– Что ты понял?

– У меня благородная бабушка! Она никогда нигде не работала, всю жизнь сидела на веранде и пила виски!

– Когда человек всю жизнь сидит на веранде и пьёт виски, это значит, что его пропащая жизнь не прошла даром!

– У неё бабушка сидела на веранде, а дедушка – на игле!

– Я так и представляю, сидит бабушка на веранде в шлафроке дедушки, пьёт трофейный виски, и…

– …сажает дедушку на иглу!

– Ну и дальше? Продолжай, Бак!

– Мысль ушла! Вы прыгаете, как блохи! Всё из-за этих проклятых… Вот! Жила была девушка! Она ожидала возвращения свиньи, как пророки ждали своего заику Моисея. А Моисей разговаривал с Римскими солдатами, и так как был заика, не мог произнести ни одной разборчивой фразы. Римские солдаты уже все животы надорвали, слушая этого знаменитого иудейского полоумного, а он всё пытался случить склонения со спряжениями. У него ничего не получилось. То вякнет, то крякнет, а воз и ныне там! И Свинья тоже к тому времени Марту подвела! Ушла куда-то в пампасы и не вернулась! Несколько дней Марта надеялась на здравый смысл и честность свиньи и громовым голосом колебала вековые дубы на горах! А свинья, хоть и в высшей степени обладала здравым смыслом и невероятной честностью, была бы рада помочь Марте, если бы за два часа до того не была съедена разбойниками – Варравой и Тютюном – злыми, кровожадными христианами. Громкий голос Марты волновал лес, её любимая свинья была съедена, лес молчал, но из зловещего кемпинга кемпинга слышались громкие крики пьяных, сытых и веселыхразбойиков.

– Мошка! – кричала Марта, театрально сложив руки, – Мошка!

Но никто не пришёл к Марте! Никто!

Бак плакал. Картина съеденного блпагородства потрясла его до глубины души.

А Ральф всё что-то плёл.

Видимо я ему совсем надоел, если он от Бака потребовал продолжения! Чудак!

– Ну вот! – подхватил эстафету Бак, – Она брала стеклянную банку, наполняла её водой, наполняла её доверху водой…

– Да!

– Простой водой? Простой? В чём же дело? В чём фишка? Так наполни же! Скорее! – взволнованно скомандовал Фрич, – У нас где-то здесь есть банка? Где наша банка?

– Вот она! – говорю. Я увидел банку около веника, в углу и показал на неё.

Фрич, хоть и был больной, аллюром доставил её к столу.

Банка было что надо, волшебная, зеленоватого отлива и кривая, со следами молока и плесени на горловине. Из неё до нас наверно чёрт пил, потому что края у неё были словно оплавленные и даже будто серой пахли.

– И я медленно-медленно наполняю её водой! – продолжил фокусник, – Медленно-медленно! Вот так! Вот так! Так! И так… И…

– Что и? Что и? – крикнул Фрич, изнемогая.

– Да ты не волнуйся, Фрич! Всё будет хорошо! Наполняю её водой до отказа и трижды…

– Что трижды? Что трижды?

– Трижды… обношу… её… обношу… вокруг… больного… Как Хорист всех обносил на заутрене! Кого ни встретит, так обязательно обнесёт! Тебя, меня, Ральфа! Вот, иду! Иду! Медленно-медленно! Это как бы у нас крёстный ход такой! И с каждым обносом… к нему, то есть к тебе возвращаются силы! Возвращаются? Чуешь? Как оно?

Фрич! Фрич!

Под напором такой нечеловеческой святости и безрассудного богоискательства я был готов уступить! Ореол задымился над его головой, и запахло жареной индейской костью!

– Кажется да! Чую! Смотри-ка! Возвращаются! – басом возвестил Фрич, – Не… делать, возвращаются!!! …дец какой-то как возвращаются! Сyка, …! Я уже рот открывать могу!!!!!

– Вот и молодец! Вот и умничка! Затем,.. после минутной паузы… – басом… трижды… читаю.., как Марта… «Отче Наш».

«Отче Наш» он объявил так, как Райкин объявлял репризу! Живого места на его лице от смеха не было!

– Читай скорее! Трижды! Как Марта! – бесновался Фрич.

– Как там по-настоящему?… Э-э… Иже еси… на небеси…

Бак забубнил какую-то глистианскую осколесицу, от которой у меня всегда была оскомина, и я, хоть и чуть не плакал от зелёного вида Фрича, в душе хохотал, как бешеный! Так всё это прикольно выглядело!

– «Отче наш! Иже еси на небеси! Да сверзнется…» – зазвучал набиравший силу голос, – И если не обрящетесь и не будете, как дети, тогда, будет так плохо, так мерзко, как всегда!..

Что он бубнит? Ну он и бубнила! Я не думал, что он такой! «Сверзится» Сдохнуть можно! Ангелы трижды наверно перевернулись в гробах от его лекций, я голову на отсечение даю!

– Дальше не надо Фрич! – сказал тут Ральф примирительно, – Хватит! Марта никогда не дочитывала это «Иже еси» до конца, со слова «Да» она начинала зажигать спички и бросать их в банку, а потом все смотрят на спички, в смысле на то, как они по воде плавали, перпендикулярно или горизонтально, и решительно говорят одно и то же: «Сглаз и испуг! Сглаз и испуг! Пить воду три дня!» Все пугались до усеру! Вот я тебе это же и говорю: «Сглаз и испуг! Пить воду три дня!»

– И всё-таки, – захныкал Фрич, – спички позажигай! Позажигай! А то ты шлангуешь! Не так ты делаешь, как Марта! Не так! Не шлангуй! Правошланговый ты наш! Больные мозги кого угодно раскусят!

Я до сих пор жалею, что по злости продолжил топтать его, не надо было это делать:

– Фрич! – говорю, – Когда люди занимаются идиотскими занятиями, например не в меру молятся, позабыв про мирские дела, не идиоты ли они?

– Никто не доказал, что молитва не имеет последствий! – он дышал тяжело, как лошаль, возившая камни с пруда, – Если человек молится хорошему и просит у высших сил хорошего, последствия молитвы не могут быть идиотскими!

– Но никто не доказал, что хоть одна молитва была кем-то услышана и на просьбу был ответ! Никто!

– Тогда никто ничего не знает!

– Я знаю, что законы природы не имеют никакого отношения к просьбам глупых детей природы! Они слишком мало знают её, чтобы делать заключения о последствиях своих действий! Мальчик знает о своей песочнице больше, чем вы о своих так называемых богах! Поэтому когда ничего не знающие молятся невесть кому и чему, они – идиоты! Ты – идиот!

– Это оскорбление! Не надо, ади! Прошу тебя!

– Джунгли покроют и не такое! Мы не в Понькиной пустыне, мы в Джунглях! Это не я пришёл к тебе со своим сомнением! Люди, все люди и люди моей страны живут в джунглях! Есть джунгли каменные, есть бумажные, есть экранные! Это одно и то же! Это ты явился ко мне незваным со своей долбанной верой! Ты болеешь, и если выздоровеешь, то будешь считать, что тебя спас бог, а на самом деле тебя помиловала Природа, посчитав, что ты ещё нужен ей! Мы должны быть мужественными и просто идти до конца! Жаль, но сегодня я вынужден говорить с тобой серьёзно! Если ты кот, и тебя зажали в угол, неужели не хватит мужества бросится на них?

– Я лежу здесь! Я никуда не могу сейчас прийти! – сказал Фрич, – Чего ты на меня напал в слабости моей? Да, я странный! Да! Ну и что? Сколько кругом людей страннее и страшнее! Богачи, перзидены, фараоны – нелюди эти, кто угодно, что я тебе дался? Ну верю я в это, потому что некуда мне идти, и некуда взгляд бросить! Знаю, что это сказки, но я не хочу быть взрослым, не хочу! Что ты? Отыгрываешься на мне за свои неудачи! Ади! Что с тобой?

Я чуть не заплакал от его слов.

Фрич опустил голову, чтобы не было видно его несуществующих глаз.

Молитва Фрича была тиха, как бумага и лилась нежно и плавно, словно облака по небу в час вечерней молитвы! Хорошо сказал?

Эх ты! Не может он придумать хорошую молитву! Это же элефараонарно! Господи! Возвысь дело моё и приблизь к плинтусу врагов моих! Укрепи здравый смысл в шатающихся, успокой мятущихся, вразуми сомневающихся! И главное, прошу тебя, убей врагов моих! Шмякни их об рельсу! Всю эту средневековую, продажную накипь предай огню и мечу и не жалей их семьи! Убей всех взяточников! Убей их! Не оставь ни одного из них в живых и истреби детей их! Рассей чужих с земли моей, изведи воров, будь честен и жесток с неисправимыми! Устрой чистку мазовую!