Луи Буссенар - Приключения парижанина в Океании Страница 23

Дул попутный ветер, пирога, как говорится, на всех парусах неслась по морю. Пьер, вынув свой маленький компас и обрывок карты, убедился, что курс выбран правильно, и спокойно закурил трубку. В этот день их плавание напоминало увеселительную прогулку.

Наступила ночь. Солнце опустилось за горизонт, но вскоре, к счастью, на небе появилась луна, и при ее свете можно было спокойно продолжать плавание. Если судить по карте, им не угрожали подводные рифы, но Пьер и Фрике, зная, что эта часть Океании еще плохо изучена, были настороже. Они приспустили парус, и лодка шла теперь не так быстро. Вдруг на рассвете, когда первые лучи солнца осветили небо, они услышали где-то впереди страшный грохот, похожий на шум водопада.

— Интересно — проговорил Пьер, — где, черт побери, мы оказались. Уверен, что наш «кораблик» не сбился с курса. Ближайший остров на карте находится милях в сорока пяти отсюда, и все-таки это звук волн, разбивающихся о камни. Значит, перед нами неизвестный остров.

Опасаясь слишком сильного течения, способного выбросить их на скалы, Пьер и Фрике взялись за весла и через два часа «упорной гребли» пристали к странному острову, при виде которого у парижанина вырвался крик восхищения.

Это был небольшой атолл, один из тех коралловых островов, так хорошо описанных великим Дарвином[109], имеющих форму разорванного кольца, окружающего мелководную лагуну. Почти невидимая полоса тонкого белого песка тянулась вдоль берега. Этот остров, как и остров Вудлэк, был окружен широким и плоским поясом коралловых рифов, образовывавших своеобразный внешний барьер, о который разбивались волны океана.

Флора атоллов, как уже говорилось ранее, при своей пышности не слишком разнообразна, особенно с внутренней стороны кольца. Но лишь в тропиках, на обожженной солнцем каменистой земле встречается подобное великолепие. Здесь чаще всего можно увидеть изящные силуэты кокосовых пальм. На другой же берег атолла, что открыт всем ветрам, течение приносит куда больше семян и растений. Вырванные тайфуном на Азиатском континенте мыльные и мускатные деревья, гигантские белые и красные кедры, клещевина, драцены, тиковые и даже австралийские камедные деревья прекрасно приживаются на этих островах. Можно предположить, принимая во внимание направление ветра и течений, что северо-западный муссон несет их к берегам Австралии, а затем юго-восточный ветер приносит обратно. Само собой разумеется, не все семена выдерживают столь длительное пребывание в соленой воде, но многие все же выживают.

Животный мир на атоллах очень скуден — несколько видов ящериц, бесчисленные полчища вечно суетящихся муравьев да раки-отшельники, лениво передвигающиеся по пустынному берегу. Зато на островах гнездится множество птиц; глупыши с их кружевным клювом, фрегаты, фаэтоны, обыкновенные чайки, испуганно кружащиеся и ныряющие вниз головой в прозрачную синеву моря.

Вода здесь настолько прозрачна, что человеческий глаз видит дно, образованное переплетением каменного леса. Привлеченные близостью берега стаи разноцветных рыб кружатся, носятся друг за другом. Невозможно оторвать глаз от этого завораживающего зрелища, от бесконечного шествия статистов в серебряных и золотых кольчугах, в усыпанных драгоценными камнями бархатных камзолах, в железных чешуйчатых нагрудных латах, ощетинившихся острыми пиками, с длинными, как у мадьяр[110], усами, с костистыми шлемами, в темных переливающихся всеми цветами радуги кольцах, тонких, длинных, круглых, плоских, причудливых и устрашающих в своих пестрых одеждах.

Кого только не увидишь в водах лагуны: крупнопятнистые и королевские спинороги, умеющие зубами отламывать веточки кораллов и дробить раковины моллюсков, панцири морских ежей и крабов; рыбы-бабочки, яркие, многоцветные, фантастически сочетающие самые разнообразные и, казалось бы, несовместимые оттенки цветов, с красными и синими полосами или пятнами, с чешуей, словно отражающей солнечные лучи; плоские с серебристыми боками и брюшком с зеленовато-синей спиной с рядом темно-зеленых пятен, похожие на луну серебристые мены; каменные окуни, с пергаментными оливкового оттенка боками, украшенными, словно каббалистическими[111] знаками, яркими пятнами, точками, полосами (ни дать ни взять живая колдовская книга); яркие рыбы-ангелы с голубыми и желто-оранжевыми полосами на фиолетовом фоне, с изумрудно-зеленой сверху и красно-коричневой снизу головой и обведенными желтой и синей линиями глазами, — они так хороши, что вполне могут соперничать с павлинами; удивительные пестрые брызгуны, так ловко выпускающие из своего трубчатого носа маленькую струйку, что почти всегда попадают в насекомое, которое хотят поймать; полосатые, словно зебры, рыбы-хирурги с двумя опасными иглами у хвоста; коричневые в белых пятнах с огромными плавниками длинноперые карнаксы; ярко-красные рыбы-солдаты, прозванные французскими кардиналами; рыбы-ползуны, способные проводить до восьми часов на суше и, помогая себе колючками и чешуей, взбираться на кустарник; покрытые мелкой грубой чешуей большеглазые каталуфы; вооруженные тонкими ядовитыми иглами рыбы-факелы, называемые в народе морскими жабами и морскими чертями; и наконец, целая стая маленьких, встречающихся лишь у берегов Новой Гвинеи, акул, прожорливых, смелых разбойников, готовых в любую минуту наброситься на свою жертву.

Наши друзья залюбовались этой картиной. Но надо было приниматься за работу. Они пристали к берегу, крепко-накрепко привязали пирогу к одному из деревьев, перенесли кое-какие вещи на берег и сразу же отправились искать подходящее место для лагеря, которое находилось бы неподалеку от источника пресной воды и леса и в то же время позволяло бы им не терять из виду берег.

На этот раз, пожалуй, впервые после их отъезда из Макао, счастье улыбнулось им. Друзья не только нашли место для стоянки, но и обнаружили в густых зарослях папоротника достаточно пресной дождевой воды, сохранившейся в образованных кораллами водоемах. Такая удача привела их в восторг, они искренне радовались этому, как истинные французы, умеющие шутить и смеяться, когда им повезет, не падающие духом в тяжелые минуты и даже смерть встречающие с бравадой. На этот раз и Виктор, обычно молчаливый, как все его соотечественники, развеселился.

Пьер Легаль, растянувшись, словно настоящий сибарит[112], на мягком ложе из пальмовых листьев, наблюдал за тем, как на медленном огне в своем панцире поджаривается черепаха.

— Значит, моряк, — обратился он к Фрике, — мы оказались на земле, которая вроде бы и не совсем земля.