Сергей Писарев - Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки Страница 3

Старик вглядывался в лицо молодого помора: Семен удивительно походил на человека, которого он хорошо знал в свои молодые годы.

А Семен продолжал рассказывать.

...Нужно было еще до зимы попасть в монастырь. Собрался в дорогу и на вторые сутки пришел в Сумской Острог. Терентий Поташов велел разыскать монастырского приказчика, с которым вел торговые дела, чтобы тот помог. Приказчик в это время сам отправлялся в монастырь и взял его с собой.

Старик спросил, где теперь этот приказчик, по какой причине Семен вернулся на пристань и что произошло у карбаса. Семен рассказал про сундучок с вещами и про всё то, что произошло у карбаса, когда он за сундучком вернулся…

— Правду ли говорит мне Семен? — спросил старик.

— Истинную правду! — воскликнул молодой помор.

И, сложив пальцы, как в монастыре полагалось, он перекрестился.

Старик осведомился, какое ремесло знает Семен. На это молодой помор ответил охотно. Он умеет рыбачить, знает промысел морского зверя, может провести судно из Белого моря на Мурман, — зимой он промышлял белку и куницу в отрогах Ветреного Пояса. Да ко всему этому отец начал обучать кузнечному делу.

Молодой помор вновь упомянул про отца, который был кузнецом, и старик еще внимательнее посмотрел на него. Человек, которого так напоминал молодой помор, тоже был кузнецом.

Наконец Семен добавил, что «знает счет и вразумлен грамоте», — этим он всегда гордился.

— Кто вразумил тебя грамоте?

— Покойный отец.

— Как, сказал ты, звали отца?

— Ивашкой Поташовым.

Такого имени старик не помнил. Монастырь вел торговые дела в Нюхотской Волостке с Терентием Поташовым, тамошним «лучшим промышленником», но Терентий Поташов не был отцом Семена.

— Следуй, Семен, за мной, — приказал старик.

Монахи, столпившиеся в дверях, расступились. На плечи старика накинули меховую шубу, а один из монахов пошел вперед, светя фонарем.

Буря пронеслась; монастырский двор был усыпан снегом, на котором ясно отпечатывались следы. Вслед за стариком Семен поднялся по лестнице большого деревянного дома, выстроенного вдоль стены, выходившей к губе Благополучной. Здесь, сбросив шубу на руки монаха, старик велел Семену подождать и скрылся за тяжелой завесой.

Ждать пришлось недолго. Не успел Семен как следует разобраться во всем, что с ним случилось, вернулся монах и сказал:

— Ступай, отрок; отец настоятель поджидает тебя в келье.

Слова эти Семена поразили. Настоятеля Соловецкого монастыря, архимандрита Фирса, на Белом море хорошо знали. Никониане считали его «святым человеком», а раскольники называли «пособником царя-антихриста»... Но времени на раздумье не оставалось. Он смело шагнул в келью.

Настоятель сидел в глубоком кресле. Старик был без мантии и клобука, в шелковом подряснике и бархатной скуфейке. Сейчас его лицо уже не казалось суровым.

Семен сдернул с головы шапку, и до слуха его донеслись удары маятника. Он оглянулся и увидел высокие часы с большим циферблатом и замысловатыми стрелками, стоявшие в простенке.

— Семен сказал мне, — проговорил настоятель, — что разумеет грамоте?

Не зная, как ответить, Семен утвердительно кивнул.

— Подойди к столу, там найдешь все, что требуется для письма.

Пол был покрыт мягким ковром. Ступая по нему, Семен осторожно переставлял ноги, боясь что-либо задеть: привык ходить широко расставляя ноги и покачивая плечами. Он подошел к столу, который стоял рядом с большим глобусом, окруженным медными обручами. На столе он увидел медную чернильницу, листки бумаги, гусиные перья и чашку с мелким песком.

Напротив стола топилась большая печка, обложенная белыми плитками и с широкими медными дверцами, которые были распахнуты. Почувствовав себя увереннее, Семен размашисто скинул куртку, но, не зная, куда ее положить, опустил вместе с шапкой на пол.

Оставшись в вязаной рубашке из гагачьего пуха, Семен присел на край стула. Он очинил перо своим острым рыбачьим ножом, взял листок бумаги и пододвинул чернильницу. Руки у молодого помора, видел настоятель, были длинные, ладони широкие, пальцы грубые, однако он ловко управлялся с письменными принадлежностями.

Настоятель поднялся и подошел к сундуку, украшенному коваными узорами, вынул небольшой свиток и сказал:

— Пиши, что буду говорить.

Развернув свиток, настоятель начал читать. Никогда еще Семен так тщательно не выводил буквы. К тому же ему впервые приходилось писать на такой дорогой бумаге. От напряжения он высовывал кончик языка, а на лице у него выступила испарина. Настоятель за ним внимательно наблюдал.

Поставив последнюю букву, Семен облегченно вздохнул: все он сделал так, как учил отец. Настоятель взял листок и начал сличать с тем, что было написано в свитке.

В это время из печки на широкий медный лист вывалились уголья. Семен подскочил к печке и, присев на корточки, стал кидать уголья обратно, и это он делал ловко, не обжигая пальцев.

Взятый из сундука свиток был одной из тех «грамоток», какие рассылали более двадцати лет назад по всему Беломорью засевшие в Соловецком монастыре раскольники. Сличив написанное Семеном с тем, что было в свитке, настоятель увидел, что оба текста словно выведены одной рукой.

Молодой помор в это время удивленно разглядывал позолоченную люстру с зажженными свечами. Его поражало и то, что в окна вставлены стекла, а не бычий пузырь, как в крестьянских избах, или, как в избах богатеев, — кусочки слюды.

Настоятель опустился в кресло, и Семен услышал:

— Семен сказал мне, что отец его проживал в Нюхотской Волостке. А может быть, отлучался куда Ивашко Поташов?

Мать рассказывала Семену, что отца до женитьбы долгое время в Волостке не было. «Но откуда, — подумал он, — настоятелю это известно?»

— Рассказывал Ивашко своему сыну, как воевал он со свеями? — продолжал настоятель.

— Рассказывал...

— А про град Москву, где проживает государь?

— Рассказывал...

— А про то, как промышлял на Волге?

«И это знает настоятель», — подумал Семен, все больше и больше изумляясь.

— Что говорил Ивашко про государева вора и разбойника Стеньку Разина?

На Белом море можно было часто услышать рассказы о том, как казацкий атаман побивал царских воевод. Даже песни об этом складывали. Но никогда не слышал Семен о Степане Разине от отца.

— Про Соловецкую обитель Ивашко рассказывал?

— Рассказывал...

— А про то, как в обители заперлись против государевой воли раскольники?

О том, как царские воеводы осаждали монастырь, на Белом море всем было хорошо известно. Но Семену отец этого ни разу не говорил.

— Что Ивашко рассказывал сыну про диких людей, проживающих на Мурмане?

Семен перестал изумляться: настоятель про его отца знал всё. После недолгого молчания старик сказал: «Слушай».

Семен остался на полу у печки; настоятель продолжал сидеть в кресле. И вот что услышал Семен.

Ивашко Поташов не пошел, как большинство людей Волостки, промышлять в море. Не стал он и работником в монастырских усольях[7]. Пристрастился с детства Ивашко к кузнечному ремеслу, достигнув в этом деле большого умения. Послала обитель Ивашку в Сумской Острог делать стрельцам оружие, — тогда тоже шла война со свеями. Научился там Ивашко делать оружие огневого боя[8] и отправился со стрельцами на войну, хотя его к этому никто не понуждал. Война кончилась; следовало Ивашке вернуться в Волостку: был он монастырским крестьянином, и обитель выплачивала за него государевы подати. Только соблазнился Ивашко волей, ушел со стрельцами в Москву. А на Москве в ту пору мастеровых разных ходило более чем было потребно. Начал Ивашко голодать, но в кабалу к боярам за кусок хлеба не пошел. Случился на Москве большой бунт. Не раз царские соглядатаи замечали среди бунтовщиков Ивашку Поташова. Правда, назвался он в Москве чужим именем. Когда бунтовщиков разогнали, бежал Ивашко на Волгу. Там разбойничал казацкий атаман Разин. А как отрубили атаману голову, сумел Ивашко скрыться. Проведал он, что на Белом море в Соловецкой обители заперлись раскольники и не пускают к себе царского воеводу. Назвался в обители Ивашко уже третьим именем. Писал он здесь грамотки, которые, раскольники рассылали во все стороны. Не плохо писал — до сих пор ходят эти грамотки по рукам. Как увидел Ивашко, что стрельцы ворвались в обитель, не стал дожидаться, пока воевода прикажет повесить его или утопить в проруби, — по взломанному льду сумел перебраться на Кузова, а оттуда к Кемскому берегу. Скрылся Ивашко среди диких людей. Доверчивые они, не спрашивают, кто откуда пришел. Но заскучал с ними Ивашко и вышел на Мурман. Встретил своего братана Терентия Поташова, промышлявшего в ту пору треску. Взял «лучший промышленник» Ивашку с собой в Волостку — нужен ему был умелый кузнец. Розыск бунтовщиков вели и в Нюхотской Волостке, да никто не знал настоящего имени Ивашки. Так и остался государев вор и разбойник Ивашко Поташов неразысканным. Вскоре женился он в Волостке, и родился у него сын…