Том Шервуд - Люди Солнца Страница 3

– Так-так-так… Дело действительно нехитрое, и согласиться на него можно. Но как убедить Милинию сказать при священнике, что она идёт замуж за вас, почти старика, по доброй воле?

– Это уж совсем просто. Сегодня же отправьте её ко мне на службу. Скажем, кухаркой. После первой же ночи, проведённой в моём доме, ей придётся за меня выйти.

Тётка помолчала, тяжело дыша, затем встала со стула и грубо сказала:

– Согласна! Но немедленно, как только она войдёт в ваш дом, я должна получить первый экземпляр завещания.

– Вы хотите учить старого нотариуса, как делаются дела?! Я вам отдам бумагу, а вы через полчаса приведёте констебля? Нет, уважаемая. Документ вы получите только в день бракосочетания. Вечером, скажем, часов в семь.

– Что ж, согласна. Идёмте, покажете, куда я должна привести Милишку.

Они вышли. Снова клацнула пружинная ручка. Милиния отпустила закушенную губу. Вытерла слёзы. Всмотрелась в расплывающуюся фигурку рыцаря-принца. О, если бы на земле было возможно чудо и любимая кукла могла защитить! О, если бы мог защитить тот, кто жил наверху, в чердачной каморке! Но тот, в каморке, был настолько ей мил и дорог, что она ни за что не смогла бы открыть ему свою беду и искать помощи у него – восторженного волшебного мастера. Слабого, голодного, изломанного нуждой. Нет, рассчитывать можно было лишь на себя.

И уже в первую ночь в чужом доме Милиния сражалась за себя в полном одиночестве, и, в отличие от принца, у неё не было даже иглы. Лихорадочно вцепившись в дверную ручку, она стояла, до боли сжав пальцы, и не позволяла открыть дверь. Хилый нотариус, по-стариковски, с одышкой хрипя, толкал и толкал потемневшие от времени доски, а Милиния, чувствуя его налегания на дверь, от омерзения билась в колком ознобе, как будто прикасались непосредственно к ней.

К следующей ночи, когда в доме уснули слуги и владелец его вновь подступил к вожделенной двери, она добыла вполне действенный инструмент: старую доску, которую вставила между ручкой и плинтусом противоположной стены.

Толстый войлок, которым она укрывалась, дарил уютное и достаточное тепло. Но не спалось ей в этом уюте. И просыпалась она задолго до нежеланного рассвета. И шептала, прилипая к подушке мокрой от слёз щекой:

– Спасите меня! Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь, спасите меня!

О, он был в её судьбе – лучик помощи, и заключался в далёкой, очень далёкой жизни неведомого ей замка «Шервуд», в одном его маленьком жителе – вздорном и нахальном, – а ещё в одиноком музыканте, беспомощном и бедном. Но встретиться и соединиться, чтобы донести до неё этот лучик, учитывая многообразие непредсказуемостей человеческого муравейника, именуемого «город», эти двое вряд ли могли. Но всё бывает.

Глава 1

Свежие кони легко катили пять тяжёлых экипажей. Позади осталась кузница при въезде в Бристоль, впереди ждал пробуждённый к жизни замок имения «Шервуд». Когда до него осталось не больше получаса пути, я попросил Бэнсона остановить карету, вышел, отвязал привязанную к запяткам лошадь и помчался верхом предупредить находящихся в замке о приезде нежданной компании.

Знакомство

Миновав мостик с новенькими, белеющими в предрассветном сумраке перилами, я подъехал к дверям-воротам «каминного» зала. Привязал лошадь, вошёл внутрь. Навстречу мне поднялись сидевшие у затопленного камина Робертсон, Носатый и Готлиб Глаз.

– Не спите? – махнул я рукой в знак приветствия. – Что-то случилось?

– Ничего заметного, мистер Том, всё в порядке! – радостно ответил Готлиб. – Не спим оттого, что совсем недавно вернулись!

Только тут я обратил внимание на неясно темнеющую груду вещей, сваленных у противоположной стены.

– Пакли, – обернулся к этой стене Готлиб, – привезли дюжину тюков, комплект рваных парусов, Робертсон купил в порту за гроши – вместо ковров хотим на полу расстелить, потом овса десяток мешков – чтоб у лошадей запас имелся, ну и для себя – пяток корзин снеди.

– Часа нет ещё, мистер Том, как разгрузили, – шагнул вперёд Робертсон, – вот присели вина немного выпить, перед тем как спать завалиться.

Готлиб, оправив одежду, туже затянул широкий походный пояс.

– А вы, мистер Том, здесь с делом? – спросил он, оглядываясь на лежащее на краю длинного стола оружие. – Приказания будут?

– Будут приказания, братцы, – ответил я, подходя и пожимая всем руки. – Гости к нам едут. Пятеро серьёзных людей, и с ними дети – тридцать два человечка. Спасли из рабства в Плимуте. Нужно будет их наскоро накормить и уложить спать.

– Здесь? – уточнил натягивающий камзол Носатый.

– Разумеется, – ответил я, подходя и протягивая к огню камина озябшие руки. – Единственное помещение, где тепло.

– Не единственное, – потирая заспанные глаза, возразил Носатый. – В конюшне я тоже нагрел.

Мы с Робертсоном и Готлибом рассмеялись.

– Я – за стенку, к печам – сообщил Робертсон, быстрым шагом направляясь к двери, ведущей во внутренний двор. – Запалю все сразу, угля-то мы привезли восемь бочек.

– Значит, первым делом – еду распаковать, – сам себе проговорил Готлиб, направляясь к корзинам.

– Свечи есть? – спросил я у Носатого.

– Как не быть, мистер Том! Есть свечи.

– Давай.

К тому времени, как вернулся посланный встретить гостей Готлиб, помещение зала преобразилось. Вдоль всего стола, в середине, протянулась линия из зажжённых свечей. Второй линией были расставлены блюда с ветчиной, сыром и хлебом. У дальнего края стола полукругом расположились имеющиеся стулья – для взрослых гостей, и там же среди снеди посверкивали тёмной зеленью бутылки с вином. В огромном старинном камине гулко ревел разведённый старательным Носатым огонь.

За дверями послышались стук и топот копыт. В зале уже было не просто тепло, а жарко, и я, в тонкой белой рубахе, не набрасывая ни плаща, ни камзола, подошёл и распахнул дверь.

Тотчас внутрь мимо меня стали поспешно входить незнакомые люди, потянулись заспанные, всклокоченные, утомлённые долгим путешествием дети. Отправив Носатого устроить в конюшне чужих лошадей, я вернулся, зябко вздрагивая, в залу.

Неподалёку от входа, обернувшись лицом ко мне, стояли прибывшие взрослые. По очереди делая шаг, они протягивали руку и представлялись.

Я машинально называл своё имя, не запоминая имён приехавших: внимание моё было отдано столпившимся у стены малышам. Кое-кто из них метнулся было к огню камина, но тихое слово самого старшего из них, – лет четырнадцати-пятнадцати, крепкого, беловолосого, с широкими скулами, – в один миг вернуло всех в примолкшую, выжидающую, блестящую настороженными глазёнками стайку.