Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса Страница 34

— Группа состоит из трех офицеров, ученого и дюжины солдат Корпуса, — продолжал бригаденфюрер, не отходя от карты. — Плюс проводник — местный или из итальянцев, знающих местность. Я полагаю, итальянец даже лучше. Сейчас мы начнем заниматься их транспортировкой, параллельно предупредим Триполи. Задействовать будем ту же цепочку, что и в первом случае. Это даст возможность проследить, откуда идет утечка информации.

— Не полностью, — покачал головой Шпеер. — Звенья выпали — этот умерший подполковник, проводник, ваш человек…

— В нашем человеке мы уверены.

— Я уверен только в Роммеле. Ну, пожалуй, еще в Байерлейне1 и в некоторых генералах. Все остальные имеют равные шансы.

(1 Байерлейн, Фриц — генерал-лейтенант, в 1942 начальник штаба

Африканского корпуса.)

Бригаденфюрер смотрел на Шпеера, удивленно подняв бровь. Рейхсминистр разительно изменился с момента их последней встречи и, похоже, взялся за дело очень серьезно Фон Лоос не знал, что Шпеер около четырех утра оторвался наконец от записок профессора Замке, а всего лишь четверть часа назад разговаривал по телефону с фюрером и теперь смотрел на операцию «Тангейзер» с принципиально иной точки зрения. Более того, Шпеер получил от фюрера неограниченные полномочия, включая воздействие на фон Лооса и Зиверса. Что, конечно же, не понравится Гиммлеру, но в этой ситуации никто не собирался спрашивать его мнения.

Само собой разумеется, Шпеер не счел нужным предавать беседу с фюрером гласности. Он хотел посмотреть вначале, как будет действовать фон Лоос.

— Кстати, что там в Эль-Джауфе? — спросил Шпеер, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Ничего. Обычный городишко. Правда, наш ученый всерьез решил там копать.

— Пусть копает, если доберется, — пожал плечами Шпеер. — По крайней мере, не зря потратимся.

«Он рассуждает, как циник», — изумленно подумал фон Лоос.

— Когда будете разговаривать с людьми Роммеля, особо отметьте вопрос насчет техники. Трофейные британские грузовики, неплохо бы танк, но это существенно снизит скорость… Переоденьте их в британскую форму. И как можно больше секретности, бригаденфюрер, как можно больше!

— Слушаюсь, господин рейхсминистр.

— Кто работал и работает над операцией? Предоставьте мне список всех, начиная с Зиверса и заканчивая последним кладовщиком или секретаршей. Не исключено, что утечка идет отсюда. — Шпеер многозначительно постучал согнутым пальцем по мраморному подоконнику. — Я опять же уверен в Зиверсе, в вас, в генерале Штуденте, но… Кто вы, штандартенфюрер?

Вопрос был резок, и пожилой офицер не сразу понял, что рейхсминистр уже обращается к нему. Вскочив со стула, он забормотач:

— Я. Господин рейхсминистр… Штандартенфюрер Фельде!

— Фельде — специалист по археологии и истории, арабист, — заступился за подчиненного фон Лоос. Он был всерьез обеспокоен удивительной переменой в Шпеере. Если вначале бригаденфюреру это даже понравилось, то теперь он встревожился.

— Это не значит, что он обязан присутствовать при остальной беседе, когда надобности в его познаниях уже нет, — сухо сказал Шпеер. Штандартенфюрер стоял навытяжку, по его лицу пошли красные пятна. — Вы свободны, штандартенфюрер! Обождите в приемной.

— Слушаюсь, господин рейхсминистр. — Фельде вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Извините, господин рейхсминистр, но вы незаслуженно оскорбили этого человека, — заметил фон Лоос. Шпеер искоса посмотрел на него и покачал головой:

— Это ваша вина, бригаденфюрер. И потрудитесь, чтобы этот человек был изолирован, равно как и все остальные, кто знает, что отряд номер два — ложный.

— Мне тоже можно идти? — неожиданно спросил Штудент, про которого, казалось, все забыли.

— Конечно, генерал, — сказал Шпеер, не дав бригаденфюреру открыть рот. — Я нисколько не сомневаюсь в вас, но нужно торопиться — через несколько часов самолет с ядром второй группы должен вылететь из Ниццы. Вылететь и добраться до Триполи без приключений. Если нужен эскорт истребителей, я свяжусь с Люфтваффе.

Штудент щелкнул каблуками и покинул кабинет. Фон Лоосу показалось, что генерал напоследок взглянул на него с издевкой — еще бы, после фортелей-то Шпеера! И главное, что ничего нельзя было поделать — любая ссора с рейхсминистром грозила ужасными последствиями, думать о которых фон Лоос избегал. Что-то сломалось в выстроенной им системе, что-то нарушилось. Какая-то шестерня потеряла зубец, все скрежетало и крутилось вразнобой, и виной тому был Шпеер.

— Я поставил вас на место, не так ли? — осведомился тем временем рейхсминистр. — Чей это кофе?

— К нему никто не притрагивался, — учтиво ответил фон Лоос. Шпеер залпом осушил чашку и пояснил:

— Я жутко хочу спать, но пока повременю с этим. Не советую обижаться на меня, бригаденфюрер. Только что я говорил с фюрером, с этой минуты я не просто наблюдатель и передаточное звено между ним и вашей богадельней, я руковожу операцией «Тангейзер». Конечно, довольно мне головной боли и без нее, но, честно говоря, самому интересно, что за чертовщина таится там, на юге.

— Какие будут распоряжения, господин рейхсминистр? — спросил фон Лоос. Он топтался возле карты с идиотским видом, а Шпеер изучающе смотрел на него, и это длилось примерно с минуту.

За окном мерно стучали о карниз дождевые капли, просигналила машина. Тикали большие напольные часы.

— Пожалуй, распорядитесь насчет горячего кофе, — велел наконец Шпеер. — У нас будет длинный и сложный разговор, бригаденфюрер.

37

Трудны были их потери и не было в них пользы.

Вайсмюллер, их лучший механик, нелепо погиб.

Утонул в песке.

Утонул, словно крыса в отхожем месте. Его даже не понадобилось специально хоронить, только засыпали торчавшую наружу руку песком так, что получился еле заметный холмик. Через пять минут даже от него не останется и следа.

У Вайсмюллера не было ни жены, ни детей. Так сказал унтер-офицер Обст. Идеальный он был солдат, этот Вайсмюллер… И хороший механик. Другого такого механика в команде нет.

Поэтому, когда новый водитель второго грузовика Людвиг доложил о поломке, Фрисснер понял, что дело плохо. Им удалось проехать не более десятка километров от того страшного места, где песок жил своей жуткой жизнью, когда это произошло. «Фиат» выбился из колонны, съехал на обочину — если только здесь были обочины — и истошно засигналил.

Солдаты собрались вокруг тупорылой машины, один по пояс забрался в нутро двигателя, еще один тащил какую-то канистру, увязая в песке. Фрисснер решил не мешать им и закурил.

Макс Богер использовал остановку, чтобы подкачать колесо. Ему помогал Замке, вернее, не помогал, а стоял рядом с видом человека, который рад бы оказать содействие, да не умеет. Ученый все больше нравился капитану — добрый, умный, в меру осторожный… В «четверку» он записывать его пока не решался, но работать с ним было приятно.

Кстати, Замке был гладко выбрит. Кроме него брился только Ягер. Каждое утро он садился на подножку автомобиля и, глядя в зеркало заднего вида, сосредоточенно водил лезвием по смуглой коже. Он ухитрялся обходиться минимальным количеством воды. Замке, наоборот, плескался и фыркал, но Артур решил сделать ему снисхождение — все же ученый, а не солдат…

Почти у всех отросли за это время усы и бороды. У Фрисснера — жесткая короткая щетина, у Макса Богера — неопрятные песочного цвета кустики, у Каунитца — шкиперская бородка, которая перла, словно газонная зелень весной, и он даже подравнивал ее ножницами.

Муамар не брился. Более того, он не ел. Фрисснер ни разу не видел, как проводник ест. Не видели и солдаты, вместе с которыми он ехал в грузовике. Он пользовался водой и брал сахар, несколько раз пил кофе, но никогда ничего не ел. Или же ел, но скрытно, втайне от других. На привалах Муамар уходил в пустыню — наверное, молиться. Иногда проводник играл сам с собой в шахматы. После проигранной Гернигу партии он больше никому не предлагал сразиться, но Герниг приобрел среди солдат, относившихся к Муамару с подозрением и боязнью, высокий авторитет.

— Где вы так научились играть в шахматы? — спросил тогда Фрисснер.

Конопатый солдат смущенно пробормотал:

— Дома, господин капитан. Мой дед был тяжело ранен во Фландрии в Первую мировую, с тех пор он может действовать только одной рукой и все время лежит… Его главным развлечением остались шахматы, и мне часто приходилось с ним играть. Знаете, этот араб — очень хороший шахматист, я мог и проиграть.

— Но вы выиграли, — заметил Фрисснер. Сейчас Герниг возился возле сломанного грузовика, утирая рукавом перемазанное в масле лицо.

— Что там у них? Долго провозимся? — осведомился Ягер. Штурмбаннфюрер, громко хрустя, грыз галету и, кажется, чувствовал себя замечательно. По крайней мере, от недавней депрессии не осталось и следа.