Алекс фон Берн - База-500. Смертельная схватка Страница 34

Мой визави потерял дар речи. Впрочем, это длилось лишь около минуты, в течение которой он тщетно всматривался в темноту, пытаясь разглядеть собеседника. Я насладился его замешательством, уселся за стол и поднял лампу так, чтобы он видел мое лицо.

— Так я и знал! — с облегчением выдохнул лже-Майер. — А я уж подумал, что обознался! Но вас невозможно не узнать, господин… штандартенфюрер!

— Можете меня называть как прежде: господин Герлиак, — снисходительно, с чувством собственного превосходства, разрешил я.

— Да, господин Герлиак! Как давно мы не виделись!

— Четыре года, — уточнил я. — И я до сих пор ломаю голову относительно причин вашего внезапного исчезновения.

— Все воля случая, — вздохнул Клембовский. — Я надеюсь, что вы не осудите меня за то, что я так внезапно исчез из поля вашего зрения и прервал все контакты. Проклятые англичане сели мне буквально на загривок!

— Хм… но почему же тогда вы не предпочли укрыться на территории Германии? — с сарказмом поинтересовался я.

— Я сомневался, что вы мне поверите, — признался Клембовский. — Ведь я не сразу уехал в Польшу. Сначала я уехал в Южную Америку, в Бразилию. Мерзкое местечко, доложу я вам! Потом я перебрался в Аргентину. Гораздо более цивилизованное место! Но я там не прижился: Европа — моя родина, вот в чем дело.

— Тем более что в Аргентине очень много немцев и вы боялись наткнуться на наших агентов, — поддел я Клембовского.

— Сейчас за давностью лет это уже не имеет значения, — с наглой самоуверенностью заметил Клембовский. — Тем более что на своей исторической родине, в Польше, я действительно почувствовал себя как нельзя хорошо.

— Да что вы?! — притворно изумился я. — Неужели Интерпол не направлял относительно вас запросы в Варшаву?

— Разумеется, направлял, — не стал отрицать Клембовский. — Но кого интересуют в Варшаве запросы находящегося под контролем Гейдриха аппарата Интерпола в Вене?

— И потому вы решили бежать из оккупированной Польши в Советскую Россию?

— Вот именно! В Советах тем более никого не интересовали запросы Интерпола.

— И вы стали господином Майером? — напомнил я.

— А что мне оставалось делать, когда сюда пришел вермахт? — развел руками Клембовский. — Разумеется, любой самый тупой фольксдойче в условиях немецкой оккупации имеет сто очков вперед в гешефте перед самым умным поляком! Я был поляком в Кресах Всходних, и логика гешефта подсказала мне стать немцем в Генеральном комиссариате Вайсрутении. Разумеется, это преступление по нынешним понятиям, но сдается мне, господин Герлиак, что при определенных условиях вы мне его простите.

— Откуда такая уверенность, пан Клембовский? — поинтересовался я.

— Оттуда, что до сих пор меня не повесили на центральной площади Минска в компании с фройляйн Редлих, — ответил Клембовский.

Логично.

— Откуда вы знаете фройляйн Редлих?

— Она чинила у меня часы, — ответил Клембовский. — У меня часовые и антикварные магазины в Волковыске и Минске. Я лично все проверяю, потому что воруют, пся крев! И потому я знал фройляйн Редлих. В первый раз она принесла обычные часы с кукушкой. Но мы боремся за клиентуру, особенно среди тех, кто может заплатить, а фройляйн Редлих, вокруг которой постоянно крутились немецкие офицеры, могла это сделать. Потом она стала приносить антикварные вещи, видимо по просьбе знакомых немецких офицеров. А господа, что наезжают к нам в командировки из Риги и Берлина, охотно скупают предметы старины. Так дело и пошло. А когда ко мне явились люди из СД и забрали все, вот тут я понял, что гешефт был не слишком удачным. И теперь я хочу спросить вас, господин штандартенфюрер, что я должен сделать, чтобы вы мне поверили?

Хороший вопрос. Но вместо ответа я, в свою очередь, спросил:

— Откуда вы знаете, что я штандартенфюрер?

— У меня была обширная клиентура среди господ немецких офицеров, — снисходительно улыбнулся Клембовский. — Среди своих клиентов я даже видал петлицы груп- пенфюрера. Но, разумеется, это строго между нами, господин штандартенфюрер.

— Давайте подытожим, Клембовский, — прервал я словоохотливого собеседника. — Вы категорически утверждаете, что ваши связи с фройляйн Редлих носили исключительно деловой характер?

— Если я подпишу протокол допроса как Майер, то это есть именно так, — мгновение подумав, ответил Клембовский. — Ну, а если я буду отвечать за все как поляк Клембовский, да еще выдававший себя за немца Майера… думаю, мне лучше помолчать… тем более что мой возраст и состояние здоровья позволяют мне надеяться не выдержать методов дознания, принятых в местном СД.

Вот сукин сын! Он всегда четко представлял себе положение вещей.

— Вы меня интересуете как Майер, — сухо ответил я. — А Клембовского я не знаю. И знать не хочу!

— Так давайте протокол, господин Герлиак! — воскликнул Клембовский. — Я уверен, что вы справедливо разберетесь в моем деле.

Да, Клембовский — еще та штучка! Но сейчас меня интересует исключительно фройляйн Редлих. А с Клембовским я разберусь позже. Никуда он не денется.

Он сразу понял ту роль, которую я ему отвожу. Он очень умный, этот Клембовский.

— Кажется, вы в свое время слыли неплохим специалистом по сейфам? — небрежно напомнил я.

— Осмелюсь сказать, что у вас не совсем верная информация по этой части, — обиделся Клембовский. — Когда еще Польша была разделена между тремя империями и мне выпала честь родиться в Варшаве, которая, если вы помните, принадлежала России, то я, по молодости, дал волю своим многочисленным талантам. И что касается вашего конкретного замечания, то в одна тысяча девятьсот двенадцатом году сам господин начальник петербургской сыскной полиции сказал, что от Варшавы и до Владивостока он не знает более грозного шнифера, чем «Ксёндз», он же Станислав Клембовский, он же ваш покорный слуга.

Я все это знал. В свое время я использовал Клембовского «на подхвате» при проведении операций, также принесли пользу его широкие связи в европейском криминальном мире. А кличка «Ксёндз» прилипла к нему потому, что он любил одеваться польским священником. Иногда, впрочем, он использовал форму офицеров и полицейских. Но священники всегда были его слабостью.

— Ладно, это я просто память освежил, — примирительно сказал я, закрывая тему. — Подпишите протокол допроса, и на этом закончим.

— Подписать… как Майер? — осторожно осведомился Клембовский.

— Не валяйте дурака! — поморщился я. — Раз я с вами разговариваю, значит, у меня на вас есть виды. В противном случае вас бы уже отправили в концлагерь, как польскую свинью, выдававшую себя за арийца.