Уильям Кингстон - Среди дикарей и пиратов Страница 34

Мы только что собирались оттолкнуться от берега, как в воздухе показалась большая стая птиц; их белоснежные перья отливали розовым в лучах заходящего солнца. Это были хохлатые, или розовые, какаду, самые красивые птицы из когда-либо виденных нами. При виде нас они нисколько не испугались и остались на ветках, где, по-видимому, избрали себе ночлег.

Цвет этих птиц белый с легким розоватым оттенком; но шея, грудь и задняя часть хвоста окрашены в ярко-красный цвет. Отличительную черту этих какаду составляет их прекрасный хохол, который они то распускают веером над головой, то опускают на заднюю часть шеи. Перья хвоста длинны и украшены красными, золотыми, желтыми и белыми полосами, придающими им много красы. Птицы были от 13 до 16 дюймов в длину. Настрелять их было очень легко, но у нас и без того был большой запас пищи. Но мне очень хотелось поймать одного какаду живым, чтобы отвезти его Эдит. Гарри сказал, что мог бы поймать одну птицу, только нужно, чтобы она была молодая, а то будет трудно приручить.

— Вы чудесные малые, — заметил Медж, — а все-таки нам придется вырвать ваши красивые перышки и изжарить вас в один прекрасный день, когда у нас не хватит дичи.

Наступал вечер, и потому нам некогда было оставаться и любоваться красотой птиц. Поэтому мы поплыли назад через реку.

— Вы привезли нам хороший запас зелени, и как раз вовремя, — сказал отец. — Пока природа дает нам такую здоровую растительную пищу и пока у нас хватает пороху, мы не умрем с голода, и, если все это можно найти по пути на юг, мы можем отправиться с надеждой, что найдем достаточно пищи.

Мы постоянно ожидали нового посещения нашего знакомца Пуллинго, но он не приходил, и мы начинали думать, что он просто шел из одной части страны в другую и, увидя нас, из любопытства подошел к нашему лагерю.

Прошло несколько дней. Однажды утром Падди Дойль, стоявший на карауле, вдруг закричал:

— Вот идет мой старый друг с женой и семьей. Доброго утра, мистер Пуллинго! И вам, миссис, и дорогим малюткам. А один-то из них славный, большой малый, которым вы можете гордиться, мистер Пуллинго.

Мы увидели нашего знакомца туземца. С ним шел юноша — живой портрет отца; жена дикаря шла за ним с двумя детьми — мальчиком и девочкой. Юноша был, без сомнения, сын Пуллинго, но не женщины, которая была, вероятно, второй женой его отца.

Женщина и дети остановились в некотором расстоянии, мужчина и юноша подходили осторожно, держа по связке копий в руках. Падди знаками приглашал их подойти поближе и, чтобы ободрить их, положил свое ружье на землю. Они также положили на землю копья и подошли гораздо ближе. Падди пошел навстречу им. Дикари, по-видимому, поняли его и протянули руки, которые Падди пожал от всего сердца, очевидно, к сильному изумлению дикарей. Ирландец и старший дикарь заговорили, каждый на своем языке. Падди по временам разражался громким смехом при странных словах дикаря.

Зная, как важно приобрести расположение туземцев, я подумал, что теперь представляется удобный случай сделать Пуллинго какой-нибудь подарок. Я пошел в коттедж и попросил у отца, который только что встал, бус, зеркало и других безделушек, которые он привез для торговли с островитянами Южного океана. Я получил достаточно вещей, чтобы одарить всех, включая детей. Пуллинго взял вещи, но равнодушно посмотрел на них, очевидно, считая, что они не представляют особой ценности, — что и было в действительности.

— Может быть, он предпочел бы жареного попугая, — заметил Дойль, который только что посадил несколько птиц на вертела, чтобы зажарить их к завтраку. У нас их было так много, что мы вполне могли поделиться. Поэтому мы с Дойлем взяли по паре и снесли их на вертелах дикарю, глаза которого заблестели при виде птиц. Он и его сын почти вырвали у нас из рук попугаев и, ничем не выразив благодарности, поспешили к месту, где сидела женщина с детьми.

— Эй, мистер Пуллинго, неужели у вас это считается хорошими манерами? — вскрикнул Падди. — Вероятно, таков уже обычай в этой стране — нельзя сказать, чтобы хороший. Ну да только бы они дали долю детишкам, тогда я не буду сердиться на них.

Наблюдая над дикарями, мы заметили, что они разорвали птицу на куски и, прежде чем самим приняться за еду, дали по крылышку детям.

— Ну, раз вы заботитесь о детях, то на вас есть еще надежда, — сказал Падди. — Мистер Пуллинго окажется приличным малым, когда научится немного нашим обычаям.

Оказалось, что Пуллинго остался так же доволен Падди, как тот им. Вместе с женой и сыном он вскоре принялся за постройку хижины в некотором расстоянии от нас, под утесом. Постройка была не из важных: она состояла из длинных, тонких жердей, воткнутых в землю и расположенных в форме круга; верхушки связывались веревкой из травы, и все покрывалось грубой корой, привязанной такой же веревкой. Первая хижина предназначалась для Пуллинго и его жены; потом они выстроили другую, меньших размеров, для своего большого сына и маленьких детей.

Как ни грубы были эти постройки, они оказались лучше тех, которые мы встречали потом у туземцев, и доказывали, что Пуллинго был цивилизованнее большинства своих земляков. Мы не знали, были ли в соседстве другие члены его племени. Во всяком случае приятно было заручиться его дружбой, так как он мог дать благоприятные сведения о нас своим землякам и тем предотвратить их нападения на нас.

Забыл сказать, что Томми Пекк, безалаберный малый, обладал значительным художественным талантом — во всяком случае превосходившим способности всех остальных. Он забавлял Эдит, набрасывая ей рисунки и портреты в альбом, который она привезла с собой вместе с маленькой библиотекой. Сама Эдит умела рисовать только пейзажи.

— Не хотите ли иметь портрет принца Пуллинго и его прекрасной супруги, мисс Эдит? — спросил Томми. — Не думаю, чтобы мне удалось сделать его на память, но, может быть, я сумею уговорить их посидеть, пока буду писать.

— Пожалуйста, — ответила Эдит, — только я очень сомневаюсь, чтобы вам удалось уговорить их сидеть смирно.

— Предоставьте это мне, — сказал Том. — Одолжите мне ваш альбом, карандаш и резинку. Я попробую.

Вооружась всеми этими принадлежностями, он медленно пошел к лагерю Пуллинго; Гарри и я шли вдали, чтобы не мешать ему.

Подойдя к хижине, Томми отвесил поклон и объявил о цели своего прихода, показав альбом с портретами Гарри, меня и Попо. Нельзя сказать, чтобы эти портреты были лестны и для нас.

Не знаю, понял ли Пуллинго значение набросанных на бумаге линий; но жена его, по-видимому, поняла и, обернувшись к нему, выразила желание, чтобы с нее рисовали. Томми сейчас же поставил их перед собой и принялся за портрет. Дикари стояли смирно, пристально следя за ним, так что времени у него было достаточно. Томми пририсовал больше одежды, чем было на них в действительности, — ради приличия, говорил он, а так же в надежде, что они поймут намек и станут одеваться иначе, когда им приходится появляться в образованном обществе.