Николай Коротеев - Искатель. 1977. Выпуск №5 Страница 38

9. ЗЕЛЕНАЯ ДВЕРЬ

Она падала — падала безостановочно, ощущая лишь напряжение скорости и глухую тоску безвременья. Непрекращающийся взрыв потрясал все вокруг.

Ломались, едва возникнув, хрупкие рисунки созвездий, вздувались и лопались звездные шары, бешеное вращение сжимало и разрывало в клочья газовые туманности, растирало в тончайшую пыль куски случайно отвердевших масс и выбрасывало в пространство.

Она летела сквозь эту мешанину обломков и бессмысленно кипящей энергии, сквозь раскручивающийся огневорот — летела, одинаково легко пронизывая великие пустоты и сверхплотные сгустки тверди — и прямой путь ее не могли скривить ни тяга магнитных полей, ни штормовые волны гравитации…

Она была бесплотным и сложным импульсом, в ней дремали до срока силы, неведомые ей самой. Вокруг бушевал разрушительный огонь, давя гроздья неоформившихся молекул, срывая электронные пояса атомов, дробя ядра — и, казалось, не было ничего способного противостоять его гибельному буйству.

Уже десятки ледяных планет с кремниевыми сердцами кружились вокруг звезды, и звезда следила за их полетом, как засыпающий красный глаз.

Это была лишь уловка, хитрый прием хищника, ибо однажды красный глаз раскрылся широко, и цепкие протуберанцы метнулись к планетным орбитам.

Атомный огонь обрушился на среднюю планету, и там, как и везде, лед стал газом. Газ рванулся в пространство, но тяготение не отпустило его. Оно скручивало пар в титанические смерчи, свивало в узлы страшных циклонов, сдавливало и прижимало к каменному ядру.

Освобожденно и устало пронесся вздох — это ураганно и грузно упали на камень горячие ливни. Разошлись и соединились бурлящие воронки.

Нина стала морем, безбрежным и безбурным, и это было мучительно и сладко, как короткая минута, когда уже не спишь и еще не можешь проснуться. Только минута эта длилась миллиарды лет.

Она еще не была живой, но в ней бродил хмель жизни, и в голубом свечении радиации поднималась грудь, и токи желанно пронизывали плоть — и долгим жадным объятием обнимала она Землю, предвкушая и торопя неизбежный миг.

Гонг прозвучал — дрогнуло и раскололось дно, и белая колонна подземного огня пронзила водные толщи, ударила в низкие тучи и опала гроздьями молний.

В затихающем водовороте покачивался шарик живой протоплазмы…

Это походило на забавную игру, когда в бурной круговерти развития, в суматошной смене форм Нина переходила из стадии в стадию, превращаясь из организма в организм — смешные, уродливые, фантастические сочетания клеток, скелетов, раковин — все кружилось зыбко и цветасто, словно примеряло маски для карнавала.

Какой был карнавал!

Не существовало никаких законов — море щедро. Можно было сделать нос на хвосте, а глаза во рту. Можно было плавать, шевеля ушами. Можно было превратиться в большой пузырь и всплыть на поверхность или, наоборот, опуститься на дно, заключив себя в изящную роговую шкатулку. Наконец, можно было вообще ни во что не превращаться, а просто висеть куском студня в средних слоях.

Нина не заметила момента, когда перестала быть участницей пестрого хоровода, а стала только зрительницей. Крепкий кремниевый панцирь прикрывал ее от всяких неожиданностей и опасностей.

Она не могла передвигаться — да в этом и не было нужды: в морской воде было достаточно пищи, а пульсирующие каналы связи соединяли множество подобных шаров, разбросанных по Мировому океану.

Хоровод продолжался, странные создания проплывали мимо, рождались и умирали, уступая место другим, а кремниевые шары неизменно и бесстрастно следили за каруселью эволюции, стараясь найти причины и следствия каждого изменения, предугадать многозначные ходы приспособления, проникнуть в тайную тайн превращений живого вещества.

Море не помнило своих ошибок и удач. Беззаботно продолжало оно игру, перебирая цепочки случайностей.

Длился первый круг Созидания.

Все вершилось медленно, очень медленно — миллионолетние геологические эпохи проносились и затихали короткой рябью.

Жизнь переполняла океан. Колыбель становилась тесной. Место в ней доставалось боем.

Это случилось, когда базальтовый суперматерик занимал почти пятую часть поверхности планеты и первый «десант» зоофитов, цепких полуживотных-полурастений, в поисках жизненного пространства высадился на береговые скалы. Нина почувствовала голод.

Напрасно напрягались слабые мышцы, прогоняя сквозь организм морскую воду, — пищи в ней почти не оставалось после тысяч прожорливых существ, снующих рядом.

Так начался Второй Круг.

Оставалось одно — действовать самой.

Она вновь и вновь переживала свое первое движение: легкое напряжение щупалец — и тело послушно поднялось вверх, едва уловимое сокращение мышц — и тело передвинулось вбок, дрожь расслабления — и тело опустилось на песок, слежалый от века. Три внутренних приказа, три неуверенных исполнения, но она пережила целую эпоху ожидания и сомнения, страха и радости.

А когда наступал отлив, солнце тянуло к ней горячие красные щупальца, пронизывало мутную воду щекочущим теплом радиации, рождая в крови смутную музыку странных стремлений.

Близился Третий Круг.

Нина вместе с другими все чаще и дальше проникала в лагуну. Небольшая стая самых неуемных и самых отчаянных входила в узкий проход вместе с приливом и бродила по мелководью, пока дыханье отлива не позовет назад, в привычную глубину.

Подплывая к берегу, Нина видела буйные заросли неведомых трав, огромные зеленые утесы деревьев, летающие армады насекомых. И все чаще ей приходило в голову, что именно на суше, наедине с солнцем, свершится дерзкая мечта — опередить природу, используя ее собственную неустойчивость, освободиться от давящей власти Времени, предельно ускорив ритм приспособления.

Однажды, когда начался отлив и разная морская мелочь, давясь, бросилась за уходящей водой, Нина обняла острый камень и застыла на месте.

Инстинкт самосохранения стучал в ней набатным пульсом — отпусти, разожми плавники, уходи, но она, дрожа и напрягаясь, подавила тревожный импульс.

Воздух оглушил, судорога свела тело, последний мутный поток отбросил ее от камня и перевернул на спину. Зеленая линия побережья чудовищно исказилась и скрючилась в глазах, созданных для подводного зрения. Раскаленные языки опалили жабры и заставили их сжаться, Пламенная смерть оборвала пульс…

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем Нина поняла, что она все-таки жива. Слизь на коже превратилась в роговые чешуйки, и спасительный панцирь защитил плоть от мгновенного высыхания. Лабиринтовый орган позволил дышать — тяжко, трудно, но дышать. Сердце билось яростной барабанной дробью, но все-таки билось.