Том Шервуд - АДОНИЯ Страница 39

— Да. А я купил тебя у него. К сожалению, я не мог отменить поединок, поскольку твой отец был дворянином. Но после того, как Джаддсон убил твоего отца, я был не вправе отпустить убийцу.

— И он сидит здесь целых двенадцать лет?! И вы, патер, так далеко смотрели в будущее?

— Детям свойственно вырастать, девочка. Я знал, что вырастешь однажды и ты. Фердинанд и Цынногвер рассказали подробно, как ты выдержала бой с тремя пиратами. Сейчас я спрашиваю тебя: готова ли ты к ещё одному поединку?

— Я готова к этому поединку, патер. Честному, благородному. Как того пожелал бы мой отец. Сегодня?

— Нет, завтра. Чтобы поединок был действительно равным, Джаддсон должен потренироваться. Всё-таки двенадцать лет он не брал в руки шпагу. Так что завтра вечером, в башне. Я очень беспокоюсь за тебя, дочь моя. Но две вещи позволяют мне сделать это: во-первых, так действительно пожелал бы твой несчастный отец. А во-вторых — я помню о том, что стало с тремя пиратами.

Он отступил от подоконника, прикрыл высокую цветную створку и тихо вышел.

Адония встала, прошла к окну, машинально приоткрыла его. Невидящими глазами глядя вниз, прошептала:

— Как же медленно иногда приближается «завтра»!

Вечером следующего дня патер и его воспитанница вышли на кольцевой балкон внутри башни. Снаружи она была залита светом опускающегося к горизонту солнца, а здесь, внутри, уже плавали сероватые сумерки. Внизу, в центре обширного ристалища стоял Джаддсон. Заслышав шаги, он, задрав голову вверх, громко крикнул:

— Что ты задумал, монах?

Ему не отвели. Появившиеся через минуту Цынногвер, Фердинанд и ещё кто-то из капитанов спустили с балкона, наклонив наискосок, лестницу. Адония, сделав несколько глубоких вдохов, пошла по ней вниз.

— Ты помнишь своего соседа, Джаддсон, — проговорил сверху Люпус, — собака которого укусила тебя? Которого ты потом убил в поединке?

— Как не помнить, монах! Ведь ты, подлый змей, сразу после этого меня здесь законопатил!

— Я считаю, что ты предчувствовал судьбу, когда опасался наследника.

— Что?! — в крайнем изумлении проговорил Джаддсон, уставившись на спустившуюся в ристалище синеглазую девушку. — Это та самая?

Адония посмотрела наверх. Регент сбросил ей шпагу, которую она цепко поймала в воздухе. Сбросили шпагу и Джаддсону.

— Ты сам говорил, что она вырастет и будет мстить!

— Мне предлагается поединок? Ты это серьёзно, монах? Она же ребёнок! Хилый птенец!

— Конечно, ты был лишён возможности тренироваться столько, сколько в последнее время тренировалась она. Но ты старый боец, Джаддсон. В скольких походах участвовал? В трёх? Четырёх? По крайней мере, из трёх войн ты вышел живым. И этот твой прошлый опыт, мне думается, уравнивает её сегодняшний.

— Ты что же, в самом деле опасна? — негромко спросил Джаддсон теперь уже у самой Адонии.

Люпус, склонившись над перилами, добавил:

— Даю слово! Если ты одолеешь её в поединке — я тебя отпущу.

Джаддсон недоверчиво ухмыльнулся, медленно вытянул из ножен шпагу.

— Да, — сказала Адония, так же обнажая длинный трёхгранный клинок. — Да. Я помню тебя.

Люпус наверху бросил короткий взгляд на капитанов. Те скрытно вынули пистолеты, взвели курки, всыпали порох на полки.

— Только если он действительно будет одерживать верх, — полушёпотом предупредил их Люпус.

Капитаны кивнули, убрали пистолеты за спины, разошлись по балкону.

Внизу послышался первый звон металла. Адония, в безупречно закрытой стойке, спокойно парировала выпад. Джаддсон стремительно атаковал ещё дважды. Почувствовав руку противника, перестал рисковать и медленно заскользил вокруг Адонии, закручивая невидимую спираль. Он убедился, что девушка прошла хорошую школу, и осторожничал, решив выжидать, неторопливо отыскивая у мстительницы слабые места в защите. Это было резонно: рано или поздно пришла бы минута, когда его прошлый военный опыт преподнёс бы свой хитроумный подарок. В данной ситуации ему было очень выгодно тянуть время — и он открыто его тянул. Раз в полминуты делал выпад из дальней дистанции, — неопасный, разменный, и каждый раз удар слегка изменял, накапливая знание о фехтовальном арсенале противника.

Вдруг эта тонкая девушка, демонстрировавшая лишь скупые, короткие блоки, взорвалась длинной цепью ударов. Джаддсон, страдальчески оскалив зубы, стремительно парировал, стараясь уйти на длинную дистанцию и сбросить навязанное ему обязательство все движения тратить лишь на защиту. Ему теперь было хорошо понятно, что враг очень непрост, и что нужно идти ва-банк, нападать, не жалея себя, в надежде, пусть даже на случайное, слепое касание. Но для этого нужно было выстоять, переждать этот убийственный град, — выстоять, ведь нападающий тратит больше усилий, чем блокирующий, и с каждой секундой всё более устаёт. Ах, эта проклятая, стремительная, гибкая молодость! Прошло уже десять секунд, а шквал ударов не ослабевал; прошло пятнадцать секунд, двадцать пять, полминуты! Это уже на пределе человеческих сил. Но — хорошо, хорошо! Сейчас она так устанет, что вряд ли расчётливо ответит на его нападение… И вот эта синеглазая пружина выскочила из центра схватки, ушла на совершенно безопасную, очень длинную дистанцию. Но в миг её ухода Джаддсон почувствовал тупой удар снизу, под челюсть.

— Отличный синистр! — кто-то восхищённо выкрикнул на балконе. — Самым кончиком!

Джаддсон, длинно выставив перед собой шпагу, левой рукой с силой придавил рану на шее. Кровь толчками пробивалась сквозь его побелевшие от напряжения пальцы. Теперь эта юная ведьма, явно не без издёвки переняв его собственную тактику, медленно пошла вокруг, нанося неопасные разменные выпады. Не нужно и упоминать, что время с беспощадной поспешностью работало теперь на неё. Текло время, и текла кровь. У Джаддсона осталась последняя минута и последний шанс. Он бросился вперёд, безоглядно сокращая дистанцию, нанёс удар — и вдруг с непередаваемым удивлением обнаружил, что его шпага вырвалась из руки и отлетела в сторону. В тот же миг в грудь ему вошёл трёхгранный клинок. Юная наследница убитого им когда-то соседа быстро шагнула вперёд, обняла его за шею и с силой продвинула клинок дальше, так что шпага остановилась, только уперевшись в его грудь гардой.

Когда Адония поднималась по лестнице, на балконе не раздалось ни звука. Лишь дождавшись, когда она ступит на помост, капитаны сняли шляпы и уважительно склонили головы.

— Жаль, Глюзий не видел, — проговорил Люпус. — Ах, до чего жаль!

Тренировочный бой

Именно после этой схватки Адония изменилась. Когда Глюзий со своим отрядом вернулся в монастырь, он встретил не привычную безропотно послушную ученицу. Девушка приобрела властную сдержанность в словах и жестах, а взгляд у неё сделался холодным и пристальным. Казалось, что она даже стала выше ростом. Люпус не велел говорить, и Глюзий не узнал, что Адонии довелось пережить в его отсутствие, и потому принял её холодную вежливость за презрение к нему, лучшему фехтовальщику «Девяти звёзд», который однажды на её глазах, на берегу моря, был самым позорным образом посрамлён. Поэтому, кроме короткого приветствия, он не обменялся с бывшей ученицей ни словом.