Сергей Карпущенко - Рыцарь с железным клювом Страница 42

Зато он, Володя, выглядел каким-то шпионом, ябедой, доносчиком и стукачом, то есть оказывался хуже тех, кого он хотел осудить. Конечно, дело он сделал чисто — одни лишь выгоды получил, но стоило ли добиваться этих выгод, если он прогадывал в чем-то большем, долгом, почти что вечном. Получалось, что преимущества его игры с Чайковским сводились на нет тревогой в сердце, почти мучениями, то есть не свободой, к которой он так стремился, а новой зависимостью.

Тогда, за обедом, он сидел с гордым видом победителя, чувствуя себя сильнее всех в этом зале, а может быть, и во всем мире. Пистолет больно давил ему на живот, но мальчик терпел, так как могущество его крылось именно в нем, в этом оружии. Тогда же за столом он размышлял о том, куда же спрятать пистолет. Хранить его в палате, среди вещей, было безрассудно: Володя не мог забыть то, как опустошили его мешок со сластями. Нужно было найти место для тайника в лесу. И после обеда он зашагал в лес, к тому самому месту, где сидел вчера, подслушивая разговор своих начальников.

Еще вчера он приметил неподалеку от поваленной сосны, на которой сидел, толстую березу с дуплом, казавшимся Володе вполне пригодным, чтобы стать его арсеналом. Березу нашел он быстро, подтянулся, ухватившись за нижний край дупла, и пошарил в нем левой рукой: дупло имело дно, довольно сухое, хоть устланное какой-то трухой. Володя огляделся по сторонам, боясь тех, кто может его увидеть, а потом взять пистолет, уже хотел было сунуть его в дупло, но удержался — захотелось еще раз рассмотреть его.

Володя крутил пистолет в руках, и оружие еще больше нравилось мальчику, чем тогда, после выстрела. Покумекав, он хоть и с трудом, но вытащил обойму и насчитал шесть почерневших от времени патронов. «Седьмой должен быть в стволе, — сообразил Володя, — я выстрелил, и пистолет перезарядился автоматически. Нужно быть осторожным, а то выстрелит...»

И вдруг в его памяти снова встал старик-оружейник, вспомнились его советы там, за столом, советы, так не понравившиеся Володе. «А что я буду делать с этим пистолетом? — неожиданно подумал Володя. — Зачем он мне вообще? Неужели я когда-нибудь смогу выстрелить в человека? Нет, никогда!» И, затолкнув обойму, проверив предохранитель, Володя снова оглянулся и, подтянувшись, положил пистолет в дупло.

Кошмарик не обманул, и ровно через два дня встречал Володю у столовой после завтрака. Он по-прежнему прятался за стволами сосен, но Володя, увидев приятеля, закричал, подчеркивая свою независимость:

— Да выходи ты! Чего за елками маячишь!

Кошмарик несмело подошел, спросил, поглядывая в сторону Чайковского, который в это время тоже вышел из столовой и с интересом смотрел на «постороннего».

— Чего ты? — тихо спросил Ленька. — Конспирацию нарушаешь, дурик.

— Ничего, пойдем! — сказал Володя, и мальчики отошли подальше от толпы насытившихся питательным завтраком пионеров. — Ну, так плывем на остров? строго спросил Володя, боявшийся, что Кошмарик все же побоится и откажет ему. Самому же Володе Ежовый остров был нужен не потому, что где-то в его чащобе, зарывшись по фюзеляж в песок, лежал немецкий транспорт. Поездка на этот страшный остров обещала Володе еще одну проверку его нервов, воли, духа. Конечно, он сделался смелее, заполучив пистолет, но что мог сделать пистолет против ловушек, о которых рассказывал Кошмарик, а тем более против неведомой сверхъестественной, гудящей силы, наполнявшей остров?

— Пистоль-то где? — вместо ответа спросил Кошмарик.

— Припрятан в надежном месте. Говори лучше, плывем?

— Плывем, плывем. Я уж и весла в лодку отнес. Сгоняй за пушкой и к эллингу иди. Знаешь где? Вон там, на берегу.

— Да, я знаю. Сейчас бегу. А ты лопату взял? Мы же самолет раскапывать собирались.

— Ладно, не твоя забота, — снова приняв на себя начальство над «экспедицией», грубо отвечал Кошмарик.

Через десять минут, прижимая руку к животу, Володя подходил к эллингу, предназначенному, видно, для хранения лагерной лодочной флотилии, но в лагере лодок никогда не бывало, и эллингом пользовались местные. На деревянных скатах вверх днищами лежали три-четыре лодки, но суденышко Кошмарика уже было наготове — слегка покачивалось на воде рядом с мостками, уходившими в озеро метров на двадцать пять.

Володя пробежал по дощатому настилу мостков и прыгнул в лодку Леньки почти что с разбегу, едва не перевернув ее.

— Ну, кошмарики! — недовольно прокричал хозяин суденышка, схватившись за края бортов. — Полегче, Бегемот Иваныч!

— Давай, жми! — скомандовал Володя, пристраиваясь на корме.

— Чего жми! — буркнул Кошмарик. — На дно ложись, а то увидит кто-нибудь из ваших конвоиров — не оберешься потом воплей. Меня в первую очередь прижмут за такое незаконное катание. Это я свободный, а вы — рабы.

— Кто раб, кто раб? — загоношился Володя, оскорбленный таким определением, но все-таки исполнил приказание Кошмарика, свернувшись калачиком на дне лодки, благо оно было сухим, только сильно воняло рыбой.

«Похоже, он на самом деле рыбалкой промышляет. Вот бы съездить с ним! — думал Володя, лежа на дне лодки и вдыхая его острый, вкусный запах. — А почему бы не съездить? Я теперь сам себе хозяин!»

— Давай вставай! — услышал он команду, сказанную все так же хмуро. Должно быть, Кошмарик все еще не мог простить «лагернику» удачи на раскопке дота, а себе — того, что осрамился в бою, а потом еще был столь слаб, что рассказал о настоящей цели добывания денег. — На веслах посидишь, а то нашел себе перевозчика дешевого. Натри-ка себе мозольки, поработай!

Володя с радостью поднялся из своего укрытия. Ему было не в тягость, а в радость поработать веслами, и он тут же взялся за них, уступив Кошмарику место на корме. Пересаживаясь, Володя успел взглянуть на Ежовый остров, который не показался ему неприветливым, как раньше, и не выглядевший опустившимся в озеро динозавром, а обыкновенным куском земли с обыкновенным лесом. Володя даже удивился тому, как быстро произошло превращение. «Так зачем же я туда плыву? — растерянно подумал мальчик, налегая на весла. Ведь я собирался на Ежовый остров, чтобы превозмочь в себе страх перед ним. А теперь я не чувствую никакого страха. Может быть, мне нужны богатства, спрятанные в обломках фашистского транспорта? Нет, тоже не нужны. Наверное, я сижу в лодке затем, чтобы доказать себе, что я свободен и мне наплевать на всякие там правила. Может быть, может быть. Ну что ж, сплаваю туда и назад вернусь. Так, прогуляюсь!»

Володя сидел спиной к острову и лицом к удаляющемуся берегу с лагерем, где оставил он свою несвободу. Оттуда неслись репродукторные звуки надоевшей до чертиков ламбады, противные и сладкие, и с каждой минутой они слышались все невнятней и тише, и Володе казалось, что он узник, долгие годы готовивший побег из тюрьмы, этакий Эдмон Дантес, бежавший из замка Иф, и воля для Володи воплотилась сейчас и в ярком солнце, и в спокойной воде озера, и в этой лодке, и даже в Кошмарике.