Нил Никандров - Глоток дождя Страница 5

После «распеканции» Грошева, как охарактеризовал потом выступление начальника Митрохин, Бугаков и Ходасевич ушли. Оставшиеся обсудили задачи, связанные с направлением Юзина и Черняка в оперативный поиск. Были выделены для обследования подозрительные районы, намечены «почтовые ящики». Ящики гарантировали связь при невозможности личных встреч. Договорились об условных обозначениях в тайниковой переписке: Грошев становился отныне Ведуном, Юзин — Ткачом, а Черняк — Робинзоном. По городу наметили особые меры заградительного характера, что в немалой степени зависело от КПП и патрулей Ходасевича.

Митрохин, как прилежный стенографист, записывал предложения, чтобы после летучки свести намеченное в отчетливый документ действий.

Спор вызвала заминка с обозначением банды Доктора. Юзин предложил:

— Что мудрить, давайте назовем «Битые». Кратко и приятно для слуха.

Грошеву не понравилось:

— Преждевременно, Леонтий Петрович. Они еще в полном здравии.

Хохотом отметила летучка заявку Митрохина:

— «Мокрицы»...

Опасаясь нарастающей волны шуток, капитан прекратил дискуссию, выбрав, как наиболее подходящее, — «Кроты».

После летучки Черняк и Юзин сели за изучение карты района. На ней Грошевым были густо нанесены пометки у обозначений мостов, фольварков, железнодорожных разъездов. В зонах, прилегающих к Зеебургу, закручивались в плотном хороводе тревожные крестики. Андрей ориентировался в этой карте увереннее, чем Юзин, так как был здесь в летнем лагере абвера с курсантами-морзистами, проводил на местности тренировочные занятия по установлению двусторонней радиосвязи. Поэтому Андрей перешел к делам с текущими материалами, отобранными для них Грошевым. Особо была выделена фамилия хуторянина из мазур, в непосредственной близости от жилища которого планировалась расквартировка напарников, и рукой капитана написано:

«Устанавливать связь только в аварийной ситуации».

В комнатушку время от времени долетал ровный голос Ивана Николаевича: шел очередной допрос. Андрей выглянул в щель: спина Грошева, пересеченная ремнем; мясистое лицо переводчика; у двери — вооруженный солдат. Предосторожность не лишняя, так как допрашиваемый — убийца-одиночка, одичавший во время лесных блужданий. Из сумбурной и сбивчивой речи его Андрей уловил отдельные фразы:

— Жить, убивая других, — принцип звериной свободы. Попробуйте, — говорил убийца, — попробуйте охоту на людей. Это — искусство. Вы не можете не знать этого...

Арестованного увели. Тут же заглянул Митрохин:

— Как в отношении обеда? Не пора, Иван Николаевич?

Обедали в кабинете Грошева. Гороховый суп, скудный гуляш, концентратный кисель. Как и на совещаниях — во главе стола Грошев.

После супа шутливый запал Митрохина настиг невозмутимого Бугакова:

— Все, что расскажу, не для распространения... Сами знаете, волевым указанием начальника группы на меня возложено почетное право составления сводок в отдел. Я незаменим в бумажном деле, но недавно повезло, нашлась работка на периферии. За сводку засел Петя. Я не буду цитировать ее полностью. Составлена она грамотно и основательно, как все, что делает наш Петя. Также решило и наше руководство, подписало, не вчитываясь, и направило в отдел, — Митрохин бросил добродушно-ангельский взор в сторону Грошева. — Через энный промежуток времени слышу: смеется наше руководство редким для себя смехом. «Держу пари, — говорю я Пете, — опять ты что-то натворил». Петя морщит лоб, думает и честно говорит: «Ничего такого за собой не числю»... Как ни печально, именно Петя был причиной смеха. В сводках задержаний, в графе «национальность», помимо русских, поляков и некоторых других, Петя поместил манчжур.

Кое-кто начал улыбаться, догадываясь.

— ...В отделе составили еще один отчет, отправили в Кёнигсберг, оттуда Петины «манчжуры» пошли гулять в Москву. Центр среагировал на них сверхсрочной телеграммой: «Незамедлительно сообщите причину нахождения манчжур на территории Восточной Пруссии». Наш Петя странным образом перепутал манчжур с мазурами, — закончил Михаил.

Хохот был беззлобен: Бугаков — общий любимец, и его добродушие обезоруживало. Соблюдая хороший тон, сконфуженно похохатывал сам Петя.

Обед дарил минуты живого общения: вместе собирались редко. Оперативная работа захватывает человека целиком, многолюдия и гласности не терпит. А личного времени — постоянный дефицит. Поэтому бесценны встречи в товарищеском кругу и так памятны «разрядки».

После обеда Бугаков сел на мотоцикл и направился на место недавнего происшествия: еще раз осмотреть его повнимательней. Митрохин погрузился в бумаги. В кабинете Грошева остались Юзин и Черняк.

— Думаю, что мы предусмотрели многое теоретически, — обратился к ним капитан. — А осложнения придется расхлебывать на месте — практически. Поменьше бы их. Когда решили отправляться?

— Отправимся в чернозорь, по-охотничьи, — решительно сообщил Юзин. — Раньше начать — раньше кончить.

— Хорошо, — согласился Грошев. — Продолжайте изучать материалы. И между делом прислушайтесь: у меня будет занятный гость из тех мест, в каких вам действовать, — путевой обходчик — Хельмут Гайнц. Это он спас французского летчика в сорок четвертом. Прятал на сеновале.

Капитан набрал номер внутреннего телефона, попросил привести посетителя. Черняк вслед за Юзиным скрылся в «хоромине», чуть отодвинул занавеску.

Гайнц вошел за переводчиком и, получив приглашение сесть, прочно устроился напротив капитана — открытое лицо, натруженные руки, крепко сбитое тело привычного к физическому труду человека — все вызывало доверие к нему.

— Слышал о вас, герр Гайнц. Рад возможности поблагодарить лично за спасение союзника. Восхищен вашей смелостью, тем, что вы твердо отстаивали свои убеждения в любые, даже неудобные времена.

— Дать ночлег гонимому — не геройство. Я искупаю вину нации. Теперь надо позаботиться о другом — о том, чем заняты вы. Пора дать покой этой земле.

— Вы верно понимаете наши цели, герр Гайнц. У нас нет иных стремлений.

— Я должен помочь вам, — убежденно сказал обходчик. — Я не слеп, как многие мои соотечественники. Я понимаю опасность коричневой чумы, засевшей в лесах. Обычно стараются продлить жизнь обреченному. Агонию нацистов необходимо ускорить.

— Мы примем любую помощь. Но я хочу предупредить — это опасно.

— Я знаю. Но почему люди должны страдать от фанатизма фашистов? Воду мутят эсесманы и нацистские бонзы. Им не надоела игра в войну!

Обходчик неожиданно замолчал, перевел дыхание.

— Простите, много приходится молчать. По дороге к вам я думал о том, что скажу здесь. Знайте, я — немец, но я не люблю войну. Она до сих пор стучится в мои двери в обличье побирающихся инвалидов и других несчастных. На прошлой неделе заглядывали солдаты, обычные пехотинцы, шедшие на родину — в Мекленбург. Я угостил их молоком, дал хлеба. О таких ничего не скажу. Это жертвы. Те, которых я ненавижу, заходили ко мне вчера — утром.