Виктор Сафронов - Пляски демонов Страница 62

Жорик нетвердой поступью подошёл к топчану, на второй ярус лезть не рискнул и рухнул на клеенку с такой же, как текст улыбкой.

Спать я ему, мерзавцу, не дал. Растолкал кабана собачьего с криками и вопросами:

— Кто ты такой есть? Молчать, фашист, предатель… — Фантазий и разговорных слов, которые можно написать на бумажке, в условиях крайнего севера катастрофически не хватало, впрочем, трошки отыскалось. — Говори правду… Х-х-х-х-х-х… А то хуже будет, скотина.

Он открыл затуманенные спиртягой глаза. Со второй попытки разлепил губы и просвистел, прошептал… Как не вслушивался, ни чего не понял.

— Что ты там бормочешь? Ничего не слышно, давай, подонок, разоружайся… — Встряхнул его за живот и ущипнул за щеку.

Чудак пришел в себя и осмысленно прошептал:

— Помо… Умоля… Помогомоми мне…

— Чем?

Он протянул мне свою заскорузлую ладонь и осмысленно произнес:

— У меня сил нету вооще, поэтому… — он был независимо печален, но не пытаясь сфокусировать глаза в одну точку сухо произнёс — сложи сам себе кукиш, и сунь его себе под нос.

Сначала я зло откинул руку, но потом поднял глаза к образам Эль Греко (репродукции из Огонька) и до меня дошёл смысл этой известной шутки патриотов (беда — как долго) и я расхохотался. Смех вперемешку с пьяным храпом — удивительное сочетание добра и света. Аллилуйя, друзья, аллилуйя!

Опрос подозреваемого пришлось отложить на время возвращения его из нирваны. Стоял над ним поникшим фикусом и под одобрительные взгляды Феди, только руками разводил, не зная, что делать. В результате чего, ещё раз могу заверить примкнувших к моим рассуждениям граждан — лучше иметь плохих друзей, чем хороших врагов.

Возник лютый конфликт интересов с самим собой, стоящим над жоркиной тушкой: — Дать ему в бубен спящему или дождаться пробуждения и, только потом, вынести ему передние резцы.

Хотя, посмотрел повнимательнее — ну, здоровый же бугай и морда… Такая противная морда… Еще и небритая, как у ризеншнауцера… Загривок, гад, нарастил — не обхватишь, не обовьёшь, чтобы придушить…

А если он мне в честном бою накостыляет? А? Вот вопрос, а ответ где? Нетути его.

Подошел к тусклому зеркалу с бахромистой амальгамой… То что увидел больше огорчило, чем обрадовало, хотя на этот раз даже в профиль не становился, огорчался так. Да, уж! Пора тебе парень, принимать поливитамины и вернуться к утренней гимнастике и по примеру любимой тещи тягаться по утрам ко двору, чтобы вылить на себя два ведра воды. Б-р-р-р-р-р-ы…

Утром у всех троих, по заведенной туристами полярниками традиции, наступил этап промывки и тушения (причем — одновременного) внутренних канализационных труб — они сохли соломою на ветру и горели неимоверно. При горении трёх комплектов старых труб, за пределы организма выделялся ядовитый дым и мерзкий ацетоново-чесночный запах перегара.

В эти сложные утренние часы наступившего дня, что уж меня окончательно выбило из колеи, это то, что глаза монаха в оранжевом, с мудрым прищуром и тихим смирением мне не явились. Мне надо было хоть как то срочно их увидеть, т. к. вопросы кое какие накопились.

Для воссоздания светлого образа, чего я только не делал: и стихи читал и псалмы пел (хотелось бы думать, что этот вой — лишь псалмами зовётся) и даже уединившись в промёрзшем туалете, пытаясь достать шланжик, чтобы пожурчать сквозь него, пританцовывал под бессмертный комсомольско-тантрический гимн «Харе Кришна! Харе! Харе!».

Как не бился ничего, не добился. Пороть меня, православного, было некому, вот я и заголялся. Все потуги — побоку. Ни черта не помогло.

Через двадцать два часа вылет на Диксон, а хлопцы не поены, разрушительно-подрывная работа не окончена… И вообще — гори оно всё гаром…

Как не тужился, как не пытался вспомнить о чем, а главное с кем — у меня должен был состояться серьёзный разговор, так и не вспомнил. Это и есть главный признак хронического алкоголизма. Ни хрена себе — вывод…

Только что-то начинает налаживаться в жизни, аромат чётче, взгляд — рентгеном, казалось бы, протяни руку и достигнешь вершины, но как только начинаешь целеустремлённо двумя руками тянуться к цели, к твоему горлу прикасается холодное остро заточенное лезвие. Дилемма — то ли по-баскетбольному, касанием достичь вершины, то ли спасать жизнь.

И к чему это утверждение — информирован, значит спасён?

Совершенно случайно, опытным эмпирическим путем осознал, что случайное семяизвержение, в фазе полной луны и активной утренней подготовке к мочеиспусканию дополнительного опыта и очередных знаний не даёт. Поэтому встряхнись, стряхнись, подтянись и пиз…уй доедать овсянку.

ГЛАВА 46 Гусаров. Серега Сальник

Занять себя в условиях начавшейся метели было совершенно нечем. До выпивки с едой еще несколько часов. Спать не возможно — организм не накопил такого большого количества подкожного жира. Надо придумать себе интересное захватывающее занятие.

Посмотрел на фальшиво стонущего из под наваленных на него матрасов, Жоржика. Он показывал оцарапанный о край льдины палец и вообще от него резко пахло спиртом, которым растирал его Федя.

Вот и дело подвернулось. Это отталкиваясь от могучего Жоркиного живота выстроился ассоциативный ряд.

Засучив рукава и сделав зверские лица, типа, ни шагу назад — за нами гламурно-клубная Москва, мы с помощником следователя Ф. Войтыловым пошли скрести по сусекам и другим помещениям, задавая один простой вопрос: «Кто стрелял в нашего товарища Жорку Муранова?».

Шум, гам, громкий топот ног, вопросительный знак во всё ебл…, пардон, табло и паралич воли собеседников — единственный ответ который мы получили от опрашиваемых граждан.

Хасан кричит не я, и рвет на себе почти новую рубаху.

Прапорщик Кронштейн, тот усмехается и крутит испачканным в повидле и дрожжах пальцем у виска:

— Вы, что ебан…сь на морозе? Мозжечок с гипаталамусом повредили? — Грозно смотрит, с пронзительным укором. — За отмороженные яйца, мне вполне хватило стрельнуть в него из табуретки.

«Нет невиновных, есть плохо допрошенные» — как любил повторять пламенный сын польского народа, патриот-большевик Дзержинский.