Гюнтер Хофе - Мерси, камарад! Страница 64

— Если вы не замолчите, вам придется идти одному, — оборвал его Генгенбах, шедший за связистами, которые уже вышли на тропинку.

Моросил дождь, дул легкий ветерок, шевеля кустарник. Обер-лейтенант невольно подумал о том, что человек, живущий в тайге и степях, видимо, быстро привыкает к темноте. Ночь повсюду принадлежит партизанам.

Вскоре они вышли на дорогу, которая шла параллельно побережью. Шли осторожно, тихо. Неожиданно капитан Мюллер зашумел чем-то, и пулемет противника открыл огонь длинными очередями.

Бегом перебежали шоссе. Впопыхах Мюллер уронил свой чемодан. Пришлось завести всех в окоп.

— Господа, совсем немного осталось до позиции моей батареи. Прошу прощения, господин Генгенбах, нашей батареи. Сейчас я вас сам поведу.

Сердце билось у Генгенбаха где-то в горле. Еще несколько сот метров, и он будет среди своих подчиненных, у себя на батарее, среди своих людей! И ему снова стало жаль, что он не имел достаточно времени, чтобы по настоящему узнать их всех.

Капитан побежал так, будто опаздывал, и пробежал шагов пятьдесят.

У обер-лейтенанта вдруг заныло под ложечкой. Казалось, сама боль хотела предупредить его об опасности. Он дернул трясущегося от страха Мюнхофа за китель и шепнул:

— Стой!

— Эй, друзья! Это мы! — вдруг громко победным голосом закричал капитан.

И в тот же миг черное небо перечеркнула желтая осветительная ракета. Не успел капитан Мюллер упасть на землю, как его грудь прошило сразу несколько пуль.

Послышалась английская брань.

Обер-лейтенант не хотел рисковать попусту. Противника он не видел, а только слышал, к тому же он нес ответственность за жизнь двоих своих солдат, которые были чуть моложе его самого, зато он обладал гораздо большим фронтовым опытом, чем они. Генгенбах в душе поклялся во что бы то ни стало вывести и Мюнхофа и Колмайса из опасной зоны, но не знал, ради чего и как должен это сделать. Ответить себе на эти вопросы Генгенбах не мог.

Когда спустя час обер-лейтенант Генгенбах вместе с Колмайсом и Мюнхофом оказался в расположении 21-й танковой дивизии, он узнал, что вечером в половине десятого противник овладел Бенувилем.

«Куда же делся майор Пфайлер? Где находится обер-лейтенант Клазен? Где мои артиллеристы с ОП и как они могли бросить свои орудия? А Блетерман? Капитан Мюллер убит. Я до смерти устал. Столько событий, и все в первую ночь вторжения!»

Книга вторая

ФАЛЕЗСКИЙ МЕШОК

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Двадцатипятилетие Людвига Эйзельта совпало с вступлением гитлеровских войск в Австрию. Восторгам молодого пианиста не было конца, это явилось как бы наградой за его сотрудничество с СА, о чем никто ничего не знал. Тогда он убежденно верил в то, что его идеалам суждено сбыться. Правда, как человек чувствительный, он никак не мог избавиться от неприятного привкуса, который появился у него с 1934 года, после того как аферист Дольфус цинично и во всеуслышание провозгласил свой принцип легального захвата власти. Выстрелы, раздавшиеся на площади Балхаузплац, были восприняты им как начало путча, как проявление коварства и не соответствовали его мечте о присоединении Австрии к рейху.

Родители Эйзельта, почтенные бюргеры из Инсбрука, послали своего одаренного сына в музыкальную школу, после окончания которой он поступил в консерваторию. Они видели любимое чадо купающимся в лучах артистической славы, которая буквально ослепила их. Со слезами на глазах они взирали на своего талантливого сына, когда после очередного концерта он выходил на сцену, чтобы раскланяться с публикой. Венцом его артистической карьеры было турне по Европе в 1939 году, когда он выступал с концертами в Дрездене, Брюсселе, Париже и Лондоне. Концерты проходили с большим успехом, и пресса посвятила молодому пианисту не одну восторженную статью.

В первый же день войны Эйзельт решил добровольно пойти в армию, так сильно было у него желание надеть на себя военную форму. Он хотел выполнить свой долг, хотел с оружием в руках защищать от врагов фатерланд, который, как ему казалось, находится в опасности.

Импресарио и дирекция гастрольного бюро долго трясли ему руку, поздравляли, обещали содействие со своей стороны. Однако пианист Людвиг Эйзельт не поддался ни на какие уговоры, так как твердо решил быть в первых рядах вермахта.

Его тонкие длинные пальцы обхватили холодный приклад карабина, из которого он должен был стрелять в людей, говорящих на чужом языке. И он делал это, однако с каждым днем все больше и больше чувствовал угнетающую разницу между концертным залом и полем боя.

После захвата Франции полковое начальство направило Эйзельта на офицерские курсы. Людвиг с радостью согласился.

Доброволец Эйзельт был готов фанатично верить в каждое сказанное Гитлером слово и заставлял себя жить по принципу «фюрер приказал, мы следуем за ним!». Наряду с политическими он усвоил и ортодоксальные принципы германского военного руководства, но боялся применять их на практике, находясь на Восточном фронте.

После разгрома 6-й германской армии под Сталинградом Эйзельту присвоили звание обер-лейтенанта. Грохот пушек и танков начал заглушать в нем музыку Листа, Брамса и Бетховена. Часто Людвиг ловил себя на мысли, что политика Гитлера была бы хорошей, если бы он не развязал этой войны.

И вот настало 13 июня 1944 года, когда из штаба вермахта было получено чрезвычайное сообщение: «Сегодня в час двадцать начался обстрел Лондона новым оружием «Фау-1». Час возмездия настал». Все офицеры, с которыми Эйзельт встречался, с этого момента только и говорили о том, что с помощью нового чудо-оружия Англия будет сокрушена не только в моральном, но и в военном отношении.

«Фау-1», как понимал Эйзельт, — это своеобразный беспилотный самолет-снаряд или управляемая бомба, летящая со скоростью около шестисот километров в час. И вот теперь такие снаряды, перелетев через Английский канал, обрушатся на Оксфорд-стрит, на Вестминстерское аббатство, на здание парламента, на собор Святого Павла и Королевский концертный зал, где Людвиг однажды выступал с концертом, закончившимся бурными овациями. При этой мысли обер-лейтенант нахмурил лоб и постарался отогнать от себя невеселые думы. Он надеялся, что в недалеком будущем такими снарядами будут обстреливаться и англо-американские плацдармы на французском побережье, в связи с чем и наступит поворот в ходе войны.

Однако гитлеровское радио, так разрекламировавшее новое чудо-оружие, умалчивало о том, что большая часть этих самолетов-снарядов была уничтожена английскими истребителями-перехватчиками, что точность попадания в цель у «Фау-1» невелика и потому они не могут использоваться как тактическое оружие, а стартовые площадки, с которых производится их запуск, легко засекаются и могут быть подвергнуты бомбардировке.