Томас Майн Рид - Бандолеро, или Свадьба в горах Страница 7

Меня схватили сильные руки; но их силы оказалось недостаточно.

Тогда я был в расцвете мужественности; и хотя это может показаться хвастовством, справиться со мной было нелегко.

Резким рывком я высвободил руки; неожиданно повернувшись, так что гарота соскользнула, нанес удар тому негодяю, который ее держал, и тот упал на тротуар.

Прежде чем эти трое смогли опомниться, я выхватил револьвер и готов был убить первого же нападающего.

Разбойники остановились в страхе. Они не ожидали такого решительного сопротивления; если бы они были одни, я бы, вероятно, никогда их больше не увидел.

Если они одни, я легко с ними справлюсь. По правде говоря я мог бы застрелить всех троих, пока они так стояли в молчаливой нерешительности.

У меня был в руке шестизарядный «кольт»; другой такой же – за поясом. Двенадцать выстрелов, лучшие патроны и взрыватели; тщательнейшая заправка. Достаточно и четвертой части этих патронов: не думаю, чтобы я хоть раз промахнулся.

Несмотря на то, что происшествие возбудило меня, никогда в жизни я не был более хладнокровен. Весь предыдущий час нервы мои были напряжены, но это только укрепило их.

Я искал, на чем сорвать свой гнев; и вот то, что нужно. Бог или дьявол словно послал мне этих трех грабителей как клапан для облегчения моего гнева, нечто вроде цели, на которой можно его сорвать.

Кроме шуток. Я так тогда и подумал. И был так уверен в себе, что не знал только, в кого выстрелить первым.

Вы можете мне не поверить. Заверяю вас, описанная сцена не вымысел; она происходила в действительности. Реальными были и все связанные с нею мысли.

Я стоял, глядя на нападавших, не зная, кого выбрать.

Палец мой лежал на курке; но я не выстрелил, потому что меня удержала одна мысль.

Еще рано, и на тротуаре много прохожих. Входя в эту тихую улицу, я миновал нескольких. Со своего места я видел десяток темных фигур на удалении и у входов в дома.

Это все были леперос самого низкого пошиба.

Звук выстрела привлечет ко мне толпу; от грабителей я избавлюсь, но мне будет угрожать гораздо более серьезная опасность от патриотов !

Теперь я вполне осознавал, в какой опасности оказался из-за своей неблагоразумной прогулки.

Поскольку грабители явно отказались от своего намерения и старались как можно быстрее уйти за пределы досягаемости моего пистолета, я решил, что самое разумное – отпустить их.

И собирался уйти и сам – только нужно еще подобрать плащ, соскользнувший в схватке.

Подняв плащ, я решил уходить подальше отсюда.

Но не сделал и шести шагов, как понял, что совершил ошибку и что лучше мне было бы убить этих троих негодяев. После этого мне, возможно, удалось бы незаметно уйти.

Позволив им уйти, я дал также возможность вернуться с подкреплениями и под другим предлогом, чем их основная профессия.

Убегая, трое подняли крик; им ответило два десятка голосов; и прежде чем я понял, что происходит, меня окружили люди, смотревшие с нескрываемой враждебностью.

Неужели все это грабители, товарищи тех, кто напал на меня?

Неужели я случайно попал на улицу, какие встречаются в европейских городах, целиком отданную воровскому братству, где стражи закона по ночам не решаются показываться?

Таково было мое первое впечатление, когда я заметил гневные взгляды и враждебное отношение тех, кто толпился вокруг меня.

Но слушая их возгласы, я тут же изменил свое мнение.

– Диос и либертад! Муэро эль американо! (Бог и свобода! Смерть американцу!)

Неудачливые грабители вернулись в новом облике. Они заметили мой мундир, когда в драке я уронил плащ; и теперь под видом патриотов собирались отомстить за свое разочарование и унижение.

Мне повезло, что я стоял на освещенном месте; вблизи горело несколько уличных ламп.

Будь здесь темней, на меня, вероятно, сразу напали бы и изрубили в куски, прежде чем я разглядел противников. Свет помог мне и в другом отношении. Мои новые противники увидели пару револьверов кольт: один я держал в руке и готов был выстрелить; второй можно быстро извлечь.

Их оружием был нож. Я видел вокруг себя десяток обнаженных лезвий; но если они попытаются приблизиться, чтобы пустить их в ход, некоторым это будет стоить жизни.

У них хватило ума это понять; они остановились в нескольких шагах, образовав вокруг меня неправильное кольцо.

Кольцо не полное – только полукруг, потому что я прижался спиной к стене дома, у самого входа в него.

Это была счастливая мысль или инстинкт: тем самым я помешал напасть на себя сзади.

– Что вам нужно? – спросил я у нападавших на их языке: мне повезло, что я бегло говорю по-испански.

– Твоя жизнь! – последовал лаконичный ответ. Это произнес мужчина зловещей наружности. – Твоя жизнь, филибустеро (пират)! И мы ее отнимем! Так что можешь опустить свой пистолет. Сдавайся, янки, если не хочешь, чтобы тебя прикончили на месте!

– Ты можешь меня убить, – ответил я, глядя негодяю в глаза, – но раньше я убью тебя, достойный сэр! Слышишь меня, каваллеро? Первый, кто сделает ко мне шаг, упадет. Это будешь ты, если у тебя хватит храбрости.

Не могу описать, что я чувствовал в это время. Помню только, что был спокоен, словно участвую в репетиции театральной сцены. А ведь это была подлинная трагедия, которая могла закончиться смертью!

Хладнокровие мое, возможно, объясняется отчаянием или инстинктом, подсказывавшим, что больше ничего меня не выручит.

Мои слова и сопровождавшие их жесты произвели впечатление. Рослый человек, явно предводитель, видел, что я выбрал его первой целью для своего выстрела, и отступил в толпу.

Но среди его спутников были более храбрые и решительные; снова со всех сторон послышался крик: «Муэра эль американо!»; патриоты почувствовали новый прилив гнева.

К тому же толпа непрерывно увеличивалась, с улиц подходили все новые горожане. Я видел, что мой шестизарядный пистолет меня не выручит.

Не было никакой возможности спастись. Смерть, несомненная, ужасная, смотрела мне в лицо. Я не видел способа избежать ее. Оставалось только подороже продать свою жизнь.

Перед смертью я уничтожу немало этих трусливых убийц.

В их руках я не видел пистолетов или другого огнестрельного оружия – ничего, кроме ножей и мачете . Они могут подобраться ко мне только спереди; и я был уверен, что прежде чем они достаточно приблизятся, я смогу разрядить оба пистолета. Не менее десятка врагов умрут до меня.

У меня великолепная позиция для защиты. Дом у меня за спиной построен из адобес (необожженный кирпич), стены у него в три фута толщиной. Дверь очень прочная. Я стоял, прижавшись к ней спиной, и косяки с обеих сторон защищали меня. У меня было позиция барсука, на которого в норе нападают терьеры.

Не могу ответить, долго ли сумел бы продержаться. Несомненно, это зависело от храбрости нападавших и их гнева, который разжигали постоянные крики «Муэра эль американо!»

Но никто из кричавших так и не устремился ко мне, навстречу верной смерти.

Они окружили дверь, словно стая свирепых псов, загнавших в тупик оленя, и даже самый смелый из них не решается прыгнуть вперед.

Несмотря на то, что я понимал: это ужасная трагедия, все же что-то в ней напоминало фарс: так долго и так старательно нападавшие держались подальше от меня.

И еще нелепей могла показаться сцена зирителю, когда я упал на спину: опора за спиной исчезла.

Неожиданное изменение моего положения не было вызвано выстрелом или неожиданным ударом: просто открылась дверь, к которой я прижимался.

Кто-то за мной открыл задвижку и тем самым выбил опору.

Глава X

Улица Ласточек

Упав назад, я почувствовал, что ударился головой и плечами о чьи-то ноги. Они остановили мое падение, иначе я мог бы потерять сознание: пол был вымощен каменными плитами.

Я не стал терять времени на то, чтобы высвободиться; но человек, открывший дверь, переступил через меня и остановился на пороге.

Когда он проходил мимо меня, я увидел что-то блестящее. Это была сабля. Я видел в его руке ее рукоять.

Прежде всего я подумал, что он решил помешать мне отступить. Конечно, я решил, что это один из моих врагов. Мог ли я ожидать, что встречу в таком месте друга и защитника?

Впрочем, особого значения это не имело. Я считал, что уйти через дверь невозможно. Даже если успею ее закрыть, это не поможет.

Но тут мне пришло в голову соображение, о котором я раньше не подумал. А есть ли в доме задняя дверь? Или лестницы, ведущие на азотею (плоская крыша)?

Мои рассуждения были стремительны, как сама мысль; тем не менее они тут же утратили свое значение. Человек, открывший дверь, стоял спиной ко мне и лицом к улице. Крики толпы ворвались вместе со мной; несомненно, и сами нападавшие последовали бы за ними, если бы это им позволили.

Но они не заходили, как я видел. Тот, кто отрыл дверь самому нежеланному гостю, тем не менее намерен был соблюдать священные правила гостеприимства.