Томас Майн Рид - Бандолеро, или Свадьба в горах Страница 8

Но они не заходили, как я видел. Тот, кто отрыл дверь самому нежеланному гостю, тем не менее намерен был соблюдать священные правила гостеприимства.

Он стоял между косяками двери, и я заметил, что лезвие он держит перед собой, приказывая не приближаться.

Приказ был отдан властным голосом и подкреплен длинным толедским клинком, чье лезвие смертоносно блестело в свете ламп. Оно вызвало у нападавших страх, и те замолчали. Последовал короткий промежуток тишины.

Его нарушил хозяин дома.

– Негодяи! –заговорил он тоном, каким обращаются к продчиненным. – В чем дело? Что вам нужно?

– Враг! Янки!

– Каррамбо ! Вероятно, это синонимы. Похоже, вы правы, – продолжал он, полуобернувшись и глядя на мой мундир. – Но зачем это вам? – продолжал он. – Какая польза нашей стране, если мы убьем беднягу?

Я почувствовал возмущение этими словами. А в говорившем узнал красивого молодого человека, который только что получил записку Мерседес Вилла-Сеньор!

Какая горькая ирония в том, что именно он стал моим защитником!

– Пусть подходят! – воскликнул я, в отчаянии от этой мысли. – Мне не нужна ваша защита, сэр! Но все равно спасибо! В моих руках жизнь по крайней мере двенадцати этих джентльменов. После этого они могут забрать мою. Отойдите в сторону и увидите, как я разбросаю этот трусливый сброд. В сторону, сэр!

Наверно, мой защитник решил, что я спятил.

– Каррамбо , сеньор! – ответил он, ни в малейшей степени не раздражаясь из-за моего неблагодарного ответа. – Вероятно, вы не отдаете себе отчет в том, какая опасность вам грозит. Достаточно мне сказать слово, и вы мертвец.

– Так скажите его, капитан! – крикнул кто-то в толпе. – Почему вы молчите? Янки вас оскорбил. Нужно наказать его хотя бы только за это!

– Муэра! Муэра эль американо!

Возбужденные этими криками, нападавшие приблизились к двери.

– Аль атрас, леперос (Назад, негодяи!)! – закричал мой защитник. –Первого же ступившего на мой порог – пусть он очень скромен – я проткну своей саблей, как кусок тасаджо (вяленое мясо). Вы здесь расхрабрились на Каллекито де лос Пайарос (Птичья улица)! Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас решился встретиться с врагом в Вера Крус или Сьерро Гордо!

– Вы ошибаетесь, капитан Морено! – ответил рослый смуглый мужчина, стоявший в первом ряду; я узнал в нем предводителя тех троих, что напали на меня. –Перед вами один из тех, с кем вы сражались в тех двух битвах, о которых упомянули. Он вышел из них не так, как вы, – пленником на честном слове!

– Капитан Карраско, если не ошибаюсь? – насмешливо ответил мой защитник. – Могу поверить, что это относится к вам. Вы уж точно не пленник. Успели убраться подальше до того, как стали брать в плен.

– Караджо! – закричал его смуглый противник, побледнев от гнева. – Вы смеете это сказать? Слышали, камарадос? Капитан Морено считает себя не только нашим судьей, но и защитником проклятых захватчиков! И мы должны подчиниться его приказам, мы, жители Пуэбло!

– Нет! Мы этого не потерпим! Муэрта эль американо ! С янки нужно покончить!

– Вам придется его брать, миновав мою саблю, – хладнокровно сказал Морено.

– И ствол моего пистолета, – добавил я, вставая рядом со своим великодушным хозяином. Я решил вместе с ним защищать вход в дом.

Неожиданное сопротивление изменило отношение Карраско и его трусливых товарищей. Хотя они продолжали кричать, но ясно было, что решительность их оставляет; вместо того чтобы нападать, они стояли на месте.

Они как будто знали характер моего защитника и его саблю; и это, несомненно, их сдерживало.

Но истинная причина их медлительности заключалась в моих шестизарядных пистолетах, которые я теперь держал в обеих руках. Мексиканцы совсем недавно познакомились с этим великолепным оружием – его впервые использовали в недавней кампании, – и его уничтожающая сила, в десятки раз преувеличенная слухами, внушала им, как и индейцам прерий, почти сверхъестественный страх.

Возможно, именно этому чувству я был обязан спасением. Как ни храбр мой защитник, как ни искусно мог он владеть своим толедским клинком, как ни быстро я бы сделал двенадцать выстрелов, какое все это могло иметь значение против разъяренной толпы, в которой уже не меньше ста человек и которая все увеличивается? Один из нас, может, и оба погибли бы, не устояв перед яростью толпы.

Может показаться странным разговор о чувстве в таком кризисе, в котором я оказался. Вы мне не поверите. Однако, клянусь честью, оно существовало. Я испытывал его и был в этом уверен, как никогда в жизни.

Вряд ли мне стоит говорить, что это за чувство. Чувство глубочайшей благодарности – вначале к Франсиско Морено, а потом к Богу – за то, что сотворил такого благородного человека!

Следующая мысль была результатом этого чувства. Нужно спасти того, кто рискует ради меня жизнью.

Я уже собрался попросить его отойти в сторону и предоставить меня моей судьбе. Какая польза в том, что мы оба умрем? Я искренне верил, что смерть рядом.

Но мне не удалось выполнить свое намерение, хотя не из-за страха. Причина, заставившая меня промолчать, была совершенно иной.

Мы стояли молча: защитники и нападающие, – и в этот момент ветерок донес звук, продливший молчание.

В этом звуке невозможно было усомниться. Каждый, кто хоть раз слышал, как по улице проходит конный отряд, сразу узнал бы его: продолжительный топот копыт, звяканье подгубных цепочек, стук ножен, когда они задевают за стремена.

Не только я, но и все остальные на улице Ласточек сразу узнали эти звуки.

– Ла гуардия! Ла патрилла американа ! (Стража! Американский патруль!) – послышались в толпе приглушенные восклицания.

В сердце моем вспыхнула радость, и я готов был броситься вперед, считая, что враги передо мной расступятся.

Но нет. Они стояли неподвижно, как стена, сохраняя полукруг у двери.

Решив не отступать, они тем не менее сохраняли молчание, по-прежнему грозя своими ножами и мачете.

Конец ознакомительного фрагмента.