Уилбур Смит - В поисках древних кладов Страница 75

— Когда он видел Манали?

За одну луну до начала прошлых дождей, то есть восемь месяцев назад, в октябре прошлого года, пояснил Камачо.

Майор задумался, пронзая старика взглядом таким свирепым, что несчастный, распростертый перед ним на земле, внезапно издал жалобный вой. Смазливое лицо Камачо потемнело от гнева. Носком ботинка он коснулся выпирающих ребер старика, и тот мгновенно умолк.

— Что он сказал? — спросила Робин.

— Клянется, что говорит только правду, — уверил ее Камачо, с усилием возвращая на лицо улыбку.

— Что еще он знает о Манали? — спросил Зуга.

— Говорил с носильщиками Манали, они сказали, что идут вдоль реки Луалабы.

Похоже на правду, подумал Зуга. Если, чтобы вернуть погубленное имя, Фуллер Баллантайн искал исток Нила, то он, вероятнее всего, пошел именно туда. Луалаба, по слухам, течет прямо на север, и вполне логично посчитать ее верховьем Нила.

Камачо расспрашивал старика еще минут десять и хотел было взяться за плеть из шкуры гиппопотама, чтобы освежить его память, но Зуга раздраженным взмахом руки остановил его. Было ясно, что от старика больше ничего не добьешься.

— Дайте ему рулон материй меркани, хете бус и отпустите, — приказал майор. На благодарность старика было жалко смотреть.

Зуга и Робин дольше обычного сидели у лагерного костра. Тот догорал, выбрасывая судорожные вихри искр. Сонное бормотание голосов из бома носильщиков постепенно стихло, наступила тишина.

— Если пойти на север, — размышляла Робин, глядя на брата, — попадем на озеро Малави, в края, где работорговля процветает. Оттуда, из мест, где не ступала нога белого человека, где не бывал даже отец, идет поток рабов на рынки Занзибара и Омана.

— А как насчет свидетельств о торговле на юге? — Зуга посмотрел через поляну на неподвижный силуэт Юбы, терпеливо ожидавшей у входа в палатку Робин. — Эта девушка — живое подтверждение того, что рабами торгуют и к югу от Замбези.

— Да, но это ничто по сравнению с тем, что творится на севере.

— Торговля в тех местах подробно описана в документах. Пятнадцать лет назад отец дошел до Малави и спустился к побережью с невольничьим караваном, а Баннерман в Занзибаре написал с дюжину докладов о занзибарском рынке, — напомнил Зуга, бережно сжимая драгоценный стаканчик из быстро идущего на убыль запаса виски и вглядываясь в пепел костра. — А о торговле с Мономотапой и с матабеле к югу отсюда не знает никто.

— Да, это так, — неохотно признала Робин. — Однако в своих «Путешествиях миссионера» отец писал, что Луалаба — исток Нила и он когда-нибудь это докажет, пройдя по этой реке от самых верховий. Кроме того, старик его видел на севере.

— Неужели? — мягко спросил Зуга

— Этот старик…

— Лгал. Кто-то его подучил, и не нужно долго гадать, кто, — закончил за нее Зуга.

— Откуда ты знаешь, что он лгал? — спросила Робин.

— Поживешь с мое в Индии, разовьется чутье на ложь, — улыбнулся Зуга. — Кроме того, с чего бы отцу ждать восемь лет после того, как он исчез, чтобы исследовать Луалабу. Он бы пошел прямо туда — если бы вправду пошел на север.

— Дорогой братец, — язвительно проговорила Робин, — уж не легенда ли о Мономотапе заставляет тебя упрямо идти к югу от реки, а? Не блеск ли золота мерцает у тебя в глазах?

— Что за низкая мысль, — снова улыбнулся Зуга — Но что меня по-настоящему интригует, так это решимость нашего великого проводника и первопроходца, Камачо Перейры, отговорить меня от похода на юг и увести на север.

Еще долго после того, как Робин исчезла у себя в палатке и лампа внутри погасла, Зуга сидел у костра, сжимая стакан с виски и глядя в тлеющие угли. Придя наконец к решению, он осушил последние капли спиртного, резко встал и зашагал в дальний конец лагеря, туда, где стояла палатка Камачо Перейры.

Даже в этот поздний час внутри горел фонарь. Зуга окликнул португальца внутри раздался тревожный женский визг, его заглушило низкое рычание мужчины. Через несколько минут Камачо Перейра откинул полог и настороженно уставился на Зугу.

Чтобы прикрыть наготу, он накинул на плечи одеяло, в руке Камачо держал пистолет. Узнав майора, он неохотно опустил его.

— Я решил, — отрывисто бросил Зуга — идти на север, вверх по реке Шире до озера Малави и дальше по Луалабе.

Лицо Камачо засияло улыбкой, как полная луна.

— Очень хорошо. Хорошо — много слоновой кости, найдем вашего отца, увидите, очень скоро найдем.

К полудню следующего дня Камачо, усердно крича и щелкая плетью, пригнал в лагерь сотню сильных здоровых мужчин.

— Я нашел носильщиков, — объявил он. — Чертова уйма носильщиков — это здорово, эй?

* * *

Когда на следующий день Робин снова пришла в акациевый лес, христианка Сара уже ждала ее у могилы.

Малыш первым увидел Робин и подбежал, чтобы поздороваться. Он смеялся от радости, и она снова поразилась, каким знакомым кажется его лицо, особенно губы и глаза. Сходство с кем-то, кого она хорошо знала, было столь разительным, что Робин остановилась и вгляделась в малыша, но не сумела уловить знакомый образ. Мальчик взял ее за руку и повел туда, где ждала мать.

Они снова провели небольшой ритуал смены цветов на могиле и сели бок о бок на сук упавшей акации. В тени было прохладнее, в ветвях над головой пара сорокопутов охотилась на маленьких зеленых гусениц. Черные птицы с белой полосой на спинке и крыльях, их грудки отливали алым заревом, как кровь умирающего гладиатора. Увлеченная тихой беседой Робин с удовольствием наблюдала за ними.

Сара рассказывала ей о матери, о том, какой она была храброй, никогда не жаловалась на удушающую жару Каборра-Васса, где черные магнетитовые скалы превращали ущелье в раскаленную печь.

— Было плохое время, — пояснила Сара. — Жаркие дни перед приходом дождей. — Робин вспомнила отчет отца об экспедиции, в котором он возлагал вину за промедление на своих заместителей, старого Харкнесса и капитана Стоуна — якобы из-за них они пропустили прохладный сезон и достигли ущелья в убийственно жарком ноябре.

— Потом наступили дожди, и с ними пришла лихорадка, — продолжала Сара. — Было очень худо. Белые люди и ваша мать вскоре заболели. — Должно быть, за долгие годы в Англии, ожидая вызова от отца, мать растеряла свою невосприимчивость к малярии. — Даже сам Манали заболел. Впервые я увидела, как он болеет лихорадкой. Дьяволы владели им много дней. — Это выражение ярко описывает бред больного малярией, подумала Робин. — Он так и не узнал, когда умерла ваша мать.

Снова наступило молчание. Мальчик, которому наскучила нескончаемая беседа женщин, запустил камнем в птиц, щебетавших в ветвях акации. Сверкнув прелестными алыми грудками, сорокопуты упорхнули к реке, и малыш снова привлек внимание Робин. Ей казалось, она знает это лицо всю жизнь.