Виктор Сафронов - Пляски демонов Страница 75

Услыхал посторонние звуки. На кухне уже шумят, и оттуда доносится раздражающий ноздри аромат кофе, который я не пью, вредно, знаете ли для сердца. Зашел, хлебнул водицы, поприветствовал Жорку. На мой вопрос есть ли в хозяйстве информационная связь с внешним миром. Он, покраснел, загордился и ответил утвердительно.

По поводу покупки верхней и нижней одежды, за помощью забрался в интернет. Нет там одежды. Порнография есть, а одежды в радиусе ста километров нет. Зато там была интересная информация по поводу того, что на станциях московского метро, в больших количествах обнаружены раздавленные ампулы, которые разбрасывали лица славянской национальности.

Мною это сообщение было воспринято, как пламенный привета от тех, кому Борзой передал полученные от нас стекляшки. Получен. Медицина недоумевала. Зачем давить ампулы с просроченной аскорбинкой. Еще прошерстил информационное поле. Никаких эпидемий, коллективных помешательств (до следующих парламентских выборов, еще ой, как далеко) зафиксировано не было.

Пришло время принятия еды. Приняли. Оделись и отправились в Птурск, получать Федин паспорт. Как-никак родные для него места.

Жорик ехать с нами отказался, говорит, я здесь побуду. Хочу остаться наедине с деньгами, таких крупных сумм никогда не доводилось иметь, постараюсь в одиночестве привыкнуть к богатству.

Назвал его графом МК, попросил не мстить барону Данглару и, поблагодарив за гостеприимство, выпустив закрылки и включив форсаж, ушел с закадычным Федей на посадку в электричку.

ГЛАВА 57 Гусаров. Птурск

Прибыли в Птурск без приключений. Город завешан плакатами кандидата в губернаторы или как их назвал злой на язык Федя — губертерминаторами. А тут мы, в рубашках, плащах, гладковыбритые.

Заглянули в паспортный стол. Получили Федину краснокожую паспортину. Тот её рассматривал с интересом, особенно порадовался фотке. Говорит как в прошлом паспорте, изображение один в один. И тут его уже нельзя было остановить. Густым потоком пошли воспоминания, где он кушал, как купался с пацанами в босоногом детсве, где проходил азы обучения, где постигал первый, самый противный глоток портвейна. Я за информационной бурей не поспевал. Попросил говорить его помедленнее, на что он отрапортовал: «Чем медленнее я говорю, тем больше я пьян». Дал команду не расслабляться, а купить газету его родного города. Мы на них будем сидеть и раскладывать пирожки с ливером и повидлом.

Пока ходили фотографироваться к местной достопримечательности — дубу. Аборигены, выпивающие плодово-ягодное пойло на лавочке у того дерева, уверяли меня, что именно с него Александр Сергеевич П. снял цепь, после чего появились незабвенные строки гения «Златая цепь на дубе, том первый».

После фотосъёмки, как и должно было случится на родине героя, один из выпивающих признал Федьку, как старого приятеля и призвал его разделить скудную винную трапезу с ним и его товарищами. Для этого попросил денег на две литровые мензурки. Являясь невольным свидетелем встречи бывших гепетушников, меня больше всего умилило отсутствие в их разговоре воспоминаний и наводящих вопросов, как то: «Ну, где ты? Как там наши? Кого ты встречаешь? Женат ли? Как дети? А Вальку-плиточницу помнишь?» ну и так далее. Чувствовалась суровая поступь прагматиков нынешней жизни, лирики ноль — сразу к делу, дай денег.

Ну, какие у Феди деньги. Дал я спивавшемуся русскому народу, даже не на два, на три флакона. Хотел было уйти добровольно, а ноги с того места, куда для пития и веселья с минуты на минуту принесут винцо, настоянное на остатках кожзаменителя и продуктов сгоревшей птицефабрики, так вот ноги отказывались повиноваться приказам мозга. Жди, говорят, принесут пойло, выпьем, и иди на все четыре стороны.

Осудил себя за возникшую слабость, обругал. За волосья, и другие выступающие части тела, как последнюю стерву, фальшиво разыгрывая взволнованность за Федора, силой увел обоих от дуба. Тем более, что с него, с дуба, уже и без нас, давно спёрли златую цепь.

На случай экстренного побега, держи наготове в кармане запасной вертолёт или, на крайний случай, хоть лыжи с санками.

Средств передвижения под руками не было пришлось совершать побег пёхом.

Федя наотрез отказался посетить родимый кров, где папка, мамка и многочисленная родня в основном развлекали себя мордобоем, пьянством и воровством. Папаша — заслуженный осеменитель России, любил пословицу: «Сколько волка не корми, сколько слона не корми, а у меня х… все равно толще». Вот этой самой «машинкой» он продолжал в свои семьдесят четыре года строгать детишек и все его четыре жены (одна законная — мать Федьки, а остальные случайно прибились к семейному очагу, им жить негде) в окружении семнадцати детей, большая половина из них имбецилы и идиоты, за пособие на детей инвалидов и жили. Да ну их.

— Кроме того, что они будут просить денег на похмелку, так еще, святой человек, и твои украдут, — он замотал косматой головой. — Нет, лучше как обычно, когда убегал из дому перекантоваться на вокзале, там будет поспокойнее.

Паспорт у него был. Мой также был найден в его же вещмешке. Заселились в гостиницу. Переночевали в сухомятку. Скучно переночевали, но, хотя купюры прожигали карман от нетерпения быть потраченными на алкогольные радости, но испугало меня то, что случилось у дуба. Поэтому ко сну отходили скучно, обиженно и под слабенький чаёк. На сон грядущий развлекали себя просмотром идеологически выверенных телепрограмм местного телевидения.

Глаза монаха в оранжевой накидке давно меня не посещали. Однако ночью, когда внезапно прекратился храп Феди из соседнего номера, два глаза смотрели на меня с ласковым прищуром, что-то на своем говорили и я всё понимал. Фантастика или бред, вызванный чрезмерным употреблением спиртного? В принципе — это одно и тоже.

Пока я таращился на стенку, под дверью кто-то начал мяукать и скрестись, ясно Федя рвётся рассказать очередной сон, а может к нему окончательно вернулся его феномен медиума-ясновидящего.

— Чего тебе, поскрёбыш? — неохотно сбрасывая тёплое одеяло, пошлёпал босыми ногами к двери и, распахнув её впустил чуть не плачущего посетителя. — Что у тебя произошло, с кем из высших сил ты сегодня общался?

— Ой, святой человек, показали мне картинки, кто не знаю, — он был встревожен и напуган, — что сижу я в большом кресле, сам-то у халстуке такой красивый, стриженный и хорошо от меня пахнет… И люди все идут и идут, а я все бумаги подписываю и подписываю… Что делать-то? Спроста такое не привидится.