Михаил Федоров - Искатель. 2014. Выпуск №4 Страница 8

— Я же сказал вам… Татьяна Исидоровна! — Комлев крикнул в дверь, и, когда инспектор появилась, спросил: — Сообщения разосланы?

— Вон, только что увезли, — показала в окно на почтовую машину, которая отъезжала от дома напротив с синеющим ящиком на стене.

— У! — всплеснула руками первая женщина. — Ладно, товарищ начальничек. Тогда вы нам объясните: мой муж, — потянула работягу за ухо, — вчера получил аванс. Ну, пусть пропил чуток. Где же остальные?

— Они у меня в брюках лежали. Я еще помню, с фоткой в карман сунул. Новенькими купюрами, — повторил работяга.

— Что вы несете? — возмутился Комлев. — Вчера при мне выворачивали у него карманы. Там была только мелочь. Вы бы лучше спросили, с кем он пил у вас?

— Ах, ты снова у Настьки был! — женщина схватила стоящего рядом за грудки. — Да?! Сознавайся, падла!..

— В чем сознаваться? Я чист перед тобой, — заговорил мужчина, загораживая руками лицо от плевков.

— Граждане! — рявкнул Комлев.

— А это что? — завопрошала училка, выталкивая вперед грибника. — Папаша! Доставай!

Ветеран извлек из сумки брюки, которые она выхватила и разложила перед Комлевым.

— Где пуговицы? Пуговицы где? Я вас спрашиваю.

— Ого! С мясом! — осклабилась фиксатая.

— Ну, а чего вы хотите?! У нас, что здесь — нянечки, горничные есть? Попробуйте, справьтесь с пьяным, — Комлев откинулся на спинку кресла.

— Это Паша-то мой, пьяница?! Вы ответите за эти слова. Как вам не стыдно. Он заслуженный человек! Фронтовик! У него удостоверение есть! И ему руки заламывать?!

Комлев подумал: «Ну вот, мы и влетели. Теперь прокуратуры не миновать».

Но нежданно-негаданно выручил грибник, оттаскивая жену за рукав и испуганно бормоча:

— Тише ты, не шуми здесь… Чего за слова цепляешься?! Не война ведь…

Комлев облегченно выдохнул:

— Ну, все. Добавить мне нечего. Можете быть свободны.

Вытеснил посетителей в коридор и, закрывая сейф, слышал, как те, переругиваясь, покидали вытрезвитель. Потянулся к телефону, чтобы позвонить в исполком и выяснить, не отменено ли совещание, на которое его утром пригласили. Машинально набрал университетский номер. Неожиданно, как будто с другого конца света, раздалось такое родное и близкое «Алло». В глазах потемнело. Он нажал клавишу аппарата, не зная, как сможет объяснить Людмиле Ивановне свое нынешнее положение.

Прошлое било Комлеву в виски. Воспоминания сами хлынули, окутали и понесли по волнам памяти. К нему стало возвращаться его вчерашнее, недавнее.

… Комлев был влюблен. Не первый и не единственный раз в его жизни. Она, его нынешняя избранница, была чрезвычайно мила: каштановые волосы спадали на припухлые щеки, в которых при желании можно увидеть даже что-то аристократическое, но при этом в ее внешности ничего такого откровенно броского не было. Проста и привлекательна до чертиков, и, если улыбалась, то в душе у него возникала этакая приятца.

Она возглавляла университетский партком. Встречая ее в мраморных коридорах райкомовской двухэтажки, он угловато сторонился, чуть ли не отскакивал в сторону, а если замечал ее в окружении бывалых аппаратчиков (а те почти всегда были рядом), то наоборот, с каким-то вызовом и отчуждением старался пройти мимо, с явной неприязнью смотря в их сторону. Его передергивало, когда они позволяли себе отпустить расхожий анекдотец, сладко и мерзко похихикивая при ней.

Как-то Комлев был приглашен на собрание университетского актива. Совсем не чувствуя себя в приподнятом настроении, вошел в просторный актовый зал и присел на боковое место в передних рядах. Задумался. Вот прислали и сиди. Здесь будут молотить хреновину, а ты слушай с умным видом.

Невысокий, стриженный под ежик молодой человек со сморщенным блеклым лицом — университетский комсорг Козельцов — тихо прокашлялся, постучал по вспученной блямбе микрофона. Правой рукой вытащил из замшевого пиджака лист, развернул, поющим фальцетом стал оглашать состав президиума.

Комлев взволновался: назовут ли его или не назовут? Хотя и утомительно сидеть под любопытными взглядами всего зала, но самолюбию его это льстило. Когда услышал свою фамилию — она прозвучала особо отчетливо — с удовлетворением проглотил слюну, но тут же возникла новая мысль: «Значит, уважают. Еще бы. Он ведь не просто с улицы пришел. Как-никак инструктор!» И следом краем уха уловил конец очередной фразы: «… Людмилу Ивановну».

Она здесь! Внутри что-то заметалось, запело, грудную клетку распирало волнение: неужели окажется рядом? Он последним поднялся по скрипучим ступенькам на сцену и присел на оставшийся свободным стул. С другой стороны гладкого стола, накрытого малиновым бархатом, за сосредоточенными профилями виднелась ее каштановая с золотистыми искорками челочка, а смуглые пальцы уверенно, по-хозяйски разглаживали складочки на покрывале вокруг вытянутой вазочки с одинокой пушистой гвоздикой.

Выступать Комлев не собирался. Бросил взгляд в зал. Поражала безликость массы, ее однородность, все инертные, безучастные, не думающие.

Привычное для собраний спокойствие покинуло Комлева. Он с неуклюжим стеснением крутил головой, недоумевая: «Да что же это со мной?» На трибуне замаячил коричневый пиджак вездесущего Козельцова, который деловито разложил перед собой несколько бумаг и, не отрываясь от них, монотонно и гнусаво стал читать. Скучные фразы его теснились, напирали, давили на виски. В голове Комлева стучало. Он неотрывно смотрел на отливающие медью локоны… Не заметил даже, как выступающего сменил стриженный под канадку блондин, у которого в руках были свернутые дудочкой листы. Он шпарил свое выступление наизусть, пока его место не заняла суетливая студентка-младшекурсница, чей тонюсенький голосочек вызвал в душе Комлева невольное сострадание.

Неожиданно промелькнула приятная мысль: «Когда кончится вся эта бодяга, можно будет запросто подойти к Людмиле Ивановне, заговорить обычным человеческим языком…» Вздрогнул от раздавшегося сбоку:

— Афанасий! Будешь выступать?

Посмотрел в услужливое лицо Козельцова и, словно уличенный в чем-то постыдном, отвел глаза в сторону и утвердительно кивнул. В микрофоне забренькало:

— Слово предоставляется…

Только теперь понял, что это расплата за его мимолетную и машинальную оплошность. Подрагивая коленками, чуть ли не вслепую двинулся к трибуне: «Господи! А повестка-то у них какая? О чем они тут говорят?»

На ходу резко повернулся и как бы с надеждой заглянул в глубокие глаза Людмилы Ивановны. Да разве она сообразит и подскажет? От его неловкого движения цветочная вазочка слетела со стола и с гулким звоном покатилась по полу. Брови Людмилы Ивановны вспорхнули высоко-высоко. Комлев на мгновение застыл, потом с неожиданной для себя быстротой поставил вазочку чуть ли не в руки Людмилы Ивановны, которыми только что любовался. Их хозяйка весело и простецки улыбалась. И все неурядицы мира вдруг отхлынули от Комлева. Тело сделалось невесомым и спокойным. Он уже знал, о чем будет говорить.