Станислав Родионов - Искатель. 2004. Выпуск №10 Страница 8

Есть философы, которые считают, что в мире все взаимосвязано. Тем более должна быть связь между церемонией похорон и пропажей тела. Начну с того, кто рыл могилу и заколачивал гроб; начну с Дериземли…

В дверь постучали. Я поднялся и открыл. Вошел крепкий незнакомый мужик в теплой куртке, вязаной шапочке и на плече не то с сумкой, не то с тугим заплечным мешком. Он молча скинул его и сдернул шапочку, словно захотел перекреститься. Остатки седых волос были светлы и белы до легкого блеска. Еще один дед. Он вздохнул и представился молодцевато:

- Майор Петр Палладьев, уголовный розыск.

Наконец-то. Я пожал, по-моему, квадратную ладонь:

- Располагайтесь.

Он начал это делать спокойно и несуетно. Повесил на гвоздь куртку и взялся за мешок. Резиновые сапоги, бритвенные принадлежности, консервы, бутылка водки…

- Как ваше отчество? - спросил я.

- В уголовном розыске ни отчеств, ни «вы» не признают, Сергей Георгиевич.

Я вспомнил его. В прошлом году майор Палладьев, по программе борьбы с алкоголизмом, в какой-то деревне обнаружил на печке алюминиевую лодку с тремя тоннами самогона. Я поставил на плитку полный чайник и глянул в окно на «уазик», не понимая, чего не заходит водитель. Майор понял:

- Я сам за водилу.

- А как ее вернуть?

- В полном нашем распоряжении.

Я возликовал. Автомобиль в области полезнее «Макарова». Плюс оперативник из областного уголовного розыска, знавший города и веси. Он уже орудовал у стола, что-то сочиняя из своих консервов и, само собой, из бутылки «Столичной». Сказывалась его привычка жить по-походному.

- Сергей Георгиевич, а где ты питаешься?

- Здесь, чаем.

- Я буду за кашевара.

Спортивный плотный костюм с каким-то белесым алюминиевым отливом; крепкий торс, короткая шея, тяжелая голова, валкая походка, ну, и квадратные ладони… Мне он казался металлической фигурой, сошедшей с постамента. Фигурой в возрасте. Во время ознакомительного чаепития выяснилось, что ему сорок восемь - пора на милицейскую пенсию.

Когда же мы приняли по рюмке, ознакомительной, то нашлись общие приятели и даже общие дела с общими проблемами. Вспомнили прошлогоднего маньяка, ловившего баб на клюквенных болотах; обсудили материальное положение оперативно-следственного аппарата; поговорили о пожарах в областных лесах; посетовали на низкую раскрываемость и высокую преступность… Меня особенно разогрела предпоследняя рюмка, и я легко обошелся без его отчества.

- Петр, через сколько примерно лет мы искореним преступность?

- Никогда не искореним.

Ответ удивил, потому что сказано человеком, отдавшим этой борьбе свою жизнь. Нам в прокуратуре на каждом совещании спускали проценты, на которые упала преступность. Выходило, что лет через двадцать ее не будет вовсе.

- Петр, почему не искоренить?

- Да хотя бы потому, что не выполняется главный закон - о неотвратимости наказания.

Я сдержанно усмехнулся - не юрист он, а оперативник. Прокурор области на каждом собрании говорил об этой неотвратимости. На мою давленую усмешку майор заметил:

- Ты много встречал зеков, отбывших срок? В этом поселке живет Мишка Горохов. Я трижды его приземлял. Ему тридцать один год, а он пять раз судим. Ни одного срока не отбыл.

- Почему же?

- Разве не знаешь? То срок скостят за хорошее поведение, то амнистия, то помилование…

- Все по закону.

- Тогда объясни, какой смысл в амнистии? Ведь ничего не изменилось ни у сидельца, ни в стране. Я так думаю: судебный срок - это закон; амнистия - нарушение закона.

- Петр, ты небось и за смертную казнь?

- Сергей, есть преступления, после которых осужденному жить нельзя.

- Расстреливать?

- Зачем… Безболезненно умерщвлять.

Я заметил, что люди в возрасте, как правило, требуют сурового наказания. Годы ли сказываются, жизненный ли опыт говорит?

- Петр, вот молодежь гуманнее.

- Нет, молодежь равнодушнее.

Под раскрытым окном не то протрубило, не то промычало: это прошла черная корова Монашка. Запахло теплой пылью. Солнце еще не зашло, а в избу заползли вечерние сумерки, и вместе с ними налетели комары. Я закрыл окно.

- Спать не дадут.

- Дадим по морде, - заверил майор.

Говорить о делах я предпочитаю на свежую голову, но грядущий день требовалось спланировать. Тут мы с майором несколько разошлись. Первостепенным он считал розыск трупа; я же полагал, что сперва надо искать не труп, а того, кто его вырыл. Как разошлись, так и сошлись - на компромиссе. Майор привезет курсантов школы милиции и прочешет окрестные леса, а я буду допрашивать свидетелей. Начну, разумеется, с землекопа Дериземли.

Я уже не знал, что меня больше интересует: пропажа тела из могилы или ясновидящая. У кого же о ней спрашивать, как не у ветерана здешних мест:

- Петр, знаешь Амалию Карловну Перепусис?

- Фигура знаковая.

- Какого же знака?

- Дьявольского.

- Что же дьявольского? - не поверил я, потому что видел ее.

- К примеру, никто не знает ее возраста, даже милиция.

- Сталкиваться приходилось?

- Жалобу разбирал. В поселке Торфяном была дискотека. Пьяная девица отплясывала с иконой в руках. Амалия Карловна случайно это дело увидела и девицу предупредила: «Грешишь, ноги отсохнут». И что? На второй день девица встать не может - ноги отнялись.

- А дальше?

- Ничего. Состава преступления нет.

От выпитой водки лицо майора повеселело. Карие глаза в обрамлении сивых ресниц и бесцветных густых бровей меня изучали. Я хотел расспросить подробнее, но крыльцо заскрипело. Вошел дед Никифор. Я вылез из-за стола, чтобы их познакомить. Дед Никифор меня опередил:

- Георгич, помойное дело!

- Что случилось?

- Дериземля пропал, дери его черти.

- В каком смысле?

- В смысле сутки нет ни дома, ни у магазина, ни в поселке.

10

Тело майора наливалось движением. Слово «пропал» действует на бывалого работника уголовного розыска, как сигнальная ракета. Угостив деда Никифора остатками водки, Палладьев просидел с ним до глубокой ночи, расспрашивая о людях и жизни поселка. Выяснилось, что Дериземля когда-то был путейцем, но попался на хищении железнодорожных шпал. Теперь берется за всякий неквалифицированный труд, главным образом, связанный с лопатой: роет канавы, погреба, могилы… Живет один. И как большинство местных мужиков, заработанные деньги пускает по назначению - не просыхает. И дед Никифор был встревожен, потому что Дериземля мог находиться только в трех точках: у себя дома, на кладбище и у магазина. Ясно, что он делал дома - спал; что делал у магазина - покупал водку; но что делать на кладбище, где хоронят не каждый день? Дед объяснил: на кладбище приятно выпивать, поскольку тишина и березки.