Анатолий Степанов - Поединок. Выпуск 13 Страница 9

— Я опоздал. Я опоздал. Я опоздал.

Они уже не торопились. Они понуро шли, страшась ожидаемого, которое было неотвратимо. И случилось: третий труп лежал на их пути. Он лежал, уткнув белобрысую голову лицом в траву. Застиранная гимнастерка белела в сумерках. Они склонились над ним, и тогда раздалось:

— Стоять! Ни с места!

Шагах в десяти от них с винтовкой наперевес стоял невредимый Иван...

— Иван! — беспомощно выдохнул Хамит и шагнул вперед.

— Хамит Исхакович! — радостно узнал своего командира Иван.

Они стояли обнявшись, и Хамит прятал лицо в плечо Ивана. Оторвался наконец, еще раз посмотрел изумленно, спросил, кивнув в сторону трупа:

— Кто это?

— А я ж откуда знаю, Хамит Исхакович?

Рывком перевернул Хамит покойника. Закатив пустые, неживые глаза, перед ним лежал Ефим. Пуля вошла ему в сердце.

— Ефим, — для себя сказал Хамит и поинтересовался: — Кто его?

— Да я, Хамит Исхакович. Налетели, понимаешь, без всякой осторожности, шумят, стреляют. Ну, мы их и встретили. Этот первым скакал, уж очень мне удачно на мушку попался. А остальные, как увидели, что он пал, развернулись и стрекача. Своего бросили. Вояки!

Иван презрительно сплюнул. Хамит продолжал смотреть на Ефима, Иван заметил это и успокоил:

— Ты не беспокойся, мы его сейчас зароем. Мы и шли зарывать, а тут — ты! Да не один, да с красавицей. Тебя как звать, милая?

— Хабиба.

— А меня Иваном Матвеевичем зови, — морща нос, Иван засмеялся заразительно. Улыбнулась и Хабиба. Только сейчас Хамит заметил, что за спиной Ивана в отдалении стояли вооруженные люди.

— Как тебе удалось это, Иван?

— Ты же сам приказал — защищай. А как я один защищу? Раскинули мы мозгами с Саттаром, ну, с которым вы повздорили. Головастый мужик, я тебе доложу! Вооружились, чем бог послал, окопчики под круговую оборону отрыли, круглосуточное дежурство ввели. И ждали. Дождались. Думали, противник будет, а тут шпана.

13

Хозяйка причитала и суетилась:

— Бедняжка ты моя! Сиротинка горькая! Через степь пешком. Дело ли это для казашки? Ноженьки разбиты, ноженьки болят. Сейчас мы их вымоем, сейчас мы их разотрем, и будет нашей девочке хорошо-хорошо.

Она причитала, но и дело делала: поставила перед Хабибой таз с водой, достала полотенце, сняла с бессильных ног Хабибы башмаки. Хабиба опустила ноги в воду и с наслаждением пошевелила игрушечными пальцами. От усталости и жалости к себе действительно почувствовав себя маленькой девочкой, она по-детски распустила губы и была готова плакать.

— Я тебя спать уложу, а сама я рядом сяду, — продолжала петь хозяйка. — И будет тебе легко, и все забудешь. Ничего не бойся, ласточка, я — с тобой.

Хабиба смотрела на нее благодарно и жалостно.

А за стеной, уткнувшись лицом в подушку, лежал неподвижно Хамит. Монотонный шелестящий говор хозяйки вдруг прервал звук тяжелых шагов, и голос Крумина произнес:

— Здравствуйте, товарищи женщины. Хамит что — спит?

— Да, недавно лег, — раздалось в ответ.

Крумин вошел в комнату, увидел лежавшего Хамита, спросил тихо, чтобы не разбудить:

— Спишь?

Не отрывая лица от подушки, Хамит отрицательно помотал головой.

— Уж не плачешь ли?

Хамит перевернулся и ответил недружелюбно:

— Я уже говорил. В пятнадцать лет меня сбросил необъезженный жеребец, и я заплакал. В последний раз.

— Горюешь, значит, что Кудре не поймал?

— Я найду его, — упрямо и зло сказал Хамит.

Крумин еще раз посмотрел на него и понял, что продолжать разговор сейчас бессмысленно, и закончил его логично и твердо:

— В принципе ты задачу выполнил: разведка произведена. А о том, что будем делать дальше, поговорим завтра. Спокойной ночи, Хамит.

И, не ожидая ответа, ушел к женщинам. Там было все по-прежнему: что-то ласково шептала хозяйка, глядя на Хабибу, которая сидела, опустив маленькие натруженные ноги в таз с холодной водой. Твердо ступая, Крумин подошел к Хабибе, левой рукой снял пенсне, а правой взял безвольно висящую руку Хабибы и бережно поцеловал:

— Спасибо тебе, дочка, — и вышел.

Обнаженный по пояс, Хамит перед зеркалом делал зарядку. Он, словно беркут, вертел бритой, в отчетливых ссадинах головой, приседал неистово, яростно отжимался от пола. И стонал, стонал при каждом движении, потому что при каждом движении вспыхивала мучительная боль в его избитом и смертельно уставшем теле. Но он вертел головой, приседал, отжимался.

Положив подбородок на подоконник, Хабиба с улицы уважительно наблюдала за ним. Утреннее — яркое и низкое — солнце светило ей в спину. Хамит закончил зарядку и, стоя с прикрытыми глазами, глубоко дышал.

— А дальше что? — полюбопытствовала Хабиба.

— Сейчас увидишь, — хмуро ответил Хамит и вышел во двор.

Он упорно крутил ворот колодца, кряхтя и изнемогая, вытаскивал громадное ведро. Передохнув слегка, нагнулся и скомандовал Хабибе:

— Лей!

Она с состраданием посмотрела на него и с трудом, двумя руками, наклонила ведро. То ли случайно, то ли по каверзному умыслу водяной поток хлынул на беззащитные штаны и ярко начищенные сапоги.

— Да что ж ты делаешь! — закричал Хамит.

— Лью, — невинно объяснила она.

— Куда? — спросил он, отряхиваясь.

— Ты просил лить, я и лью, — сказала она обиженно. — Еще будешь обливаться?

— Нет! — взревел он и пошел в дом. Был он прям, важен и недоступен. Она показала его голой спине и мокрым штанам язык и крикнула вслед:

— Тебе еще чем-нибудь помочь? — и закружилась, напевая нечто счастливое. И яркий, добрый, веселый ее мир закружился вместе с ней.

Крумин стоял у окна и смотрел, как, стараясь идти твердым солдатским шагом, Хамит пересекал сонную утреннюю улицу.

— Конечно, вряд ли они стали бы так обнаруживаться, если бы могли предположить, что ты уйдешь. Что ж мы имеем? Цепочку и людей этой цепочки. Главное — людей, цепочка может быть липовой. А людей, их связи сейчас же начнем проверять, — подвел итоги Хамитовой одиссеи Крумин.

— Почему они сразу не убили меня?

— Ну, это проще простого. Демонстрацией они хотели окончательно дискредитировать советскую власть в глазах простых казахов.

— А Сейсембаева им было недостаточно?

— Сейсембаев, дорогой мой Хамит, толстый и в пиджаке. А когда на веревке водят батыра в красноармейской форме — это другое дело.

Хамит заскрипел зубами.

— Прошу прощенья, — церемонно извинился Крумин. — Кто-то очень неглупый и очень злой хотел запугать, лишить надежды людей, превратить их в послушное стадо.