Нил Никандров - Глоток дождя Страница 9

— Впереди Кирхдорф? Мы не плутаем?

— Верно, верно, — откликнулся человек. — Кирхдорф. Кого-нибудь ищете?

— Покоя и пристанища, — словоохотливо сообщил Андрей. — Надоело скитаться. Говорят, в Кирхдорфе есть уцелевшие дома. Это правда?

— Да, да! Домов сколько угодно. Малолюдье — наша беда. Немцы — в бегах, польские новоселы предпочитают пока Зеебург, — спохватившись, субъект церемонно поклонился. — Разрешите представиться: Зигмантас Вайкис, музыкант, немного художник. В настоящее время, волею судеб — служащий предпринимателя-комиссионера.

— Хорошенькое дельце, — пробормотал Юзин. — Всегда что-нибудь к рукам прилипнет.

Вайкис хотел, видимо, возразить, но сдержался, и, увидев, что повозка укатывается все дальше, легко, как подросток, побежал за ней, выкрикивая на ходу:

— Надеюсь, будем соседями! Я проживаю на разъезде Гайнца! Заглядывайте!...

— Визитная карточка Кирхдорфа, — усмехнулся Юзин.

Поселок поразил Андрея запустением и смиренной унылостью. Такое ощущение испытывали моряки, встречая в океане корабль, оставленный по неведомым причинам экипажем. Переселенческие ручейки едва докатывались сюда. В черных глазницах окон чудилась тоска по человеческой суете.

Напарники прошли Кирхдорф насквозь, а встретили только троих: старуху, отвечавшую на все расспросы затверженное «найн», и странную пару — человека в одежде пылающе-пурпурного цвета и мальчугана в клетчатом трико. Юзин хотел приблизиться к ним, но человек издали угадал намерение чужака, переступил через поваленную ограду, потянул за собой мальчишку и пропал в ничейном саду.

— Везет нам сегодня. Толком не поговорить: кто торопится, кто прячется, — сказал Андрей.

— Говорильня никуда от нас не денется, — возразил Юзин.

Ничем не примечательный дом, который приглядел им Бугаков, стоял на окраине поселка, в стороне от дороги. Лес, прилегавший к саду, обеспечивал скрытые подходы к жилью, а с чердака просматривалась большая часть территории поселка.

Комнаты были засыпаны штукатуркой, битым стеклом, загромождены остовами мебели: вдоль стен стояли диван с изодранной обивкой, буфет с выломанными дверцами, расхрястанные венские стулья.

— Расстарался Петя, — протянул Черняк, — в конюшне краше...

Быстро очистили помещение от хлама. Разыскали ведра и пошли к бетонному кольцу колодца, которое возвышалось в дальнем углу двора. Здесь их ожидало запланированное разочарование: колодец был доверху забит металлоломом. Перешли через дорогу к дому напротив, который, как они знали, принадлежал Борусевичу. Черняк решительно забухал в дверь. Прислушался — никого. Заглянул в оконце сбоку от двери: за мутным стеклом просвечивали разнокалиберные бутылки, банки, хозяйственные мелочи. Ни шороха, ни шевеления.

Напарники не торопясь набрали воды. Знакомство с Борусевичем откладывалось.

В сгущавшихся сумерках закончили уборку, помыли полы, набросали елового лапника в углы небольшой комнатушки, которую нарекли спальней.

Следующий день посвятили изучению поселка (под предлогом поиска пригодных для хозяйства вещей), знакомству с жителями и, как выразился Юзин, «засвечиванию». В этом деле было важно не переусердствовать: пусть ползут о них слухи туманные, разноречивые, построенные на домыслах, главное, чтоб жители поселка усвоили, что новопоселенцы Кирхдорфа не в ладах с властями. Привкус подлинности этим суждениям придаст контрабандная парфюмерия, которая будет продана женщинам с окрестных хуторов.

К полудню Юзин и Черняк знали всех обитателей поселка: три одиноких старухи-немки; две пожилые польские четы, прежде батрачившие на зажиточных бауэров; «полусемья», состоявшая из женщины средних лет и подростка; человек, которого из-за одежды звали Красным, с мальчиком; затем Борусевич и, наконец, Малезинские, прибывшие в поселок как переселенцы.

Шустрые и гостеприимные Малезинские с подчеркнутой приветливостью встретили новоприбывших, забросали вопросами, пригласили на цикориевый кофе, дали исчерпывающие характеристики жителям Кирхдорфа, порадовались, что в полку новоселов прибыло. На прощание напарники предложили пани Малезинской тюбик французской помады, хладнокровно запросив за него втридорога.

Повторный визит к Борусевичу, которого Малезинские заклеймили «скопидомом и хапугой», был успешнее. На удары в дверь в оконце выглянуло недовольное лицо хозяина, потом заскрипел засов.

— Что надо? — через цепочку спросил он по-польски. — Хлеба нет, впору побираться самому. Батраки не нужны.

Борусевич хотел захлопнуть дверь, но Черняк заклинил ее ботинком.

— Дай попить.

Борусевич помедлил, нехотя сбросил цепочку.

— Соседи, значит.

— Если понравишься, станем соседями, — пошутил Юзин, мешая литовские слова с польскими и нещадно искажая их.

Борусевич хмыкнул и повел их на кухню, к ведру с водой.

— Пейте.

Пока Юзин пил, Черняк огляделся: кафельная печь, полки с жестяными коробками для круп, стол, стулья. В углу — деревянная фигурка, по-видимому, святого. Он опирался на древко копья, утомленно склонив голову. Лицо с сосредоточенным взглядом темных глаз и скорбно сомкнутыми губами словно выглядывало из прорези, образованной смоляной, похожей на забрало, бородой и шлемом с плюмажем. Мощную грудь охватывал панцирь, из рукавов туники торчали мускулистые руки воителя.

— Тебе тоже? — Борусевич зачерпнул воды и проследил за взглядом Черняка. — Со святыми обживаться легче, оберегают от напастей, мора и дурного гостя.

В голосе его звучал вызов. Черняк вытер губы рукавом.

— Хороша водичка. Мы будем брать ее из твоего колодца, пока не расчистим свой. Так, папаша?

Борусевич пожал плечами: ничего не поделаешь, придется терпеть.

В окне замелькал приближающийся к дому пестро разрисованный автофургон. Радужными разводами он напоминал ярмарочный балаган.

— Неужели цирк? — удивился Андрей.

Крестьянин нехотя пробурчал:

— Это оптовик ресторатора Зелинского, скупает овощи.

Они вышли на крыльцо.

Черняк направился было со двора, но Юзин уселся на ступеньку и окликнул Андрея:

— Подожди, портянку перемотаю!

Медленно, как издыхающее животное, подполз к крыльцу фургон. Оптовик, он же водитель, черноволосый парень в тонкой кожаной безрукавке, выскочил из кабины и яростно ударил ногой по обмякшему протектору.

— Сколько раз втолковывал этому борову: гони монеты на новую резину! Проклятый жмот! — выпалил он по-польски и повернулся к Борусевичу. — Неси кирпичи, будем латать обувку!

Парень вытащил из-под сиденья разводной ключ, куски резиновой камеры для клеек, ручной насос. Будто приятелю сказал Черняку: