Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение Страница 9

– Я плачу двойную цену, – громко сказал Хансен.

– Даже если бы вы купили самолет, ни один из наших пилотов не полетел бы. После девяти утра мы в вашем распоряжении. При условии благоприятной обстановки…

Хансен положил трубку и позвонил во Вреденхаузен дядюшке Хаферкампу. Так как там никто не ответил, он набрал телефон виллы Баррайсов и вскоре услышал голос экономки Ренаты Петерс.

– Дядя Хаферкамп у вас, Ренаточка? – спросил Гельмут Хансен. – Позови его, пожалуйста, к телефону.

– Сейчас, Гельмут. – Голос Ренаты звучал взволнованно, в нем слышалось невысказанное напряжение. – Это правда, с Бобом? Госпожа Баррайс не отвечает, когда я ее спрашиваю, а господин Хаферкамп накричал на меня: «Смотри, чтобы у тебя молоко не убежало!» Боб попал в аварию?

– К сожалению, да.

– А Лутц сгорел?

– Да.

– Кто виноват?

– Чтобы установить это, я сегодня лечу в Ниццу.

– Разве Боб… не мог, я имею в виду, если Лутц был за рулем, разве он не мог предотвратить…

– Мы этого еще не знаем. Мы вообще ничего не знаем, кроме голых фактов. Ну давай, зови дядю к телефону.

Через десять минут все проблемы были решены. Спустя час фабричный самолет, четырехместная «Сессна», оборудованная для слепого полета, стартовала с пилотом Губертом Майером с фабричного аэродрома и приземлилась в Аахене. Не задерживаясь, Майер и Хансен полетели в Мюнхен и заправились там для перелета через Альпы.

В Мюнхене сумасшедшей поездке чуть не пришел конец. Директор аэродрома не разрешил новый взлет.

– Не в моих правилах, вообще-то, удерживать самоубийц, – сказал он и бросил Хансену на стол последние метеосводки. Над Мюнхеном висел свинцовый снежный купол. Взлетная полоса была покрыта льдом и обледенелым снегом. – По мне, так вы можете замерзать наверху и падать сосульками. Но я против того, чтобы такие идиоты стартовали с моего аэродрома. Если небо прочистится… пожалуйста. Над Южной Францией ясное небо. Но до Женевы – сплошное густое месиво. Почему вы вообще не полетели прямо из Аахена через Арденны и Сону вниз к Роне?

– Там погода еще отвратительней. – Хансен выпил коньяк, налитый директором аэродрома для себя.

– А у меня вы хотели проскочить? Нет уж. Ждите, пока я дам добро.

В пять утра ветер разорвал тучу и вяло погнал ее на запад. Для снега было слишком холодно.

– Проваливайте, – сказал директор аэродрома с воспаленными, красными от усталости глазами. – Если в Альпах вы свалитесь с неба, не забудьте посмотреть в зеркало и крикнуть себе, прежде чем разобьетесь: «Идиот!»

Но полет удался. Губерт Майер был выдающимся пилотом. Бывший истребитель-перехватчик, на счету которого было десять сбитых самолетов, награжденный немецким золотым крестом, немногословный и один из немногих служащих баррайсовских предприятий, бывший на особом окладе. Тео Хаферкамп желал летать надежно. Ему нужны были удачные полеты со счастливым пилотом.

В Ницце они приземлились под сияющим солнцем. Как близок рай…

Гельмут Хансен быстро навел справки, узнал, где живет Боб Баррайс, и сунул портье сто франков, что погасило в корне любой вопрос. Потом лифт поднял его на пятый этаж.

Номер 512. С видом на море. Полностью кондиционирован. 350 франков в сутки, без завтрака и налогов.

Гельмут Хансен семь раз постучал в дверь из тика с золотым номером 512, прежде чем за ней послышалось какое-то движение. Ключ повернулся в замке, потом кто-то выглянул в щель.

– Боб, открой, – произнес Хансен.

– Гельмут! – Баррайс распахнул дверь. Он был обнажен, и лишь его бедра обвивало махровое полотенце. Его темно-каштановые волосы мокрыми от пота прядями свисали на лоб. Когда-то эти волосы были серебристо-белокурыми, ангельская головка, как говорила тетя Эллен. И лишь в десять лет они потемнели, в четырнадцать стали каштановыми с отливом красного дерева и такими и остались. Волосы, подобные раскаленному дереву среди пепла. – Ты что, с неба свалился?

– В самом буквальном смысле этого слова. Я прилетел на вашей «Сессне». Приказ дяди Тео.

– Моя телеграмма.

– Да. И сообщения по радио и по телевизору.

– Ужасно, Гельмут.

– Ужасно, что ты держишь меня в коридоре.

– Я не один…

– Тогда пусть малютка выпрыгнет из постели и исчезнет, как кошечка. – Хансен протиснулся мимо Боба в номер и рухнул в ближайшее кресло. Наполовину выпитая бутылка шампанского плавала в бочонке с ледяной водой. Хансен вытащил ее, вытер лежащей рядом салфеткой и сделал несколько глотков выдохшегося шампанского. Из соседней спальни доносился какой-то шум, скрипела кровать.

– Пусть она одевается! – громко сказал Гельмут Хансен. Он говорил по-французски, и, кем бы ни была девушка в соседней комнате, ответом на грубое требование могло быть лишь беззвучное повиновение. Боб Баррайс сморщил свое утомленное от бессонной ночи лицо.

– Она не какая-нибудь гризетка, – прошептал он, нагнувшись к Хансену. – Это Пия Коккони, возлюбленная принца Орланда…

– С каких это пор ты стал принцем?

– Гельмут, оставь глупости. Подожди меня внизу, в холле. Через полчаса… я тебе обещаю.

Он вытащил Хансена из кресла, вытолкал его из комнаты, дружески похлопал по спине и захлопнул за ним дверь.

Как говорил Тео Хаферкамп, Гельмут и Боб связаны как мозг и глаза. Они нерасторжимы.

Хансен сел внизу в холле в уголок, заказал себе кофе-мокко и пролистал утренние газеты. Почти во всех были сообщения о несчастном случае в Приморских Альпах. В соответствии с расследованием полиции виновным в страшном несчастье был погибший, Лутц Адамс. Он управлял машиной, ему принадлежала безумная идея ехать через скалы. Фотографии вновь показали оплавившуюся груду металла – сгоревший «мазерати».

Гельмут Хансен спокойно разглядывал эти снимки. Он не был полицейским и не находился под непосредственным впечатлением от случившегося. Он размышлял трезво, аналитически, с научной педантичностью.

Как могло случиться, что Адамс, попавший в тиски, погиб, а Боб Баррайс остался жив? Хотя в момент столкновения и могли распахнуться двери, вся машина могла разлететься на куски, но пассажирам от этого было мало проку. Когда автомобиль налетел на скалу и съежился наполовину, на них действовала такая мощная сила инерции, что они не могли вылететь в сторону, а только вперед, в направлении движения! Это элементарный закон, его проходят по физике уже в четвертом классе.

Как Боб мог спастись? По законам логики его голова должна быть размазана по скалам.

Гельмут Хансен отложил газеты в сторону, увидев Боба, выходящего из лифта. Он был один, Пия Коккони, очевидно, раньше ушла из отеля или ждала еще наверху, в номере 512.