Максимы - Франсуа VI де Ларошфуко Страница 10

470

Всем нашим качествам, как в дурном, так и в хорошем, свойственна некоторая сомнительность и неопределенность, и почти всегда их определяют обстоятельства.

471

Первая страсть женщины отдана возлюбленному, все прочие – любви.

472

Как и прочие страсти, гордыня имеет свои странности; так, нам стыдно признаться в ревности, но мы кичимся тем, что ревновали и что не лишены этой способности.

473

При всей редкости настоящей любви, она не столь редка, как настоящая дружба.

474

Немного есть женщин, чьи достоинства долговечней красоты.

475

Наша откровенность во многом бывает обусловлена желанием вызвать сочувствие или восхищение.

476

Наша зависть всегда долговечней, чем счастье тех, кому мы завидуем.

477

Твердость, которая помогает не поддаваться любви, также помогает ей быть пылкой и продолжительной, меж тем как люди слабые, в вечном смятении желаний, почти не бывают ею исполнены.

478

Воображение не в силах измыслить столько противоречий, сколько их от природы заложено в каждом человеческом сердце.

479

Лишь те, кто тверд, способны на истинную мягкость; люди же на первый взгляд мягкие зачастую попросту слабы и легко впадают в язвительность.

480

Робость – недостаток, упрекать в котором опасно, если хочешь от него излечить.

481

Нет ничего редкостней истинной доброты; те же, кто на нее претендует, обычно просто покладисты или слабовольны.

482

Из лености или упрямства наш разум следует тому, что для него несложно или приятно; поэтому наши знания всегда ограниченны, и никто покамест не брал на себя труд расширить свой разум и довести его до пределов возможного.

483

В нашем злоречии обычно больше тщеславия, нежели злого умысла.

484

Пока сердце еще волнует остаток былой страсти, в нем больше склонности к новой, нежели по полном исцелении.

485

Испытавшие великие страсти всю жизнь и рады и не рады, что нашли исцеление.

486

Людей, не ищущих выгоды, все же больше, чем людей, не ведающих зависти.

487

В нас больше умственной, нежели телесной лени.

488

Спокойный или беспокойный нрав определяется не столько важными событиями нашей жизни, сколько удобным или неприятным сочетанием заурядных мелочей.

489

Как ни дурны люди, они все же не осмеливаются представать врагами добродетели, и когда хотят предать ее гонению, то притворно уверяются в том, что она мнима, или приписывают ей преступления.

490

Любовь нередко сменяют на честолюбие, но от него нет возврата к любви.

491

Крайняя скупость почти всегда просчитывается; нет страсти, которая бы чаще удалялась от цели и над которой столь же в ущерб будущему было властно настоящее.

492

Скупость нередко приводит к обратным результатам; очень многие жертвуют своим состоянием ради сомнительных и отдаленных надежд, другие пренебрегают крупными выгодами, которые ожидают их в будущем, во имя сегодняшних мелких интересов.

493

Людям как будто не хватает уже имеющихся недостатков; они добавляют к ним разные странности, по-видимому, считая, что это их украшает, и развивают их с таким усердием, что те в конце концов превращаются в природные недостатки, искоренить которые они уже не в силах.

494

Люди намного лучше, нежели считается, отдают отчет в собственных промахах; заметьте, что когда им случается рассказывать о своих действиях, они никогда не попадают впросак: себялюбие, обычно ослепляющее, тут служит им светочем и так оттачивает их разумение, что они обходят молчанием или переиначивают даже самые незначительные детали, которые могли бы вызвать порицание.

495

Необходимо, чтобы вступающие в свет молодые люди были робки или легкомысленны: вид уверенный и сдержанный обычно оборачивается дерзостью.

496

Ссоры не были бы столь долговечны, когда бы вся вина была на одной стороне.

497

Ни к чему быть молодой, когда нет красоты, ни красивой, когда нет молодости.

498

Иные люди столь легковесны и пусты, что им в той же мере недоступны настоящие недостатки, что и истинные достоинства.

499

Первое галантное похождение женщины обычно не в счет, пока за ним не последовало второе.

500

Иные люди столь поглощены собой, что, даже полюбив, они умудряются заниматься собственной страстью, а не ее предметом.

501

Сколь бы ни была отрадна любовь, она более привлекает тем, как проявляется, нежели сама по себе.

502

Ум малый, но правый со временем приедается меньше, нежели большой, но превратный.

503

Ревность – величайшее из зол, менее всего пробуждающее сожаление у тех, кто был ему причиной.

504

Сказав о мнимости многих явных добродетелей, стоит добавить несколько слов о ложном презрении смерти. Я говорю о презрении к смерти язычников, которые похвалялись черпать его в собственных силах, без упований на иное, лучшее существование. Однако стойко принимать смерть или выказывать к ней презрение – большая разница. Первое встречается не так редко, второе же, как мне кажется, никогда не бывает искренним. Хотя много было написано о том, что смерть не является злом; и есть множество примеров как героев, так и людей слабых, эту мысль подкрепляющих. Однако я сомневаюсь, чтобы человек здравомыслящий этому верил; ведь уже по тому, сколь трудно внушить это другим и себе, видно, что это задача не из легких. Можно иметь те или иные основания для отвращения к жизни, но не для презрения к смерти; и даже те, кто решается умереть по собственной воле, не считают это пустячным делом, и, подобно остальным, ужасаются и отвергают смерть, стоит ей явиться к ним не тем путем, что был ими избран. Перепады мужества, случающиеся у многих смельчаков, объясняются как раз тем, что смерть по-разному являет себя их воображению и иногда кажется более близкой, нежели в другое время. Случается, что, сперва презрев неведомое, они начинают страшиться ведомого. Поэтому, если мы не хотим считать ее величайшим злом, необходимо избегать думать о ней во всех подробностях. Ибо больше всего ловкости и отваги в тех, кто под разными благовидными предлогами не позволяет себе ее созерцать. Всякий человек, способный ее видеть такой, какова она есть, ужасается. Вся стойкость философов сводилась к тому, что смерть является необходимостью. Они считали, что лучше по доброй воле направить свои стопы туда, куда не направляться невозможно; и, не имея способа увековечить свое существование, были готовы на все, чтобы увековечить свою славу и спасти от гибели то, что может послужить ее залогом. Поэтому, чтобы не терять достоинства, не стоит говорить себе все, что мы по этому поводу думаем: положимся более на собственный темперамент, нежели на все эти слабые доводы, призванные убедить нас, что мы можем сохранять равнодушие при приближении смерти. Честь встретить смерть с мужеством, надежда быть оплаканным, желание