Сам я родом из СССР. Воспоминания о себе любимом - Владимир Сергеевич Неробеев Страница 14

они не упускали случая упрекнуть нас в недисциплинированности. Как раз этот случай и назревал от нашего хохота. Тут из-за колонны вышел капитан Чистосердов. Все в раз смолкли, стали дружно подниматься с мест, приветствуя тем самым командира. Повернулся и я лицом к капитану. Он жестом рук усадил всех на место, а когда шум от двигающихся стульев стих, Чистосердов легко без напряжения и, главное, без ошибки в довольно быстром темпе проговорил несколько раз наше упражнение. Ребята опешили, уже не было повода смеяться. Некоторые ребята даже аплодировали капитану. Все кинулись серьёзным образом повторять трудное упражнение. Капитан улыбался и подсказывал, как надо держать губы при этом. Я подразумеваю, что наш худрук, учась в Вузе на военного дирижёра, проходил и хорошо помнил эту науку. У всех трубачей удивительно хорошая дикция.

Вот что значит пример командира! И не важно, – бросился ли он закрывать собою ДОТ, съел ли таракана, лежавшего в миске солдата, чётко выговорил скороговорку. Сущность человеческая такова, что мы, перенимая жизненный опыт от других, передаём его по наследству будущему поколению. Это естественный рост цивилизации. И если у нас сейчас общество – дерьмо, то это дерьмо передано нами. Винить тут кого-то потустороннего глупо. Пусть коммунисты бьют себя в грудь кулаками, доказывая, что при них такого не было. Оно рождалось при них, но не рекламировалось. Тогда была одна реклама: «Слава КПСС!» Меня так и подмывает спросить Новохатскую: «Неужели памперсы и прокладки современного экрана милее самолюбования партии?» Впрочем, хрен редьки не слаще. Но это так сказать, лирическое отступление.

Вот и лето прошло. В последние дни августа в клубе командование дивизиона проводило семинар комсомольских работников воинских частей. Ансамбль получил два дня выходных. Мы занимались хозяйскими делами. Когда я спускался по лестнице в вещевой склад к старшине Семенихину, носом к носу столкнулся с капитаном Старцевым. Он опешил, не ожидал этой встречи. Я вообще остолбенел, и у меня челюсть отвисла. Какое – то время был в замешательстве, а он уже пришёл в себя от неожиданной встречи, и, как всегда, балагурил:

–Закрой рот, кишки простудишь.

Поговорили, но не как офицер с рядовым, а как хорошие знакомые. Бывший мой командир роты теперь занимал должность освобождённого секретаря комсомола части. Вот эта должность как нельзя лучше подходила ему по характеру. Я признался капитану, что на радостях и из-за сменившихся обстоятельств совершенно забыл о школе, а ведь сентябрь на носу. Нужно было у кого-то узнать, существует ли здесь такая же школа, как в той части. Затем, кто-то должен прислать мне справку с оценками, с которыми я закончил девятый класс.

–Не переживай, – обнадёжил меня Старцев, – я дам команду, Кудрявый тебе её вышлет. Главное, чтобы было её куда приткнуть, – подмигнул мне на прощание комсорг. И, действительно, не прошло и недели, как почтой я получил справку.

Встреча с бывшим командиром роты не столько обрадовала меня, сколько озаботила. Нужно было заниматься вопросами школы, а в первую очередь, найти времени для этого. Как это я забыл про школу, ума не приложу. В той части были одни порядки, а здесь совершенно другие, – это же не у маменьки под крылышком. Надо было суетиться. Положение дел о школе мне выложил как на ладошке писарь Ротов из штаба.

–Школа есть при Доме Офицеров. Там учатся только сверхсрочники и офицеры, – пояснил он, – а тебя, салагу, в такую компанию вряд ли возьмут. И потом, прежде чем говорить «б», надо сказать «а»: нужно заручиться поддержкой капитана Чистосердова, который в свою очередь испросит разрешения у замполита части, подполковника Чибиса.

Получив письмо от Кудрявого, я тут же обсудил дело с Чистосердовым. Он посоветовал сначала поговорить с директором школы, а потом уже соваться за разрешением к начальству. Я выпросил у Чистосердова увольнение и ну другой день поехал в Дом Офицеров. Нужно было пройти с километр до трамвая, и на нём довольно долго телепаться в центр города. Последний вагон трамвая был пуст, только три школьницы с портфелями стояли на площадке. На мою просьбу, сказать на какой остановке находится Дом Офицеров, они сначала дружно прыснули смехом, а потом уж назвали остановку. Мне показалось, что они смеялись надо мной. Мне стало как-то неловко. Отвернувшись от них, я присел на крайнюю скамейку. Школьницы ещё сильнее стали хохотать. Одна из них та, что настырнее, травила анекдоты.

«Девочки, – спрашивают у школьниц. – Вы едите в Дом Пионеров на ёлочку?

–Нет, – отвечают те, – в Дом Офицеров на палочку».

«Вот тебе и хрен, – не болит, а красный», – подумалось мне. Говорят, теперешняя молодёжь, оторви и выбрось. Видит Бог, она во все времена была одинакова. Хочется скорее стать взрослым, – отсюда и безрассудство, глупые проступки.

Мне по-прежнему было неловко. Кажется, я покраснел от чужой глупости. Ведь, не задай свой вопрос, возможно теперь и не было бы такнеуютно на вытертой до блеска скамейке. А может быть, я уже отвык от «гражданки». Рамки армейской дисциплины оквадратили, окантовали меня. Стал строже судить свои и людские поступки. Не зря же армию считают кузницей, горнилом выработки человеческого духа, характера. Год назад вряд ли бы я покраснел. Скорее всего, посмеялся бы вместе с девчонками и пропустил их глупость мимо ушей. Теперь хотелось выглядеть щепетильной гувернанткой, и приструнить распоясавшихся «недорослей». Возможно, я так бы и сделал, но боязнь выглядеть старшиной Шишкиным, грубым и неотёсанным солдафоном, сдержало от нравоучений.

Меня словно из плена отпустили, когда девчонки, наконец-то, собрались выходить на ближайшей остановке.

–Солдатик! – крикнула мне настырная, танцуя одной ногой на последней ступеньке, – через две остановки твоя, не проспи-и, – она приложила ладошку к губам и послала мне воздушный поцелуй. Троица вновь залилась безудержным смехом. Трамвай загромыхал, стараясь заглушить возможную их очередную глупость.

Средняя школа располагалась на втором этаже в левом крыле здания Дома Офицеров. В коридоре было просторно, светло и чисто. Огромные, но прозрачные и лёгкие занавески спадали почти, что с самого потолка, чуть прикрывая собой широкие окна. Отрадно было на душе от такой свободы. Мне почему-то казалось в тот момент, что здесь легко будет учиться. Не ощущалось преград ни знаниям, ни свету, ни воздуху. Задрапированные окна клуба и, особенно, оркестровой студии части казались мне из другого мира.

Все двери были закрыты, кроме одной. Они были высоченными, как будто в них входили трёхметровые люди. Тихо крадучись, чтобы не мешать занятиям, я заглянул в комнату с открытой дверью. В углу у широкого окна за большим столом, крытым зелёным сукном сидел маленький сказочный старикашка: волосёнки седые вздыблены, взгляд устремлённый. В руках он держал с наклоном лист бумаги. Руки его сильно