Наполеон Бонапарт - Наполеон. Афоризмы Страница 4

Мой план высадки в Англии был серьезен. Ничто, кроме событий на континенте, не остановило бы меня.

Говорят, мое падение гарантировало спокойствие в Европе; и забывают, что она обязана именно мне за покой. Я довел революцию до конца. Теперь правительства блуждают без компаса.

Английское министерство покрыло себя позором за нападки на мою персону. Я был премного удивлен, когда прочел в газетах, что я стал арестантом. Я по своей воле поднялся на борт «Беллерофона».

Когда в письме принцу-регенту я просил его о гостеприимстве, он упустил прекрасную возможность снискать себе славу.

Все в нашей жизни подчинено расчетам; мы должны поддерживать баланс между добром и злом.

Легче придумывать законы, чем воплощать их в жизнь.

Законная сила правительства состоит в единстве интересов; в них не может быть расхождений без того, чтобы не нанести себе же смертельный удар.

Союзники доказали, что они хотели добраться не до меня, а до моих достижений и славы Франции; вот почему они наложили на нее контрибуцию в семьсот миллионов.

Конгресс — это басня, совместно слагаемая дипломатами. Это перо Макиавелли, объединенное с мечом Магомета.

Мне обидно за честь Моро, погибшего в рядах врага. Если бы он пал в своей стране, я бы завидовал его судьбе. Меня упрекали за его изгнание; молва ошиблась: нас было двое, а нужен был лишь один.

Я дал французам свод законов, который проживет дольше, чем все памятники моего могущества.

Считается, что молодому человеку лучше изучать военное дело по книгам; это верный путь воспитания плохих генералов.

Храбрые, но неопытные солдаты лучше всего приспособлены к тому, чтобы бить врага. Кроме того, дайте им стаканчик о-де-ви{3}, прежде чем поведете их в бой, и можете быть уверены в успехе.

Хочешь сделать хорошо — сделай это сам; таков опыт последних лет моего правления.

Итальянская армия пребывала в унынии, когда Директория дала мне командование ею; у нее не было ни хлеба, ни одежды; я показал ей равнины Милана, я распорядился выступить в поход — и Италия была завоевана.

После побед в Италии, будучи не в состоянии вернуть Франции ее королевское величие, я принес ей блеск завоеваний и язык подлинного государя.

Пруссия, могущественная на географической карте, политически и морально является самой слабой из четырех монархий-законодательниц Европы.

Испания завершила свою партию: у нее не осталось ничего, кроме инквизиции и прогнивших кораблей.

Ни одной нации не нравится английское ярмо. Люди всегда нетерпимо относятся к игу этих островитян.

Когда я предложил экспедицию в Египет, я не намеревался лишать трона великого султана. По пути я мимоходом в течение двадцати четырех часов положил конец правлению мальтийских рыцарей, хотя до этого они успешно сопротивлялись объединенным силам Оттоманской империи.

Никогда не видел я такого энтузиазма среди людей, как при моей высадке в Фрежюсе. Все они твердили мне, что сама судьба привела меня во Францию, и в конце концов я и сам в это поверил.

Если бы я хотел быть только вождем революции, моя роль вскоре бы исчерпала себя. Я стал ее повелителем благодаря шпаге.

Спорю на что угодно, что ни правитель России, ни правитель Австрии, ни король Пруссии не хотят принять конституционную монархию; но они поощряют зависящих от них государей сделать это, ибо хотят держать их в узде. Цезарь так легко покорил галлов, ибо они всегда были разобщены, находясь под началом представителей власти.

Главное в политике — заполучить обладание необходимым объектом; средства не имеют значения.

Нидерланды — не что иное, как колония России, в которой установлена английская монополия.

Европейская политическая система удручающа; чем больше ее изучаешь, тем больше удивляешься ужасным последствиям ее действий.

Моего последнего отречения никто не понял, ибо его причины не были обнародованы.

Всегда думал, что это Талейран повесит Фуше; однако, быть может, они пойдут на виселицу вместе. Епископ подобен лисе, оратор — тигру.

Самоубийство — величайший из всех возможных грехов. Какое мужество может быть у человека, который дрожит перед любым поворотом колеса фортуны? Настоящий героизм в том, чтобы быть выше всех зол бытия.

Патриотизм Вандеи был поставлен мне на вид в Рошфоре: за Луарой еще оставались солдаты, но я всегда ненавидел гражданскую войну.

Когда офицеру больше не повинуются, он должен оставить командование.

Власть над мыслью, кажется, принадлежит душе; чем выше наше сознание, тем более совершенен наш дух и тем более морально ответственен за свои действия человек.

Посредственные правители никогда не могут быть безнаказанно ни деспотичными, ни популярными.

Союзники знали своего Макиавелли; они задумывались над его «Государем»; но ведь мы уже не в шестнадцатом веке.

Есть произвол, который никогда не может быть стерт из памяти потомков; это мое изгнание на остров Святой Елены.

Я не составлял плана высадки в Англии, «ибо мне ничего больше не оставалось», как я якобы сказал; я не собрал 200 000 человек на побережье Булони и не потратил восемьдесят миллионов, что бы поразвлечь парижских зевак; план был серьезен, а высадка возможна; но флот Вильнёва все расстроил. Кроме того, английское правительство поспешило разжечь войну на континенте.

У французов ощущение национальной гордости всегда в тлеющем состоянии. Ему нужна лишь искра, чтобы запылать.

Среди всех моих генералов Монтебелло оказал мне наибольшие услуги, и именно его я уважал более всего.

Дезе обладал всеми качествами выдающегося человека; смертью он прочно связал свое имя с великой победой.

Самые небывалые из всех капитуляций в истории войн — Маренго и Ульм.

Правительство, члены которого высказывают противоположные мнения[], способно функционировать лишь в мирное время.

Принципы революции проложили маршрут по Европе; вопрос лишь в том, как их регулировать. У меня для этого были и сила, и власть.

Ней был человеком мужественным. Его смерть не менее знаменательна, чем жизнь. Уверен, что осудившие его не осмелились даже взглянуть ему в лицо.

Англичане — нация торговцев, но именно в торговле их сила.

Много разного было написано о смерти герцога Энгиенского и капитана Райта; первая не была делом моих рук, а о второй я не знаю ничего; я не мог помешать англичанину, охваченному упадническими настроениями, перерезать себе горло[].

Пятнадцать лет я спал, охраняемый своей шпагой.

Я очень основательно организовал Империю. Судьи аккуратно выполняли законы. Я не поощрял произвол, и механизм работал исправно.

Что касается финансов, лучший способ получить кредит — не использовать его; система налогообложения укрепляет финансовые дела, в то время как система займов — разрушает

Мир управляется случаем.

В зените своего могущества я мог бы при желании заполучить принцев Бурбонов в свое распоряжение; но я уважал их несчастье.