Дмитрий Филиппов - Два эссе о христианстве и культуре

Два эссе о христианстве и культуре

Дмитрий Филиппов

© Дмитрий Филиппов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Христианство и культура

Это не конспект книги Ричарда Нибура «Христос и культура». Текст Нибура, с высокобровой точки зрения, в чем-то примитивный до беззащитности, сам по себе выглядит как конспективное изложение двух-трех важных парадигм в христианской философии культуры.

Я прочитал, и с тех пор не перечитывал, книгу Нибура примерно 13 лет назад. Влияние этого текста я осознал не сразу, а только после неоднократного прокручивания цикла вопросов-ответов, которые, как выяснилось, легко укладываются в формат, заданный последовательностью глав книги «Христос и культура». Главное в этом формате – не только удобное деление на пять частей-тезисов, но и само название. В нем, если приглядеться, соединены имя личности и понятие, кодирующее чрезвычайно сложный класс объектов. В книге, что важно, не рассматриваются отношения лично Христа и культуры, и поэтому ей лучше бы подошло название «Христианство и культура». Нибур описывает разные точки зрения на то, как некоему абстрактному христианину, представителю христианства, полагается действовать по отношению к культуре.

Точек зрения пять: христианство против культуры, христианство принадлежит культуре, культура служит христианству, культура и христианство порознь, культура преображается христианством. Собственно, из Нибура для своего эссе я взял только эту схему, помогшую мне систематизировать собственные мысли.

Культура – ёмкое и популярное слово, поиск определения которого уводит в безнадежную дурную бесконечность. То, как Нибур оперирует этим термином, вдохновляет на свободный интеллектуальный поиск. Смысл термина не сужен до «искусства» или совсем прикладного употребления в значении культурность (правила поведения за столом, корректные ударения в словах, почтительное отношение к классике). В публицистике это слово часто обременяется грузом проблем, порожденных академической наукой. Есть духовная культура и есть материальная культура. Есть массовая культура, поп-культура, субкультура. Есть культура и цивилизация (националисты со времен славянофилов любят говорить о том, что русская культура – это отдельная цивилизация). Есть даже нечто под названием «Основы православной культуры». Множество причудливо пересекающихся плоскостей приютило на своей поверхности такое востребованное слово – культура.

Когда я думаю о проблеме «Христианство и культура», я думаю о культуре как о Тексте, созданном человеком, в то время как природа есть нечто, созданное Богом. Культура – атрибут человечества.

Искать какие-то подходящие в данном случае слова-синонимы в Писании рискованно. «Не любите мира» апостола Иоанна хорошо вписывается в контекст, но там по-гречески «космос», то есть нечто большее, чем культура, созданная людьми.

Риск не только филологического характера. Попытка по-богословски подойти к теме, во-первых, требует квалификации, которой у меня нет. Во-вторых, богословие сужает взгляд еще сильнее чем филология, наука о словах. Потому что богословие – это ангажированная, несвободная наука о словах.

У Нибура не так уж много богословских рефлексий. Книжник скажет, что это недостаток, ведь нельзя без богословия осмысливать проблемы, как-либо связанные с христианской религией. Многогранная проблема «Христианство и культура» на сколько-то процентов богословская, на сколько-то социологическая и т. д. Но для практикующего христианина это в первую очередь проблема личная. Расхожую фразу Ангелуса Силезиуса о том, что не важно, сколько раз родился Христос в Вифлееме, пока это событие не произошло в твоем сердце, можно переделать так – освоение христианского дискурса ничего не стоит, пока ты не определился с тем вопросом, которому посвящена книга Нибура.

Сам Нибур, как осторожный западный человек, подытоживает перечисление подходов к проблеме с максимальной деликатностью. Он резюмирует так: любой христианин и любое христианское сообщество в разных исторических ситуациях и на разных биографических поворотах должны вести себя по-разному, выбирая из пяти представленных в книге ответов самый подходящий. Иногда нужно быть змеей, иногда голубем. Бывает, что культуру надо прогонять бичом, бывает, что кесарю надо просто отдать кесарево. Единственного, универсального и подходящего всем и всегда ответа нет.

Я не знаю, существуют ли такие совершенные люди, которые всегда верно находят точку равновесия, люди, умеющие себя вести и всегда выбирающие правильный ответ. Идеальный носитель христианских взглядов представляется мне человеком ужасным и, к счастью, несуществующим. Реальность показывает, что даже самые умные и духовно чуткие люди впадают в крайности и настаивают на неправильных ответах. В истории русского christendom есть много таких случаев – когда из всех доступных путей человек выбирает наиболее экстремальный.

***

Нуминозный трепет вызывает история Гоголя. Отдаленное внешнее сходство с Эдгаром По подсказывает сравнение (наверное, немного вульгарное): Эдгар По боялся, что его опустят в могилу живым, а Гоголь «закопал» себя сам.

Гоголь – один из отцов-основателей русской словесности, в его истории есть нечто типическое, образцовое.

Священник Матфей Константиновский, в чей авторитет великий писатель поверил, повинуясь нередко встречающейся у интеллигенции слепой симпатии к простоте и грубости, приказывает ему отречься от культуры как от смертельного искушения: «Отрекись от Пушкина, он был грешник и язычник!» Проповедовал, судя по всему, отец Матфей с жестокой прямолинейностью, рубил с плеча. Если митрополит Филарет Дроздов в ответ на пушкинское «Дар напрасный, дар случайный» безыскусно меняет полярность – «Не напрасно, не случайно», то отец Матфей не делает даже этого. Он нагоняет жути, страшит и запрещает. Гоголю внушается мысль о том, что культура уводит от истины и спасения. Кажется, что в отце Матфее воплотился тот зловещий тип церковника, которым любят запугивать атеисты – Великий инквизитор, воспитавший в себе вкус к человеческой боли, духовный садист. По крайней мере, такой образ сохранился в истории – черный фанатик, Мефистофель, как назвал его Розанов, в издевательском тоне гениально описавший самую суть сюжета «Гоголь и отец Матфей»:

«„Все ничто в сравнении с вечностью и с соленым огурцом“, – шутят гимназисты; но о. Матвей без всякой шутки уверял Гоголя, что „все ничто в сравнении с мудростью консисторских решений и с икотой матушки его, попадьи Смарагды“, или как ее там звали. И „Мертвые души“ и „Ревизор“, и „Медный всадник“ и „Цыгане“ – только „грех“. Можно думать, что „Выбранные места из переписки с друзьями“ были опубликованы Гоголем в угоду этому своему наставнику-духовнику. Но, как это часто бывает с самонадеянными семинаристами, о. Матвей не одобрил и самой покорности своей воле, выразившейся все-таки через литературные формы, недоступные и чуждые протоиерею, буквально не читавшему ничего, кроме консисторских указов (консистории изъявляют свою волю „указами“), и не слыхавшему ничего, кроме икоты своей матушки. Он очевидно выбранил Гоголя и за „Переписку“, найдя и в ней если не „соблазн“ и „грех“, чего решительно там нельзя было отыскать и чего не было, то все-таки найдя вредным тот шум и пересуды, вообще литературное и общественное волнение, какое возбудила „Переписка“». (В. Розанов «Русский Нил»)

Розанов, как шут у трона Божьего, свободно говорит то, что идет в разрез и с догматами, и с канонами, и с обычным благочестием. Часто попадает в самое яблочко. Так и здесь – если Гоголя можно идентифицировать с культурой, то на таких как отец Матфей (реальный или мнимый персонаж литературоведческой мифологии) надо смотреть как на одну из возможных модальностей исторического христианства. Консисторские указы – единственное знание о Боге, а икота попадьи – единственное знание о жизни. Ни жизненного опыта, ни интеллектуальной подготовки. Гоголю, омраченному собственным радикализмом, «повезло» встретиться именно с таким священником.

Результат известен. Уничтожение второго тома «Мертвых душ» и уничтожение собственного физического тела посредством отказа от еды. Гоголь, которого некоторые называют самым церковным русским классиком, становится мучеником от культуры, жертвой антикультурного фундаментализма.

***

Первый вариант решения проблемы «Христос и культура», по Нибуру, звучит именно так: или-или. Или Христос, или культура. Культура, сиречь мирское, – это Велиар и ничего общего с ним у последователя Христа быть не может. «Не любите мира, ни того, что в мире».