Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том II Страница 20

7. Если вспоминать всё по порядку из деревенской жизни XX века то сначала плохо сделалось жить помещику, потом кулаку, потом крестьянину, потом колхознику, потом лосям, бобрам, соболям, затем волкам, лисам, зайцам. Ещё позднее: белкам, тетеревам, рябчикам; далее – рыбе; за ней – грибам, ягодам, травам, и наконец… коммунистам. И вот они-то, уходя, и говорили об отсутствии эксплуатации в нашей стране. Уходили, дожёвывая последнего рябчика. Неужели они так ничего и не поняли?

8. Россия на перепутье.

Всё в ней истощилось.

Мир оголился, беззащитен от моей избушки над рекой до президентских покоев. Культура всюду почти на нуле. Уже и поэтому трудно ждать разумных государственных решений. А второе – давит, принуждает к безобразиям нищета. Разгул мародёрства – вещественного, природного и культурного – как норма. Все люди будто отравленные, почти все ищут спасительные чистые родники, к которым можно припасть и хоть на короткое время прояснить помутившийся разум. А родники эти тоже иссякают. Без народа, без всей страны и Москва нынче не выживет. И всё ещё в стране есть, с чего можно налаживать жизнь, но поражает убожество высоких государственных лиц в стране, которые высоки только занимаемой должностью. Воистину Россия на перепутье.

9. Много бед, невзгод, несчастий испытали наши люди в деревнях. Они живут на краю жизни, и двигаться им от беззаконий и жульничества всяких начальников некуда. На лице умного пожилого крестьянина можно прочитать сегодня всю советскую эпоху – истинный клад для портретиста.

10. И до сих пор, когда приходит в наши северные деревни зима, у меня что-то останавливается и тоскливо замирает в душе. Я знаю, сколько одиноких старух по всему русскому северу пускаются (как они говорят) в зиму, будто в тяжкое безбрежное плавание. Почти у всех в самый обрез дров, водоразборная колонка среди деревни в мороз обязательно замерзнет, хлеб в магазин из-за метелей могут не привезти неделю, две, а то и дольше, картошку в подполье прихватит стужей…

И никто не поможет – ни колхоз-совхоз, ни сельсовет… хоть криком кричи, хоть молись, хоть умирай, хорошо, если есть в деревне один путный мужик: за «пол-литру» что-то да сделает. А так – жди смерти, да и рады они ей, её только и ждут.

Сколько я слыхивал от них этих чистосердечных признаний по осени. И никто, ни зверь, ни птица, так не рады весне как они, если удастся перезимовать.

11. Мародёрство, которое точит сегодня как ржавчина и бывший Союз и Россию есть последняя волна большевизма. Большевики и начинали с этого – с разрушения усадеб, имений, монастырей, церквей… Но богатыми не стали. Не разбогатеют и нынешние мародёры, они погибнут, как люди уже погубившие свои души. Падшую душу восстанавливать труднее, чем обворованную дачу, дом, квартиру… Вор и мародёр не имеет ни возможности, ни права на воспоминания, мемуары. Этот опыт хранится в тайне, никому не передаётся и медленно разрушает самого «владельца».

12. Совершенно безразличные к судьбе друг друга мы – не столько современники сколько соузники с разными сроками земного отбывания. Мы слишком большое значение придаем «нашему» времени и по-прежнему верим в «светлое будущее» пусть даже и без нас. Мы разучились ходить в пяту, как говаривали охотники, то есть к своим истокам, вспять истории. Мы уже не живём прошлым, поддавшись лёгкому обману – жить только будущим. Человечество глядит в разные стороны, вернее, глядело всегда. И если совсем не будет тех, кто часто оглядывается назад, мы окончательно потеряем дорогу к дому.

13. Давно уже ложная многозначительность руководителей нашей жизни воспринимается нами как мудрость. На самом деле мы живём в стихии лжемудрецов, лжемастеров, лжепророков… Время крайней неустойчивости, время сбитых центров в народной и государственной жизни, значит пришло время установить (вернуть на место) центр в душе человека.

Ворчит, ворочается в зимнем лесу речка. Парит, поблёскивает среди снегов. И сколько ни стой возле неё на лыжах, сколько ни думай о жизни, а всё равно придёшь в мыслях к весне как к зелёному берегу оставшихся земных дней.

В полупустых деревнях России старики брошены на произвол судьбы. Они живут на таких же правах как воробьи, галки, вороны… Нет никаких властей, призрения, заботы о них. Крестьянство, как класс России, испытало наибольшую эксплуатацию и унижение. Класс этот по сути дела уничтожен, выродился и не подлежит восстановлению. Он просто исчезнет, и на его месте возникнет что-то новое.

И зима стала неинтересной. Раньше, бывало, идёшь в школу через перелески – каких только ни увидишь следов: заяц-беляк, заяц-русак, белочка пробежала от дерева к дереву, тетерев набродил в молодом сосняке; ровной строчкой будто швейная машина прошлась по белой холстине поля лиса; рябчик аккуратным крестиком вышил снежное окружье ёлочки, волк размашисто пересёк дорогу… Бывало и самих зверя, птицу увидишь.

А нынче ворона и то редко сядет на дорогу, незачем ей садиться: сено не возят, лошадей нет. Немой лес стоит как забытый среди белых снегов. Только ветер шумит в вершинах, сбивает снег с нагруженных лап. Ушла жизнь не только из деревень, а и из лесов, полей, и вся округа стынет в молчаливом долготерпении – ждёт далёкой весны. На неё одну надежда, на неизменное пока солнечное тепло.

14. Нынешняя зима в России никак не воспевается ни поэтом, ни прозаиком. Никак не вдохновляет зимняя дорога: асфальт, позёмка, твой автомобиль, бегущий мимо свиноферм и силосных сооружений. Хоть деревня, хоть лес – всё, что встретится тебе на дороге – всё вызывает мысль об упадке, разрухе, истощении… Увидишь, наконец, вдали свой город в дыму, копоти, где нечем дышать… И всё-таки-скорее туда в свою квартиру, чтоб не видеть ничего вокруг, спрятаться, забиться в угол на кухне и, минуя грипп, как-нибудь дожить до весны. А зима? А зима для нас так и осталась в стихах Пушкина: «мороз и солнце; день чудесный!..» Лучшего с тех тер ничего так и не было.

15. Россия не знает, как жить. Народ должен сам решить и решится на новую жизнь. Он уже решился, но ему вечно мешают свои и чужие начальники, ну, чужих можно послать на… запад. А вот от своих так легко не отделаться. Их надо воспитывать церковью, школой, литературой. Чтобы они перестали «ложить» своё невежество на страну и народ.

16. Предзимье, срединная Россия, ночной пустынный большак пролёг с севера на юг. Пегие поля в слабом лунном свете, безлюдье. Иду большаком на север, один. На подъёме на самой горбине большака замер оторопевший волк. Остановился и я, гадаю: «Собака? Волк? Пожалуй, он…» Слегка сдвинувшись с большака вправо, где обочиной, где полем иду, как и шёл, на север. Волк тут же «свалился» на другую обочину и тоже шагом, тоже полем пошёл, как и шёл, на юг.

Шли, сторожили друг друга глазами, пока не разминулись. «Хорошо, что волк, а не человек. – радовался я. – С человеком так просто нынче не разойдёшься».

17. Наша родина дорога нам и ненастьями, беспогодьями. Мы не столько радуемся хорошей погоде сколько её предзнаменованиями, предчувствием, ожиданием. Не отсюда ли идёт и наша политическая терпеливость, доходящая порой до овечьей покорности и смирения, иногда мы в этом заходим так далеко, что теряем в глазах мира не только уважение, а и облик нормальных людей. Так было во времена «царствования» К. Черненко, хорошо, что это длилось недолго. Но и по сей день я вспоминаю тот период нашей жизни с каким-то тревожным смущением будто страной правил не Он и не Она, а Оно.

18. Зимы да вёсны мнутся в нашей памяти друг о друга и создают объём жизни, некоторую весомость. А если бы не было у человека памяти, то и величину жизни не мог бы он «взвесить». Наше время – всегда сзади. А то, что впереди, открыто только тем, кто не будет им спекулировать, бахвалиться, угрожать… Конечно, есть люди, которые видят кое-что и в большом времени, но мы их не видим, не слушаем…

19. Никак не доберётся ворог до сердца России. Москву может взять, царя убить… а сердце России живо, жива душа народная. И с этого опять всё начинается. И длится так вечно, и всё никак не могут понять предприимчивые иноземцы особой судьбы России, неподвластной их земному уму.

20. Люди на земле живут в разных временах. Время календарное не всегда нас объединяет настолько, как мы думаем. Есть духовные пласты времени, где своя жизнь, свои имена, споры и согласия, свой особый счёт. Приобщение к такому духовному пласту уже само по себе значительно и не случайно. Но кто позван, – тот знает.

21. Видимо «молекулярный» состав России намного сложнее нежели думали о нём большевики, фашисты, кагэбисты и некоторые нынешние лидеры, разрушить и погубить Россию не так-то просто. Видимо, есть в ней некий секретец, который и кувалдой марксизма не расшибёшь, и глуповатым американским кинематографом не соблазнишь, не выведаешь…