Джин Пендзивол - Дочери смотрителя маяка Страница 10

Четверг, 10 октября. – Газеты сообщают, что союзные войска в Бельгии отвоевывают позиции у немцев. Война скоро закончится. Эта война положит конец всем войнам.

Солдаты возвращаются на родину, некоторые ранены, но многие остались на чужбине – похоронены на полях Фландрии или, как пропавшие без вести, нашли свое последнее пристанище в безымянных могилах. На нашем посту стало тише с уменьшением количества кораблей и посетителей, и пропасть между полями сражений в Европе и монотонной рутиной, состоящей из заправки топливом, зажигания калильных сеток и полирования линз разверзается сильнее, чем когда-либо. Я расспрашивал Грейсона о его службе, но он мало чем делится, рассказывает только о подготовке в Англии, о своих сослуживцах и танцах на базе. Когда я спрашиваю о битвах, его взор затуманивается, и я вижу, что эти воспоминания для него мучительны. Я слышал, что он был одним из немногих в своем подразделении, кто выжил после горчичного газа, что после атаки некоторые из его сослуживцев умирали в муках несколько дней – даже недель, – крича в агонии. Ожоги не только покрывали их кожу, были обожжены и легкие, так что невозможно было дышать, в то время как врачи и медсестры ничего не могли сделать. Я также слышал, что появился бич, пересекший Атлантику вместе с юношами, которые добровольно готовы были пожертвовать своей жизнью для защиты свободы, а в результате слегли с болезнью, которую они называют испанским гриппом. Он распространяется дикими темпами и уже достиг берегов этого великого озера.

Понедельник, 16 декабря. – Сегодня за Грейсоном прибыл «Джеймс Уэйлен», чтобы отвезти его на материк на зиму, но он исчез. Я не видел его уже пять дней. Он не мог уйти далеко. Плоскодонку нашли у острова Эдуарда, а поиски ни к чему не привели, и я подозреваю, что он утонул, упал в объятия озера. Мы даже исследовали заброшенные шахты, но и там не было его следов. Мы с Лил и детьми решили зимовать на острове. Провизии у нас хватит, чтобы продержаться до конца зимы, и дичи здесь достаточно. У меня есть солидный запас патронов, а у Лил – ее ловушки, и мы начали заготавливать дрова, чтобы нам было тепло всю длинную холодную зиму. В городе нет работы для смотрителя маяка, учитывая, что возвращающиеся солдаты тоже ищут работу, поэтому не имеет смысла платить ренту, когда здесь у нас есть отличный дом. И если этой причины было бы недостаточно, то все больше людей заболевают и умирают от этого гриппа. Он забирает молодых и сильных, заполняя их легкие жидкостью так, что они уже не могут больше дышать. Здесь мы будем в безопасности и в тепле. А если Грейсон вернется, то, с Божьей помощью, мы сможем прокормить и его, пока не появится возможность сообщить о нем в город.

Мне кажется, что я читаю сказку на ночь, но, посмотрев на нее, вижу, что она не засыпает, а сидит прямо. Не могу разобрать выражение ее лица. Я ненадолго замолкаю и слышу, как она шепчет:

– О господи! Это был он. Все эти годы. Грейсон.

Она говорит не со мной.

– Что-то не так, мисс Ливингстон?

Она не отвечает, но задумчиво наклоняет голову.

– Папа так и не узнал, что с ним случилось, никогда его больше не видел. Никто его не видел. Кроме меня и Эмили. И она никому бы не сказала. Она не могла этого сделать. И я тоже не говорила. – Она снова откидывается на подушки. – Читай дальше.

Среда, 1 января. – Празднование Нового года! Мы пировали – у нас были суп из кролика, вареная говядина, бисквитный торт и рисовый пудинг. Почти вся поверхность озера между островами покрыта льдом, и температура продолжает падать. Совсем скоро лед станет достаточно прочным, чтобы по нему можно было ходить, и у нас снова появится связь с миром. Мы с Питером проводим долгие часы за книгами, и я часто ему читаю. Я уже могу сказать, что он очень способный. Я благодарен за то, что получил образование в Шотландии, хотя и был сыном бедного фермера. Это позволит мне обучать сына, если нам с Лил придется проводить с ним уроки здесь, на острове. От Грейсона ни слуху ни духу.

Четверг, 27 февраля. – Я чувствую приближение весны, ощущаю, что солнце дает больше тепла. Ричардсон смог приехать на собачьей упряжке из Сильвер Айлет, поскольку лед еще прочный. Он привез почту и новости, а также пополнил запасы в нашей кладовой долгожданными баночками молока. Его в этой поездке сопровождали двое сыновей, и дети часами катались на замерзшем озере. Лил приготовила сытное блюдо из соленой рыбы, и мы дали им его с собой, чтобы они могли согреться во время обратного пути.

Вторник, 4 марта. – Лед уже не сковывает озеро, ветер гонит его прочь из залива Блэк и выбрасывает льдины на берег. Хотя Верхнее уже начинает освобождаться ото льда, увидеть корабли в узких судоходных каналах мы сможем почти через месяц, и только тогда нужно будет зажечь маяк. Последние три дня Питеру было плохо. Настолько, что мне пришлось достать бутылку виски из тайника в топливном сарае в надежде, что его медицинские свойства будут хоть немного полезны. Лил отрицательно и со скептицизмом отреагировала на ее появление, и мне пришлось настоять на том, чтобы Питер принял немного внутрь. Ее отец запрещал любое спиртное в доме, и его строгое воспитание сказалось на ней. Она, в свою очередь, заварила внутреннюю кору тополя, чтобы приготовить крепкий настой. Боюсь, бесцветный яд испанского гриппа добрался до нашего одинокого поста, невинно принесенный шумными мальчишками, которые катались у нашего берега и ужинали в нашем скромном доме.

Четверг, 13 марта. – Питер выздоравливает. Мне без разницы, благодаря виски или травам, но наш сын выживет. Однако семье Ричарда повезло меньше. Мы получили письмо, где говорилось, что старший из его мальчиков умер.

Я прекращаю читать. Слышно, как Марти весело насвистывает, выйдя из своего кабинета и шагая по коридору. Я узнаю Шопена и мысленно следую за мелодией, предвосхищая ноты. Ничего не могу с собой поделать. Это часть меня, очень глубоко спрятанная часть, которую я стараюсь не выпускать наружу, но музыка остается со мной. Так было всегда.

Пожилая дама какое-то время лежит молча. Я думаю, что она уснула, но она заговорила:

– Спасибо, Морган, пока достаточно. Мое сердце сейчас не вынесет больше воспоминаний.

Я закрываю дневник и кладу его поверх остальных, оборачиваю тканью стопку и завязываю бечевку. Я кладу сверток на прикроватный столик и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Не забывай держать руки подальше от моих вещей.

Я на мгновение останавливаюсь, глядя на седовласую женщину, сидящую среди подушек, а потом бросаю быстрый взгляд на рисунок со стрекозами. Не сказав ни слова, я выхожу в коридор и направляюсь к кабинету Марти.

К тому времени, как я покидаю дом престарелых, дождь уже прекратился, но в воздухе чувствуется влажный холодок. Уличные фонари уже мерцают.

Деррик здесь, сидит, прислонившись к рулю своей черной «Хонды Цивик», и мое сердце замирает. Я не виделась с ним несколько дней, занимаясь скоблением забора и пытаясь навести порядок дома. Лори считает, что я должна быть благодарна, что все закончилось всего лишь этой отстойной восстановительной реабилитацией. Она говорит, что все могло быть намного хуже. Она спросила меня о рисунке, о граффити, о том, где я достала краску и кто был со мной. Господи, это походило на допрос! Я понимаю, это ее работа. Она знает, что я встречаюсь с Дерриком. Я как-то пригласила его вечером посмотреть фильм; я думала, что все будет в порядке и она от меня отстанет. Он умеет найти подход ко взрослым, быть очень вежливым и услужливым, и они думают, что он просто чудо. Но не Лори. Я вижу, что он ей не нравится, так что мы больше не бываем у меня дома. Но я не переживаю по этому поводу. Деррик замечает меня, заводит двигатель и подъезжает ко входу. Я забираюсь на переднее сиденье, и он выезжает с парковки; за это время мы не сказали друг другу ни слова.

Я привыкаю к тому, что он может быть и таким. Он говорит, что ему свойственна созерцательность, но я ответила ему, что это бредовое слово, которым он называет свою угрюмость. Поэтому, когда он молчит, я знаю, что он думает. Он всегда думает. Планирует всякое дерьмо. Он все время жонглирует столькими вещами, что я не могу за ним уследить. Деррик извинился за то, что уехал, когда показались копы. Мне пришлось самой добираться до «Макдоналдса», где они все равно меня поймали. Я знаю, что у него чертовски много всего стояло на кону, в отличие от меня. Знаю. Но не могу это принять. Глубоко внутри, в той части меня, которая так отчаянно хочет быть ему небезразличной, быть небезразличной хоть кому-то, я испытываю боль. Он, по крайней мере, мог показать, что благодарен, признателен за то, что я держала рот на замке. Он знает, что в ту ночь мог оказаться в полной заднице, если бы копы его обыскали, обыскали его машину, не скажи я им, что была одна.

Он говорит, что не употребляет тяжелые наркотики, и я ему верю. Я тоже их не употребляю. Мне довелось видеть, что они делают с людьми, как лишают их жизни.