Джин Пендзивол - Дочери смотрителя маяка Страница 9

– Полагаю, так и есть. Но все же это ты тайком влезла куда не следует.

– Я просто смотрела на эти рисунки.

Да, рисунки. Их три, я и сейчас могу их видеть, словно мое зрение не упало до такой степени. Это ранние эскизы, очень ранние, сделанные до того, как мир влюбился в ее четкие линии и смелые цвета. Я опускаю туфли на пол и забираюсь с ногами на кровать.

– Зачем?

Она колеблется, прежде чем ответить, но это едва заметно, и я не уверена, что мне не показалось.

– Они мне нравятся. Напоминают мне кое о ком. Где вы их взяли?

– Они всегда у меня были.

– Всегда?

– Да, это было нарисовано много лет тому назад.

– Значит, они старые.

– Довольно старые. Но кто теперь меняет тему?

Она вздыхает:

– Вы правы. Ваш брат. Что с ним случилось?

Хотела бы я знать! Я посвящена в некоторые детали его жизни после того, как мы покинули Порфири. Он исчез к тому времени, когда я должна была начать его искать, требовать ответов. Но я не уверена, что стала бы, даже если бы могла. Позже я слышала, что он переехал в Солт-Сент-Мари и устроился на работу в «Алгома Стил». Через несколько лет после того, как мы с Эмили отправились путешествовать по миру, он вернулся. Неспособный долго оставаться на одном месте, он сменил много работ – собирал дрова для бумажной фабрики, забивал гвозди при строительстве домов, даже нанялся палубным матросом в «Пароходы Патерсона». Он сам построил «Танцующую на ветру» и месяцами плавал по озеру в одиночестве. Он знал эту лодку до мельчайших деталей. И озеро тоже. Никогда не могла себе представить, что все так закончится… Но он был слишком стар для плавания по Верхнему в одиночку.

– Я не знаю, Морган. – Мой голос смягчился. – Брат был хорошим моряком, но он состарился, а у озера есть характер. Должна быть веская причина для того, чтобы он, ускользнув под покровом темноты, отправился на остров Порфири и достал эти дневники из какого-то тайника, где они хранились столько лет.

– Вы были близки?

Это такой сложный вопрос. Мой голос становится резче, когда я отвечаю:

– Я не разговаривала с братом больше шестидесяти лет.

– Так вы его ненавидели?

Эта категоричность молодости!.. Все делится на черное и белое, правильное и неправильное, любовь и ненависть.

– Нет. Все совсем не так. Я любила… люблю его, очень сильно. Но это долгая история.

Я наблюдаю, как она устраивается на кровати и укрывает ноги вязаным покрывалом. Ее волосы собраны в хвост, она заправляет несколько выбившихся прядей за уши и ложится на подушки. Мой взгляд возвращается к стоящим на комоде эскизам. Их линии мне так знакомы, и я хочу знать почему.

Потоки дождя все еще стекают по окну. Мне не нужно никуда идти. Она закрывает глаза, словно это позволяет ей видеть образы, возвращенные к жизни словами ее отца.

– Так расскажите мне, – предлагаю я.

– Мы путешествовали маленькой компанией, втроем: упорный Чарли и я с Эмили, следующие за ним как тень, с энтузиазмом участвующие в его исследованиях и приключениях. Мы его обожали. Мой отец жил особенной жизнью, следовательно, и мы тоже. Но мы не знали ничего другого. Мы считали нормальным жить на острове посреди темно-серых вод озера Верхнее, под огромным маяком, подмигивающим кораблям, которые проплывали мимо в темноте. Мы проводили дни, шатаясь по лесу, исследуя каналы и заливы на маленькой лодке, охотясь на кроликов и собирая дикие ягоды. У нас было чудесное детство.

– Чарли был старше вас?

– Да, на четыре года. Мы с Эмили были младшими. Мы родились на острове, и чудом было уже то, что мы выжили. Моя мать не ждала двойню. Роды начались на месяц раньше срока. Не было лодок, достаточно быстрых, чтобы преодолеть расстояние от Порфири до Порт-Артура, и ее тело было хорошо знакомо с родовыми схватками, ведь она привела в мир уже двоих детей. Времени едва хватило на то, чтобы вскипятить воду и позвать отца. Но мама была целительницей, она знала, как о нас позаботиться. Первые месяцы она пеленала нас вместе. Мы лежали в деревянном ящике, стоявшем возле жаркой дровяной печи, и благополучно росли на ее молоке. Эмили и я – мы были неразлучны, как говорил мне папа, две части одного целого. Каждая из нас даже дышать не могла без своей второй половинки. А Чарли, он присматривал за нами.

Пожилая дама делает паузу.

– Нет, Морган, я его не ненавижу. Какое-то время мы были очень близки. Но что-то встало между нами, и так было дольше, чем мне хотелось бы.

Я беру дневник, и звук этого моего движения возвращает ее в комнату.

– Мы еще не дошли до этого, не так ли? Я забегаю вперед. Даже Чарли еще не родился. Продолжай.

Я снова открываю старый дневник и просматриваю страницы, которые мы уже прочли. «1918».

Среда, 3 апреля. – В этом сезоне мы приехали уже всей семьей: Лил, Питер и я. До острова Порфири мы плыли на буксире «Джеймс Уэйлен». На маяке все в идеальном порядке, но дома и огороды находятся в плачевном состоянии. Альберт Шоу, бывший смотритель, вышел на пенсию и уехал в Форт-Уильям со своей дочерью. Мне сказали, что ему семьдесят три. Дочь была его помощницей все эти долгие годы. В отличие от острова Батл, тут башня маяка соединяется с жилым помещением, домом, где проживают смотритель вместе с помощником.

Световая камера маяка состоит из отражательной линзы девяти футов[10] в диаметре и четырех круговых ламп с двадцатидюймовыми[11] отражателями. Сама башня около одиннадцати метров высотой, и к тому же она установлена в западном конце острова на небольшом скалистом утесе, на высоте семнадцати метров над уровнем озера. В ясную погоду свет маяка видно на расстоянии от шестнадцати до восемнадцати миль. Все здания требуют покраски. Я отправил заявку на сосновые доски для замены пола, которые, надеюсь, прибудут на «Джеймсе Уэйлене» вместе с другими припасами. Лил и Питер устраиваются на новом месте.

Вторник, 23 апреля. – Заметил олениху с олененком, плавающих между Порфири и островом Эдуарда, пока рыбачил в заливе Уолкер. Вернусь сюда со своей винтовкой. Примерно на середине северно-западной стороны острова находится гавань, прямо перед входом в канал. Из-за этого Порфири является предметом зависти для других маяков, ведь в любую погоду сюда можно завозить припасы или людей и выбираться отсюда. Оттуда до станции нужно немного пройти через болото, но там есть хорошо протоптанная тропинка. Как правило, припасы доставляют на пляж возле маяка и построенного на берегу лодочного эллинга, но приятно знать, что есть варианты на случай неприветливой погоды. На прошлой неделе приехал помощник Джордж Грейсон. Его освободили от службы в канадских экспедиционных войсках меньше полугода назад, после участия в третьей битве при Ипре, под Пашендейлом. На его теле остались раны, полученные на фронте, лицо и руки покрыты шрамами от вражеского горчичного газа, который оседает на кожу как горячий керосин, но горит без пламени, и нет средств, чтобы его потушить. На моего помощника даже смотреть тяжело. Газ также проник в его легкие, сделав голос скрипучим и хриплым. Его отправили сюда не только ради чистого воздуха, но и для того, чтобы он был при деле. Мы работаем посменно, по двенадцать часов, и приспосабливаемся к рутине. Грейсон живет один, он занимает комнату в восточном крыле, как я его называю. У нас также есть помещения общего пользования. Если семья еще увеличится, нам нужно будет просить о строительстве дома для помощника, поскольку тут и так негде развернуться.

Вторник, 14 мая. – Ремонт в основном завершен. Вчера на «Маргарите» приплывал Боб Ричардсон из Сильвер Айлет. Боб – государственный агент по продаже земли, он каждое лето привозит свою семью в дом старого шахтера, откуда ездит на работу в город. Ричардсон ремонтирует этот дом, чтобы они могли жить в нем и зимой. Он рассказывает, что немногие живут здесь круглый год, только семья Кросса, который работает сторожем, и еще пара семей. Он привез газеты со сводками с фронта в Европе. Грейсон несколько раз просыпался ночью и кричал в припадке, напугав большинство из нас. Лил и Питер оба его боятся. Я же опасаюсь, что в его разуме столько же ран от тяжелых испытаний, сколько и на его теле следов сражений. Он почти не спит, блуждает по берегу, где только лунный свет озаряет его путь.

Пятница, 24 мая. – Сегодня наша маленькая группа провозгласила тост за почившую величайшую королеву Викторию. Апрельские дожди – благодать для майских цветов, а майские ливни – для овощей. Мы посадили картофель на участке возле старой хижины Уокера и разбили наносной огород на вершине из сплошной скальной породы, возле маяка, заполнив деревянные ящики землей и посадив помидоры, горох и бобы. У нас в последнее время не было посетителей, хотя по судоходным путям на север, в Тандер-Бей, и обратно то и дело следовали пассажирские и грузовые суда.

Понедельник, 19 августа. – Прибыла «Красная лисица» с запасами муки и свинины, достаточно большими, чтобы хватило до конца сезона, примерно до середины декабря, когда должен вернуться «Джеймс Уэйлен». Я продолжаю беспокоиться о Грейсоне, потому что теперь он пропадает сразу на несколько дней. А Лил рада тому, что его нет рядом. Его припадки только усиливают ужас от его изуродованного лица и муки во взгляде. Я, со своей стороны, объясняю его некомпетентность истерзанной душой, но иногда он выходит в озеро на маленьком баркасе, оставляя нас без лодки на случай чрезвычайных ситуаций. Я подготовил письмо в Департамент морского и рыбного хозяйства, и они ответили мне, что не могут найти ему замену в конце сезона. Они также заявили, что на такие должности назначают ветеранов и пострадавших в Первой мировой войне и что мне нужно найти подход к нему, но я не вижу особых причин для того, чтобы отдавать часть бюджетных средств маяка помощнику, который больше отсутствует, чем присутствует. Лил взяла на себя часть обязанностей Грейсона, подменяя меня в его отсутствие. Мы достаточно хорошо справляемся и без него, потому что должны. У нас ведь нет выбора.