Хумаюн Ахмед - Все в лес пошли… (сборник) Страница 15

– Это вы тогда принесли для нее розы? Мне хозяйка говорила.

Анис не ответил. Эмили Джохан, немного помолчав, сказала:

– Мы, американцы, странный народ. Если чего-то хотим, то хотим этого всей душой, а когда получаем, жизнь для нас теряет свой смысл.

Анис ничего не мог понять.

– Мелисса Гилберт выпила снотворного и заснула… Долгим нескончаемым сном. Анис, вы не зайдете в комнату? Я написала прекрасное стихотворение о звездах.

Анис вышел на улицу. Все вокруг было покрыто снегом. Поверженный город.

Будет много снега. Непременно будет.

Анис пошел домой пешком. Безлюдными улицами овладели призраки. Как странно. На тротуаре под зонтом стояла худенькая девушка. Огонек сигареты на мгновенье осветил ее усталое лицо.

– Привет, мистер. Какая отвратительная погода, – сказала она слабым голосом.

Анис промолчал. Подождав, девушка спросила:

– Как насчет свидания сегодня вечером?

– Нет, спасибо.

Но девушка все равно пошла за ним. Она бросила сигарету и спросила:

– Ты не купишь мне кружку пива? Какой невыносимый холод!

Однажды этот холод кончится. Придет лето с его ярким солнцем.

Американцы сядут в машины и поедут по хайвеям проводить где-нибудь свои отпуска. Монтана, Солт-Лейк, Йелоу-Стоун… Сколько всего стоит посмотреть. Они будут ставить в лесу палатки и проводить там летние ночи. Будет ярко светить луна. Юноши и девушки захотят пойти в лес.

Осторожно, бхуты!

Господин Ахлак жил в Дакке, в Калабагане. Маленький, огороженный забором домик в три комнаты стоял в самом центре района. Вокруг все уже было застроено огромными шести-семиэтажными домами, и таких маленьких домишек в округе больше не было. Хотя иногда господин Ахлак и стыдился своего жилища, но снести этот и построить на его месте дом побольше у него не было ни средств, ни желания. А какой смысл? Живет он один, зачем ему пять спален? Одной вполне достаточно. Он обсадил дом деревьями, которые уже разрослись и радовали глаз. Папайи, высаженные год назад, тоже совсем прижились и приносили вкусные, сочные плоды, чему хозяин был несказанно рад. Господин Ахлак вел очень мирное существование.

Но вот уже несколько дней, как спокойствие его было нарушено: в доме хозяйничали бхуты, невидимые существа, в которых верят только старухи и маленькие дети. Прямо в его спальне творилось такое, чему господин Ахлак и поверить не мог. Он ничуть не боялся – это, скорее, был стыд. В его доме могло быть что угодно, но только не бхуты. Рассказывать это он тоже никому не хотел, человек такому рассказу только криво улыбнется. А как иначе? Если бы Ахлаку рассказали, что кому-то не дают покоя бхуты, он бы тоже рассмеялся, что вполне естественно.

Началось все четыре дня назад в одиннадцать вечера. Ахлак опустил москитную сетку, выключил свет и лег, как вдруг, без всякой видимой причины, сама по себе включилась лампа. Как и любой другой, Ахлак решил, что с выключателем что-то не в порядке. Наши выключатели никуда не годятся: что-нибудь да сломается. Вот все и ищут иностранные. Он поднялся, снова погасил свет, вернулся в постель и натянул на себя покрывало – было прохладно. Лампа снова включилась. Ахлак сбросил с себя одеяло и сел в постели. «А не проделки ли это бхутов?» – подумал он и сам на себя разозлился: как такая мысль могла прийти ему в голову?! Смешно, да и только. Ведь ясно, что-то не так с выключателем: пружинка какая-нибудь не пружинит или шуруп не шурупит… надо вызвать электрика. Тут господина Ахлака осенило: «А что, если не выключать лампу?» Да и какой смысл, если она снова включится – пусть горит. Только он лег, как лампа сама по себе погасла.

– Муталеб! Муталеб! – позвал Ахлак.

Муталеб, мальчонка-слуга господина Ахлака, спал в соседней комнате. Ядерный взрыв в десяти шагах от него и то не потревожил бы его сон, не говоря уже о слабом голосе господина Ахлака, который знал эту простую истину, но звал Муталеба, сам не зная почему. Уж не испугался ли он? Ну и ну, стыдно-то как! Перепугаться бхутов и звать слугу, когда за окном – конец двадцатого века! Слава богу, что никто не слышал. Нельзя об этом никому рассказывать! Позор, в пятьдесят два года звать слугу из-за бхутов! Ну и дела!

Господин Ахлак постарался успокоиться. Горит лампа, не горит – он все равно сейчас заснет. Утром ему рано вставать. Занятия начинаются в восемь. Первой парой он преподает планиметрию и будет завтра объяснять новую главу – уравнение площади круга. Если он не проснется вовремя, то пропустит урок. Это студентам можно прогуливать, а преподавателям никак нельзя. Со сном у него никогда проблем не было: засыпал, стоило только лечь, но сегодня что-то не спалось. Сначала господин Ахлак все ворочался с боку на бок, потом встал и выпил стакан воды. Думал, поможет, но сон не шел. «Наверное, что-то не так с подушкой. Хорошо бы ее приподнять», – решил он. Он поправил подушку и услышал, как кто-то тихонько покашлял за москитной сеткой. Раз, второй. Так кашляют, чтобы привлечь внимание, но кто может кашлять у его постели?

– Сэр, вы не спите?

– Кто тут?

– Это я, сэр.

– Кто «я»?

– Сэр, вы меня не знаете, я просто одинокий, объятый несчастьями бхут и, к своему великому стыду, я беспокою вас в столь поздний час. Простите меня. Сделайте милость, сэр. Ваши добродетели не позволят вам винить бедного бхута.

И тут господин Ахлак понял, что ему просто снится сон. Напугался сегодня бхутов, вот и привиделись. Хотя он в бхутов и не верит, но во сне-то с ними можно разговаривать. Нет поводов ни для стыда, ни для тревоги, даже забавно.

– Значит, бхут, да?

– Да, сэр. Раздавленный горем бхут. Заблудший и потерянный, пришел я к вам.

– Это ты со светом баловался?

– Йес, сэр.

– Ты по-английски говоришь?

– Немножко, сэр. Вери литтл. Не хватает практики, вот и ошибаюсь иногда.

– Раздавленный горем, говоришь? А в чем дело?

– Это длинная история и займет слишком много времени. Сэр, вы никуда не спешите?

– Спешу. Спешу лечь спать. Если я срочно не усну, то завтра пропущу урок. Два занятия и так уже пропали из-за забастовки.

– В таком случае, сэр, вас не следует больше беспокоить.

– Это точно. Вовсе не следует.

– Спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи.

– Гуд найт, сэр.

– Гуд найт.

– Гуте нахт, сэр, шляффен зи гут.

– А это что?

– Это, сэр, «Спокойной ночи, спите спокойно» по-немецки.

– Ты и по-немецки говоришь?

– Не то чтобы говорю… Так, слышал кое-что, пока обитал в немецком Культурологическом институте пару дней. Но опять никакой практики. А без практики, сэр, иностранный язык в два счета забывается. Однако, сэр, пора. Еще увидимся.

– Хорошо. Кстати, а как ты попал в комнату?

– Через окно, сэр. Если позволите, я пойду, сэр.

– Ступай.

Господину Ахлаку показалось, будто оконная ставня немного шевельнулась, все смолкло. Ни звука.

Теперь господина Ахлака мучил следующий вопрос: если то, что ему казалось действительностью, на самом деле было сном, то как знать, спит он сейчас или нет?

– Муталеб, Мутале-е-еб!

Муталеб не подавал признаков жизни. «Да, без дубины здесь не обойтись, – подумал Ахлак, – по голове. Это бы его оживило».

Опять захотелось пить. А может ли вообще во сне хотеться пить? Размышляя об этом, господин Ахлак сам не заметил, как заснул… или это сон кончился?

Проснулся он в 9:10 в отвратительном настроении: бхутов он уже ненавидел. Раз уж он пропустил занятия, то самым правильным было бы вовсе не появляться сегодня в колледже. Надо вызвать электрика исправить выключатель, чтобы снова не проспать занятия из-за бхутов.

Господин Ахлак сам сходил за электриком, который поставил ему новый выключатель, немецкий. «Немецкий… Этот бхут что-то говорил по-немецки… “Гуте нахт” или как там? – мелькнуло в голове у Ахлака. – Смех да и только! Лучше никому об этом не рассказывать». Днем Ахлак поехал в Малибаган, другой район города, в гости к своей младшей сестре. Больше он ни у кого из родственников не бывает, не нравится ему у них, то ли дело жить одному! Поэтому он до сих пор и не женился. Сейчас он, правда, пожалел об этом: здорово бы было рассказывать деткам о бхуте, который знает немецкий! С близким человеком можно обо всем поговорить. Господин Ахлак был очень близок со своей младшей сестрой Милли, раз в неделю ему было просто необходимо ее видеть, иначе у него страшно портилось настроение. В сестре Ахлака раздражало только одно: стоило ей увидеть его, как она начинала: «Брате-ец, ты почему все один живешь, а?» Господину Ахлаку в его пятьдесят два года это совсем не нравилось, поэтому больше раза в неделю он у Милли не появлялся. Кроме того, Трина, Миллина дочурка, ужасно избалована и только портит господину Ахлаку настроение.