Орхан Памук - Рыжеволосая Женщина Страница 19

Молодой Сухраб схватил отца, швырнул его на землю и сел сверху. Сухраб уже собирался отрубить отцу голову блестящим, как вода на солнце, мечом, но Рустам в страхе сумел уговорить молодого витязя.

– Не убивай меня с первого раза, сбрось меня на землю второй раз, – сказал отец Рустам своему сыну Сухрабу. – Тогда ты заслуженно убьешь меня. Наш обычай именно таков. Если ты меня послушаешь, то тебя будут считать настоящим храбрецом.

Сухраб, повинуясь голосу сердца, подарил жизнь старому витязю. Тем же вечером друзья сказали Сухрабу, что он совершил ошибку – никогда не стоит недооценивать врага, но молодой и сильный воин не прислушался к их мудрым речам.

На третий день, когда битва только началась, Рустам внезапно сбросил сына наземь, выхватил меч, вонзил Сухрабу в грудь и убил своего сына. Читая это, я ужаснулся, как много лет назад в шатре театра в Онгёрене.

Точно так же и Эдип убил отца, которого не знал, поддавшись минутному гневу.

Могли ли мы считать Эдипа, убившего своего отца, и Рустама, убившего своего сына, невиновными, потому что они не сознавали, что делают? Когда древнегреческие зрители смотрели пьесу Софокла «Эдип», они, вероятно, думали, что грех Эдипа заключался только в том, что он пытался избежать предначертанной ему Аллахом судьбы, как много лет назад говорил мне Махмуд-уста. Точно так же и грех Рустама заключался не в том, что он убил своего сына, а в том, что он зачал сына во время случайной встречи и не смог быть ему настоящим отцом.

Древние греки думали: Эдип наказан за то, что противостоял посланной ему богами судьбе, и находили это справедливым. Согласно той же логике, я думал, что необходимо было наказать Рустама, убившего своего сына. Однако в случае с Рустамом отец не понес никакого наказания, потому что на Востоке важнее быть победителем, чем отцом.

Иногда по ночам я просыпался и, лежа рядом со спящей женой, думал об этом. Из-за неплотно задвинутых занавесок на прекрасный лоб Айше и на ее выразительные губы падал свет уличных фонарей, и я чувствовал, как счастлив со своей женой, несмотря на то что у нас нет детей. Я вставал с кровати и подходил к окну.

Однажды ночью я привычно выглянул в окно. Над Стамбулом висел дождливый смог, водосточные трубы старого дома, в котором мы жили, тоскливо гудели, а по темной улице проезжал встревоженный полицейский автомобиль с синей мигалкой. То были годы, когда в Турции шла борьба между сторонниками Европейского Союза, националистами и исламистами. Стороны использовали друг против друга турецкий флаг в качестве средства войны, и во многих районах Стамбула развевались гигантские флаги.

Иногда ночью над городом пролетал самолет. Мне казалось, что он посылает мне какой-то особенный знак. Я думал о мастере и о колодце, о том, что мне нужно поехать в Онгёрен, чтобы узнать, виновен я или нет, и избавиться от угрызений совести. Но вместо этого я довольствовался лишь тем, что вновь перечитывал «Шахнаме» и «Царя Эдипа».

В те годы я обзавелся привычкой сравнивать всех отцов и сыновей, с которыми меня сводила жизнь, с Эдипом и Рустамом. Задумчиво шагая домой с работы и наблюдая за тем, как владелец закусочной распекает своего помощника, я думал, что такой никогда не будет Рустамом. Когда Айше уходила в гости к самой близкой подруге на празднование дня рождения ее сына, я размышлял о том, что строгий и нетерпимый муж подруги вообще-то является прекрасным кандидатом на роль неразумного Рустама.

Был период, когда я читал газеты, в которых большое внимание уделялось скандалам и расследованиям. В Стамбуле очень любили такое чтиво, и бульварные газеты выходили огромными тиражами. Первый тип описываемых преступлений был следующим: пока сын находился в армии, или в тюрьме, или где-то в отъезде, отец соблазнял молодую красивую невестку, а сын, вернувшись и узнав о произошедшем, убивал отца. Второй тип, имевший многочисленные и часто повторявшиеся варианты, заключался в том, что изголодавшийся по физической любви сын в момент безумия насильничал над матерью. Некоторые насильники убивали своих отцов, пытавшихся их остановить или наказать. Подобных «Эдипов» общество строжайшим образом осуждало. Отцеубийц впоследствии часто убивали тюремные надсмотрщики, бандиты или наемные убийцы. Ни государство, ни тюремное начальство, ни газетчики, ни общество не возражали против такого восстановления справедливости.

Я начал делиться с Айше своими мыслями об Эдипе и Рустаме. Жена прониклась интересом к пьесе Софокла и легенде, рассказанной Фирдоуси. Иногда мы между собой разделяли всех людей по двум типам – Рустам или Эдип. Отцы, которые, несмотря на доброту и нежность, вызывали страх у своих сыновей, являлись для нас Рустамами.

Фирма, в которой я работал, имела хорошие отношения с мэрией и с партией власти и поэтому получала участки, у которых в скором времени менялись планы застройки, или разрешенная этажность, или по которым прокладывались новые дороги, и мы с легкостью пользовались государственной ипотекой. Я не думаю, что фирма занималась какими-то неподобающими делами. Но иногда я задумывался над тем, что сказал бы мой отец, если бы узнал, что его сын прекрасно устроил свою жизнь благодаря партии власти. Я много лет в глубине души сердился на отца за то, что он пропал, но теперь чувствовал, что не в обиде на него хотя бы потому, что отцу решительно не понравилось бы то, что я делаю.

После сорока лет меня начала мучить бессонница. Просыпаясь посреди ночи, я шел к себе в кабинет и принимался разбирать документы, просматривать каталоги стройматериалов и вчитываться в договоры. Эта работа в конце концов так портила мне настроение, что я окончательно терял сон. И тогда вспоминал Махмуда-усту: в потаенном уголке моего сознания постепенно уменьшавшийся человечек рыл колодец из одного конца Земли в другой.

Один знакомый профессор литературы, которого я знал по книжному магазину «Дениз» и который был в курсе моего увлечения историей Рустама и Сухраба, рассказал обо мне директору библиотеки дворца Топкапы Фикрие-ханым. Эта достойная женщина ответила профессору:

– Пусть приходит ко мне, и я покажу ему красивые старинные рукописи «Шахнаме» с миниатюрами.

В Стамбуле все еще очень много хороших людей.

Коллекция иранских рукописей с миниатюрами и орнаментами, принадлежащая библиотеке дворца Топкапы, считается одной из лучших в мире и настолько же богата, насколько коллекция рукописей XV–XVI веков в павильоне Нигяр-хане тегеранского дворца Голестан. Первыми экспонатами коллекции стали книги, которые султан Селим Грозный привез в 1514 году, захватив их в Тебризе после победы над шахом Измаилом. В казне шаха находились невероятно красивые, украшенные драгоценностями и миниатюрами рукописи «Шахнаме» из сокровищниц династии Ак-коюнлу и узбекского Шейбани-хана, которые потерпели поражение от рук шаха Измаила. В последующие два столетия Османы многократно сражались с Сефевидами, и Тебриз много раз переходил из рук в руки. Когда после очередной войны Сефевиды направляли к Османам послов с мирными переговорами, они часто посылали в подарок прекрасные, украшенные драгоценными камнями рукописи «Шахнаме», красотой которых очень гордились, и рукописи эти скапливались в сокровищнице дворца Топкапы.

Фикрие-ханым щедро раскрыла передо мной страницы самых красивых из «Шахнаме» (их возраст пять веков), и мы вместе внимательно рассматривали миниатюры, на которых Рустам, убив Сухраба, горько рыдает над телом сына. На лучших миниатюрах по глазам отца читались безысходность и стремление вернуть назад последние мгновения.

В один из дней Фикрие-ханым показала мне очень много рисунков.

– Никто сейчас не интересуется старинными историями, – сказала она. – Мне понравилось, что вы так много занимаетесь Рустамом и Сухрабом. Что вы нашли в этой сказке?

– Мне запало в душу то, что отец убивает сына, а затем раскаивается, – сказал я. – Много лет назад я видел похожую сцену в одном бродячем театре.

– У вас плохие отношения с отцом? – спросила Фикрие-ханым. И не дождавшись ответа, продолжила: – Мы, турки, незаслуженно позабыли о «Шахнаме». К тому же мир, в котором мы сейчас живем, не любит старинные истории о великих воинах. Книгу Фирдоуси давно забыли, но истории из «Шахнаме» продолжают жить. Они до сих пор бродят среди нас, меняя обличье. Вот только позавчера вечером мы с моей помощницей смотрели по седьмому каналу старый фильм с Ибрагимом Татлысесом[13]. Это была адаптация легенды о любви из «Шахнаме» наложницы Гюльнар и Ардашира[14]. Мы с моей ассистенткой Тугбой смотрим старые турецкие фильмы для того, чтобы увидеть старинный Стамбул, и для того, чтобы рассмотреть в новых сюжетах старые, пришедшие из «Шахнаме» и других книг. Насколько изменился Стамбул, не так ли, Джем-бей? Но глаза все равно узнают старые улицы и площади. Точно так же происходит и с историями «Шахнаме». Недавно мы посмотрели один фильм и смогли выявить все сюжеты, заимствованные из «Хосрова и Ширин»[15]. Мне кажется, что если эти книги забудут, то истории из них все равно продолжат жить в пересказах. Когда мы смотрим мелодрамы киностудии «Йешильчам», то вспоминаем легенды прошлого. Многие сценаристы, вновь и вновь перечитывая «Шахнаме», пишут затем сценарии для турецкого и персидского кино. Эти сказания очень любят в Пакистане, Индии и во всей Средней Азии и постоянно снимают по ним фильмы, как и у нас на «Йешильчаме».