Татьяна де Росней - Мокко Страница 23

Снова звонок. На этот раз Эндрю. Спокойный, почти холодный. Он говорил со мной на французском, четким, размеренным голосом, как преподаватель в школе:

– Зачем ты поехала в Биарриц, Жюстин? Потому что эта дама живет там? Ты узнала имя и решила с ней встретиться. Я прав? Но зачем ты это делаешь? Почему ничего мне не сказала, не объяснила? Почему? Потому что, по-твоему, я не смог бы тебя понять? Потому что ты думаешь, что мне не больно? Что для меня все не так мучительно, как для тебя?

У него сорвался голос. Я ждала от Эндрю чего угодно, только не проявления эмоций. Оно пришлось как нельзя кстати, но мне было тягостно слышать от него эти слова. Что я могла ему сказать? Как объяснить?

Он заговорил снова:

– Я хочу, чтобы ты вернулась, Жюстин, и как можно скорее. Ты мне нужна. I need you.[53] И Малькольму тоже. Ты нужна нам обоим. Пожалуйста, возвращайся скорее! Возвращайтесь с Джорджией, она тоже нужна мне, вы обе мне нужны!

Я отвернулась к дверце машины. Арабелла как раз показывала Джорджии море. Мой муж замолчал. Замкнулся в своей печали, в своем непонимании. Я проговорила тихо: «I love you», но не была уверена, что он меня услышал. Разговор прервался. Такси как раз остановилось перед современным зданием на берегу моря.

Выйдя из машины, я впервые спросила себя: а правильно ли я поступила, приехав сюда? Не слишком ли я тороплю события? И не пожалею ли об этом впоследствии?

На Биарриц опустилась ночь. Я вышла на балкон, обращенный к пляжу отеля «Мирамар», и принялась смотреть на море. Высокие волны с кремового цвета барашками накатывали на берег. Дул соленый ветер. Белесый луч маяка, словно взгляд, скользил по городку – по бетонным коробкам современной постройки, по старинным виллам причудливой архитектуры. За моей спиной в гостиной, приглушив свет, беседовали Арабелла и Кандида.

Хозяйка дома приготовила для нас вкуснейший ужин: салат с курятиной, рис с томатным чатни и крамбл, который мог бы соперничать с вкуснейшими крамблами моей свекрови. Еще одна англичанка, умеющая готовить… Я часто спрашивала себя, откуда у французов это презрение к английской кухне. Я достаточно долго жила в Лондоне, даже если не считать наших с Эндрю путешествий по Англии, чтобы прийти к убеждению: кулинария у англичан ничуть не хуже кулинарии, присущей нации, с которой они состоят в извечном соперничестве. Традиции в приготовлении еды разные, бесспорно, но английские блюда тоже очень хороши. «You knowhowthe French are,[54] – со вздохом говорил Эндрю. – Французы уверены, что лучше всех разбираются в еде и вине. Им доставляет огромное удовольствие кричать на всех углах, что британцы едят дерьмо». Невеселая улыбка.

Кандида оказалась невысокой белокурой дамой, чем-то похожей на Камиллу Паркер-Боулз. Они с Арабеллой познакомились, когда обеим было по десять лет, а потом крепко сдружились во время учебы в пансионе для девушек «East Haddon Hall» в Норхемптоншире. Они вместе пережили бомбардировки Лондона в 1941 году. Муж Кандиды, толстенький жизнерадостный житель Биаррица, умер, но почти в каждой комнате была его фотография.

Я дышала одним воздухом с «ней». Эва Марвиль. Она была недалеко, со своего балкона я могла рассмотреть начало Берега Басков. Со слов Кандиды, это было совсем рядом, пятнадцать минут пешком, не больше, за той странной виллой готического вида под названием «Villa Belza» и за Мысом Пресвятой Девы.

Девять часов. Интересно, чем «она» занята? Есть ли у нее муж, дети? Мне вспомнились слова водителя автобуса: «Я уверен, что у водителя светлые кудрявые волосы, длинные! А на переднем пассажирском сиденье был мужчина». Мужчина. Муж? Друг? Любовник?

Возможно, сейчас «она» как раз смотрит телевизор, в одиночестве или с семьей… И даже не предполагает, что я здесь, в городе, совсем близко от нее. Она наверняка вычеркнула из памяти ту среду, сбитого мальчика, добавивший газу «мерседес», скрывающийся с перекрестка в облаке выхлопных газов, бегство по улицам Парижа… Интересно, ее руки на руле дрожали тогда? Вспоминает ли она это ощущение каждый раз, когда садится в машину?

Дождаться завтрашнего дня, пятницы… Мне же хотелось одного – отправиться к ней немедленно, бродить вокруг ее дома, искать, делать выводы. Но час был слишком поздний. На улице похолодало. Я чувствовала себя уставшей. Нет, нужно подождать до завтра… Время от времени Арабелла посматривала в мою сторону, я спиной ощущала ее взгляд. Она беспокоилась обо мне, но не решалась о чем бы то ни было спрашивать. Думаю, она тоже недоумевала, зачем я сюда приехала. Эндрю наверняка сказал ей. Что она могла думать? Скоро я это узнаю…

Мои родители, узнавшие о моем отъезде от Эндрю, оставили полное упреков сообщение на моем автоответчике в мобильном. «Какая муха тебя укусила? Бросить сына в коме и мужа и уехать в Биарриц со свекровью!» Я поняла, что об Эве Марвиль им ничего не известно. Эндрю им об этом не сказал. Что ж, тем лучше. Но Эмма сразу же догадалась. Она тоже мне позвонила:

– Скажи-ка, Жюжю, не собираешься ли ты выкинуть какой-то трюк? Биарриц – это же департамент Атлантические Пиринеи, 64, верно? Ты что, напала на след?

Я сказала, что да: на этот раз след правильный, я уверена, что знаю, кто была та блондинка за рулем, флики скоро свяжутся с ней, но это займет время. Биарриц далеко от Парижа, да еще эта летняя пора отпусков… Поэтому я и приехала. Эмма вздохнула. Я слышала, как на заднем плане вопит ее младший сынишка, которому уже давно пора было спать.

– Знаешь, Жюжю, я не уверена, что поехать в Биарриц – это хорошая идея. Полиция знает, что делать. Я начинаю бояться, не наделаешь ли ты глупостей.

То же самое слово, что и у Лорана. Глупости. Никаких глупостей… Я сказала сестре, чтобы она не волновалась. Я справлюсь. Завтра я решу, что делать. Или что не делать. Я приму решение завтра.

Спала я плохо. Шум прибоя, это странное глухое ворчание целую ночь отдавалось у меня в висках. Я рано встала и беззвучно оделась. Все еще спали. На столе я оставила записку: «Gone for a pro me nade, back later».[55] Утро было прекрасным и свежим. На улицах почти не было прохожих. Я шла быстро, широкими шагами, ощущая нервозность и возбуждение.

Движение помогало мне, отвлекало от размышлений о том, что же теперь делать. Я смотрела по сторонам, разглядывала город, в котором оказалась впервые. У него были свои цвета – розовый, белый, зеленый, красный. «Hôtel du Palais» в своем ветхом великолепии. Платаны. Сосны-зонтики. Тамариски. Соленый запах моря, витавший над выстланными мелкой бежевой плиткой тротуарами. Длинная прямоугольная площадь с развевающимися на ветру флагами. Большой магазин – «Biarritz Bonheur»[56] – был еще закрыт. Прочитав это название, я улыбнулась.

Я вышла на маленькую улочку, поднимавшуюся вверх. По обе стороны от проезжей части располагались кондитерские, небольшие магазины, ресторанчики, всевозможные лавки. Я купила круассан. Он был еще теплым. Жуя его, я думала о сыне, о муже. О Эве Марвиль, к которой неумолимо приближалась. Следующая улица – ее, тот самый проспект Басков. Вдалеке, к югу, виднелся длинный темный пролив – там, как мне казалось, должна была начинаться Испания. Слева – Пиренеи в ореоле густого серого тумана. Внизу – почти съеденный приливом пляж. На синей морской глади – маленькие черные точки. Лодки? Нет, слишком уж маленькие. Но как только одна точка взлетела на волну, я поняла – это серферы. Несколько мгновений я любовалась ими. За спиной у меня – разрисованный граффити бункер в скале, несомненно, наследие войны. А вверху – ряд многоквартирных домов и вилл. Ее наверняка должна тоже быть там. Один из тех домов… Интересно который? Я вспомнила, что не знаю его номера. Только название – «Etche Tikki». Я медленно шла мимо домов, надеясь, что выгляжу естественно, хотя сердце билось так, что это вряд ли было возможно.

Каждый раз, глядя на фасаддома, я представляла, что она стоит на балконе, смотрит на меня и думает, что я выгляжу чокнутой. Странной. И вот она догадывается, кто я… Но я так никого и не увидела. В некоторых окнах были открыты ставни, и я могла заглянуть внутрь. Спокойные комнаты, неубранные постели, утреннее солнце освещает банное полотенце, чьи-то брюки… Странный контраст между обветшалыми виллами и уродливыми многоквартирными постройками, квадратными, в дюжину этажей. «Mar y Luz». «Résidence Avelino». «Irrinzenia». Я шла по улице стараясь выглядеть беззаботно и безразлично, как человек, отправившийся на обычную утреннюю прогулку. Где же ее дом? Почему я до сих пор его не нашла? Неужели Лоран ошибся?

Я чувствовала, как нарастает нервозность. Обгрызенный ноготь снова оказался у меня во рту. Что я буду делать, если не найду ее? Уеду обратно в Париж? Вернусь домой? Нет, я приехала сюда, чтобы получить информацию. Приехала не для того, чтобы отступить на полпути. Даже если признать, что в глубине души мне этого хотелось. Хотелось взять ноги в руки и бежать отсюда, снова стать маленькой трусихой, которая осторожно спускается с заснеженной горочки «плугом» вслед за сестрой. Дважды я прошла по улице туда и обратно, но так и не обнаружила «Etche Tikki».