Брюс Кэмерон - Жизнь и цель собаки Страница 24

Я никак не мог смириться с таким предательством. Где-то там мальчик ждет меня, не понимая, куда я делся. Все были отвратительно спокойны, словно не замечали катастрофических изменений, поразивших дом. Я так разгневался, что сунулся в шкаф мальчика и вытащил летало, которое положил на колени Бабушке.

– А это еще что? – воскликнула она.

– Изобретение Итана, – напомнил Дедушка.

Я гавкнул. Да! Итан!

– Хочешь на улицу, Бейли, поиграть? – спросила Бабушка. – Пойди, погуляй с ним.

Гулять? Гулять к мальчику?

– Думаю, лучше я отсюда посмотрю игру, – ответил Дедушка.

– О господи, – вздохнула Бабушка. Она подошла к двери и бросила летало во двор – оно не пролетело и пяти шагов. Я поскакал к леталу, схватил его и в полном непонимании уставился на дверь – Бабушка захлопнула ее, оставив меня снаружи.

Ну ладно. Я выплюнул летало и побежал мимо Флер по дорожке, к дому нашей девочки – я проделывал такое уже несколько раз после отъезда Итана. Запах девочки ощущался повсюду, но запах мальчика постепенно выветривался. На дорожке остановилась машина, из нее выскочила Ханна и крикнула:

– Пока!

Потом обернулась и увидела меня:

– О, привет, Бейли!

Я подбежал, виляя хвостом. От ее одежды я ловил запах других людей, но только не Итана. Ханна прошла со мной до нашего дома и постучала в дверь. Бабушка впустила ее и угостила пирогом – а меня нет.

Мне часто снился мальчик. Мне снилось, как он прыгает в пруд, а я ныряю глубже и глубже – мы играем в спасение. Снилось, как мальчик делает карт и радуется. Иногда снилось, как он прыгает в окно и как резкий крик боли срывается с его губ, когда он падает в горящие кусты. Этот сон я ненавидел; и однажды ночью проснулся как раз от него и увидел, что надо мной стоит мой мальчик.

– Привет, Бейли! – прошептал он; я вдыхал его запах. Он снова на Ферме! Я вскочил и положил лапы ему на грудь, чтобы облизать лицо.

– Ш-ш-ш! – сказал мальчик. – Уже поздно; я только что приехал. Все спят.

Настал День благодарения. Жизнь возвращалась в нормальную колею. Мама была тут, Папы не было. Ханна приходила каждый день.

Мой мальчик выглядел счастливым, но я чувствовал: что-то отвлекает его. Он много времени проводил, глядя в газеты, и не играл со мной, даже когда я принес дурацкое летало.

Я не удивился, когда он снова уехал. Я понял, что такова теперь моя жизнь. Я жил на Ферме с Дедушкой и Бабушкой, а Итан приезжал только на время. Плохо; но раз мальчик каждый раз возвращался, мне было легче смотреть, как он уезжает.

Мой мальчик был здесь, когда воздух потеплел и появились свежие листочки; мы с Итаном пошли смотреть, как вокруг большого двора бегает Ханна. Я ощущал ее запах и запахи других мальчиков и девочек, потому что ветер дул с их стороны, а они сильно потели. Все выглядело забавно, но я оставался рядом с Итаном, потому что мне казалось, что боль в его ноге раздается по всему телу. Странно: в нем бурлили темные чувства, когда он смотрел, как бегает девочка и остальные.

– Привет! – Ханна подбежала к нам. Я лизнул ее ногу, соленую от пота. – Приятный сюрприз. Привет, Бейли!

– Привет.

– Я еще скинула время на четырехстах, – сказала девочка.

– Что это за парень? – спросил Итан.

– А… Какой? Ты о чем?

– Тот парень, с которым ты говорила и обнималась; вы, похоже, большие друзья, – сказал Итан каким-то напряженным голосом. Я огляделся: никакой опасности не было.

– Итан, это просто друг, – резко ответила девочка. Она так произнесла его имя, словно Итан – плохой, плохой мальчик.

– Значит, это он – как его, Бретт? Быстрый, что и говорить… – Итан ткнул в землю тростью; я обнюхал кусок земли, который он выдрал.

– Так, и что это должно означать? – Ханна уперла руки в боки.

– Иди; тренер ждет, – сказал Итан.

Ханна обернулась через плечо, потом снова посмотрела на Итана.

– Да, мне действительно пора, – сказала она нерешительно.

– Прекрасно. – Итан повернулся и похромал прочь.

– Итан! – позвала Ханна. Я посмотрел на нее, но мальчик уходил. Я все еще чувствовал странную, темную смесь печали и злобы. Чем-то, видимо, это место не понравилось Итану, потому что мы больше сюда не возвращались.

Тем летом произошли большие изменения. Мама приехала на Ферму, а за ней на дорожке появился грузовик. Люди разгрузили какие-то ящики и занесли их в Мамину спальню. Бабушка и Мама долго тихо разговаривали; иногда Мама начинала плакать, тогда Бабушка хмурилась и отправлялась заниматься делами.

Итан постоянно уезжал на «работу» – это было то же самое, что и школа, то есть я не мог сопровождать его, но когда мальчик возвращался, от него приятно пахло мясом и жиром. Запахи напоминали мне тот случай, когда Флер бросила нас в лесу, а потом Дедушка кормил меня едой из пакета на переднем сиденье грузовика.

Но главным изменением в нашей жизни стало то, что девочка больше не приходила в гости. Иногда мой мальчик брал меня кататься на машине; проезжая мимо дома Ханны, я ощущал ее запах и знал, что она тут, но мальчик никогда не останавливался и не заезжал к ней. Я понял, что скучаю по девочке; она любила меня и пахла замечательно.

Мальчик тоже скучал. Проезжая мимо дома Ханны, он всегда смотрел в окно и чуть притормаживал; я ощущал его тоску. Я не понимал, почему нам просто не подъехать к ее дому и узнать, нет ли у нее галет.

В то лето Мама часто ходила к пруду и грустно сидела на пристани. Я пытался поднять ей настроение и лаял на уток, но ее невозможно было развеселить. В конце концов она стащила что-то с пальца – не пищу, а что-то металлическое, круглое – и бросила в воду. Легкий плеск – и все исчезло.

Я посмотрел, хочет ли Мама, чтобы я прыгнул следом – хотя понимал, что это уже бесполезно, – но она позвала меня к себе, и мы вместе отправились домой.

После этого лета жизнь пошла своим чередом. Мама тоже начала ходить на работу и, возвращаясь, пахла ароматными и сладкими маслами. Иногда я отправлялся с ней – мимо козьей фермы, по грохочущему мосту, мы проводили весь день в большой комнате, полной одежды, пахучих восковых свечей и неинтересных металлических штук. Люди приходили посмотреть на меня, а уходили, унося что-то в коробках. Мальчик приезжал на День благодарения, на Веселое Рождество, на Пасху и Летние каникулы.

Я уже перестал негодовать от поведения Флер, которая ничего больше не делала, лишь стояла весь день, щурясь на ветер; и тут Дедушка объявился со странным существом – оно двигалось, как маленькая лошадь, а запах был совсем незнакомый. Звали его ослик Джаспер. Дедушка со смехом наблюдал, как Джаспер скачет по двору.

– Только осла нам не хватало! – говорила Бабушка и уходила в дом.

Джаспер совершенно не боялся меня – самого свирепого хищника на Ферме. Я немного поиграл с ним, но быстро потерял интерес – что толку возиться с существом, которое не знает, как поднять мячик.

Однажды на ужин пришел человек по имени Рик. От Мамы я ощущал радость и смущение, от Дедушки – подозрение, а от Бабушки – восторг. Рик и Мама сидели на крыльце, совсем как сидели Ханна и Итан, только не боролись. После этого я чаще видел Рика – он был большой, и руки у него пахли деревом. Он бросал для меня мячик чаще других, так что мне он нравился, правда, не так, как мой мальчик.

Больше всего мне нравилось время, когда Дедушка занимался «по хозяйству». Если он не занимался по хозяйству, я все равно забирался в сарай поспать. Я спал все больше и уже не очень любил долгие путешествия. Когда Мама и Рик брали меня на прогулку, я всегда выдыхался к нашему возвращению.

Единственное, что теперь меня радовало, – когда на Ферму приезжал мой мальчик. Я как прежде плясал, вилял хвостом и скулил; я играл бы на пруду или гулял бы в лесу – делал бы все, что он пожелает, даже гонялся бы за леталом, к счастью, мальчик про него забыл. Иногда мы ездили в город, в собачий парк; я всегда рад был увидеть других собак, мне казалось, что молодые чересчур заняты беспрестанными играми и борьбой.

Однажды вечером случилась странная вещь: Дедушка поставил передо мной ужин, а мне не хотелось есть. Рот наполнился слюной, я немного попил и лег. Вскоре тупая, тяжелая боль пронзила мое тело; тяжело дышалось.

Я пролежал всю ночь на полу у миски с едой. На следующее утро, увидев меня, Бабушка позвала Дедушку.

– С Бейли что-то не так! – сказал он. Я слышал тревогу в его голосе, когда он назвал мое имя, и повилял хвостом, чтобы он знал, что у меня все в порядке.

Дедушка подошел и тронул меня:

– Что с тобой, Бейли? Тебе плохо?

Немного поговорив, Мама и Дедушка отнесли меня в грузовик и отвезли в чистую прохладную комнату с добрым мужчиной, тем самым, к которому мы в последние годы ездили все чаще. Он ощупал меня – я повилял хвостом, но не очень хорошо себя чувствовал и не пытался сесть.

Вошла, плача, Мама, за ней Бабушка и Дедушка; даже Рик пришел. Я хотел дать им понять, что рад такому вниманию, но боль стала сильнее, и я смог только закатить глаза, чтобы посмотреть на всех.