Олег Ёлшин - Миллион для гения Страница 28

И тут случилось невероятное.

– Это же твоя книга! – воскликнула Галя. Он посмотрел на один из длинных столов и увидел знакомую обложку, а рядом лежали газеты, вернее, тот самый Литературный журнал, с титульной страницы которого смотрела его фотография. Великий Достоевский, взяв ее в руки и пробежав глазами статью, перевел взгляд на Леонидова. Он ничего не стал говорить, пожал руку, и тепло от этого рукопожатия сквозь столетия передалось ему.

– Пойдемте, господин Леонидов, пойдемте, – воскликнул какой-то человек и подвел его к столу. Потом Леонидов давал интервью, рассказывал о своих книгах, а из печатного станка тем временем выскакивали газеты и журналы, где под его портретом уже появлялись эти слова. Все происходило в реальном времени, как нереально могло показаться…

– Жалко, нет рядом Ангела, – подумал он, – тот сумел бы оценить по достоинству, а не обижаться где-то там, вдалеке. Какой-то несуразный он у нас. Повезло же с Ангелом…

Зато Галя была рядом, она неотступно следовала за ним от стола к столу, от интервью к новой рецензии, и дальше, к печатному станку, откуда продолжали выскакивать его книги. А напечатанные Литературные журналы уже заполняли огромный стол, росли, чудовищной пачкой поднимаясь к самому потолку, и с каждой обложки смотрели фотографиями Леонидова. И казалось, что эта глянцевая кипа пятитысячным тиражом не устоит, рухнет,… нет, поднимется в воздух и полетит, расправив крылья-страницы, и люди внизу увидят его портрет.

– Вот, что такое пиар! – подумал Леонидов. – Если Тепанов возьмется – обязательно СДЕЛАЕТ.

– Пойдемте к нам, господин Леонидов, – услышал он голос Тепанова. Тот стоял рядом, приглашая его за собой. Они отошли от печатного станка, вернувшись к месту, где находились классики. Галя шла следом. Пушкин с удовольствием на нее смотрел, и Леонидов, перехватив его взгляд, понял, что когда-то он не ошибся в выборе. У Пушкина, говорят, был хороший вкус. Галя тоже смотрела на Пушкина, и уже не могла оторвать своего взгляда. Краснела, и молчала, Пушкин тоже молчал, лукаво подмигивая ей. Потом взял ее руку в белой перчатке и… поцеловал. Снова поцеловал, уже выше у локтя и опять заглянул ей в глаза…

– Однако, наглец! – возмутился про себя Леонидов. – Если бы он не был Пушкиным, давно получил бы по шее, – подумал он, продолжая следить за классиком, а тот все улыбался, нахально и откровенно на нее глазея.

– Может, наплевать на все регалии и звания?

Голос Тепанова отвлек его от этих ужасных мыслей:

– Господин, Леонидов, – спокойно произнес он, – по договору мы обещали дать вам премию.

– Да-да, премию, – не оставляя своих намерений глядя на Пушкина, пробормотал Леонидов.

– Уважаемый, наш замечательный, всеми любимый господин Толстой, готов дать вам ее от своего имени и со своим автографом.

Тут неожиданно вмешалась Галя:

– А нельзя ли господину Пушкину тоже дать нам премию?

Она уже стояла рядом с Пушкиным, а тот не выпускал ее руки. Такого Леонидов от нее не ожидал! Он удивленно взглянул на Галю, перевел взгляд на Пушкина. Тот засмеялся и снова пронзительным взглядом на нее уставился.

– Но, по договору вам дается только одна премия, – возразил Тепанов, – повернулся к Пушкину и спросил: – Хотя… Ну что, брат Пушкин?

– Ничего страшного, – воскликнул тот, галантно глядя на Галю, – мы уступим-с, – прищурился, а глаза его засверкали дьявольским огнем. И снова впился губами в ее руку.

– Еще мгновение, – подумал Леонидов, – и я за себя не ручаюсь… Вот, снова пялится! Да как нагло! Съездить бы по этой поэтической физиономии, чтобы и честь знал? Однако, нельзя. Полагается вызывать на дуэль. А если тот выберет шпагу? Как с ней управляться? А пистолет? Сумеет ли он собственными руками убить самого Пушкина, тем более во второй раз?

И тут Пушкин произнес потрясающую фразу, после которой у Леонидова выпучились глаза: – Покажите ему наш прайс-лист, – громко сказал великий поэт. Галя опешила, и Леонидов тоже замер, не понимая.

– Ну, что же вы, господин Тепанов, где наш прайс? Давайте-ка его сюда и корочки давайте-с, – засуетился классик, оторвавшись от ее руки. Теперь они с изумлением смотрели на поэта, который ползал и искал что-то под столом. Наконец он достал картонную коробку и высыпал ее содержимое. Коробка была удивительным образом похожа на ту, куда Тепанов когда-то положил его деньги. По столу рассыпались новенькие удостоверения о принадлежности к той или иной литературной премии. Внутри каждого из них уже стояли печати и автографы классиков, оставалось только вписать имя.

– А вот и чертов прайс! – с радостью воскликнул Пушкин. – Вот же он, посмотрите сюда! – и начал зачитывать:

– Толстой входит в стоимость договора, – начал он, – а если он не устраивает…

Толстой хотел было что-то возразить, но тот его перебил, – молчите, батюшка, молчите, не время сейчас, потом посчитаемся… Так. Если не Толстой, а Лермонтов, извольте добавить пять тысяч рубчиков-с, если Тютчев, скинем сотенку-с, ну, а коли Пушкин… Кладите двадцать тысяч и берите мою премию! Забирайте! – широко махнув маленькой ручкой, добавил он, – не жалко!

Леонидов вдруг спросил: – А разве премии дают, а не присуждают?

Классики переглянулись, помолчали.

– Это раньше их присуждали, а теперь дают-с, – засмеялся Тепанов.

– Вот так-то-с, – добавил Пушкин, – ну, так что, господа? И мой автограф в придачу.

– А платить обыкновенными рублями? – робко спросила Галя. Классики дружно закивали, загудели и произнесли почти хором, – ну, конечно, рублями, конечно! Самыми настоящими рублями третьего тысячелетия.

– Ну, так что? – снова спросил Пушкин.

И тут в зале произошло замешательство, свечи начали меркнуть, люстры раскачиваться. Люди непонимающе посмотрели наверх и замерли. Откуда-то с высоты явилось огромное чудовище, похожее на белый призрак. Оно, облетев зал, издавало жуткие нечеловеческие крики, которые леденили в жилах кровь. Все замерли в оцепенении, не в силах двинуться с места. Чудовище, сделав пару витков под потолком, членораздельно заорало:

– А ну-ка, кыш отсюда, нечистая сила! Изыди! Вон, я кому сказал! Пошли отсюда! Вон!

Свечи начали гаснуть, они мертвенным блеском светили в темноте и шипели. Чудовище продолжало летать, как под куполом цирка и орать. Классики, сидевшие рядом, начали куда-то исчезать. Каким-то непостижимым образом из их старинных камзолов выскакивали маленькие черные существа и с диким визгом разбегались. Их наряды теперь оставались пустыми, как чемоданы, продолжая восседать на стульях. Вдруг один черный комок вернулся, схватил коробку с премиями и исчез, утащив ее за собой. Люди за столами, бравшие интервью и писавшие рецензии, тоже испарились, станки перестали стучать, а на столе, где недавно небоскребами поднимались высокие пачки журналов, осталась лишь тоненькая стопка. Стены заходили ходуном. В здании не было ни единого окна, и когда все свечи потухли, наступила кромешная темнота. И только вопли людей повсюду. Белое привидение светилось в темноте, и тут Леонидов узнал его: – Это же Ангел! Наш Ангел!

Он никогда не видел его таким разъяренным. Тот продолжал свои безумные вращения, а потолок уже готов был рухнуть на головы людей. Только сейчас Леонидов, осознав положение, схватил Галю за руку, и в обезумевшей толпе и давке потащил ее к выходу. А стены продолжали угрожающе раскачиваться. Людей было много! Очень много! Все толкались, шли по головам, метались в полной темноте…

Едва люди успели покинуть огромное помещение, как крыша, которую уже не поддерживало ничего, рухнула. Ударной волной из прорех в стенах особняка выносило остатки газет и книг, огарки свечей, костюмы «классиков». Ударной волной сметало все вокруг – дома с вывесками и книжными магазинами, клубами и литературными салонами, с читальными залами и литературными курилками, и весь город сложился, как карточный домик. Видимо, его строили плохие мастера. Вокруг летали остатки горелых газет, обрывки страниц, разорванных книг. Они с Галей стояли посреди этого хаоса, с ужасом наблюдая за происходящим, а над развалинами продолжал летать, размахивая крыльями, Ангел. Их добрый, справедливый Ангел. Их маленький, обезумевший идиот…

– Удивительная способность все портить! – пробормотал Леонидов, отрываясь от экрана. Галя тоже была недовольна, хотя еще не пришла в себя от пережитого, и не знала, что сказать. Что-то случилось с компьютером, литературные сайты исчезли с экрана. Они посмотрели друг на друга и заметили, что на ее руках были все те же белые перчатки, а на столе лежал обугленный огарок свечи, продолжая дымиться. Потом увидели Ангела.

– Внимательно тебя слушаем! – строго произнесла Галя, глядя на него. Тот был взъерошен, костюм обгорел по краям и зиял прорехами. Ангел не стыдился своего вида, для большей убедительности бравируя им.

– А я вам говорил, – начал он со своей любимой фразы.