Андреа Басфилд - Неверная. Костры Афганистана Страница 31

Дело в том, Фавад, что Хаджи и Джорджия – два человека, которые полюбили друг друга в неправильное время и в неправильном месте. И единственный вопрос, который стоит перед ними сейчас, – что делать дальше?

Исмераи приканчивал вторую сигарету, когда в сад спустился Хаджи Хан. Смуглое лицо его было белым, в глазах стояли слезы, готовые вот-вот пролиться.

Во мне вся кровь застыла при виде его, и я опустил голову.

Он подошел к нам и взял из рук Исмераи сигарету, а тот поднялся на ноги, чтобы с ним поговорить.

– Я ничего не знал, – услышал я тихие слова Хаджи Хана, – она ничего мне не сказала, и я не в силах сейчас достучаться до нее.

– Ей нужно время, – ответил Исмераи, и я вспомнил слова моей матери и поднял на них взгляд.

– Нет, – возразил Хаджи Хан, голосом печальным, но решительным, – ей нужен кто-то, кто подходил бы ей больше, чем я… мы оба это знаем. Но разве я могу допустить такое? В ней – вся моя жизнь.

Он повернулся, собираясь уйти, но остановился и взглянул на меня, и в этот миг слезы все же пролились из его темно-карих глаз, двумя неудержимыми ручьями.

18

– О Аллах, что это за шум? – спросил я, войдя во двор и увидев Джеймса.

Я возвращался из школы, с утренней смены. Днем занятия велись для девочек.

– Это, мой дорогой Фавад, «Sex Pistols», – сообщил он, и я понял, что это, видимо, название страшного рева на английском языке, доносившегося из комнаты Джорджии.

– Считай, тебе повезло, – добавил Джеймс, – нынче утром у нас Бонни Тайлер.

– Бонни кто?

– Куча волос, накладные плечи, головная боль…

– Эй! Мне нравится Бонни Тайлер! – В дверях появилась Джорджия.

На ней были синие джинсы, облегающая тенниска с длинными рукавами, и в одной руке она держала кусочек наанового хлеба, на котором, если я не ошибся, белел сыр «Счастливая корова», а в другой – какую-то коробку.

– Господи, я просто умираю с голоду, – добавила она.

Когда Джорджия прошла мимо нас, жуя на ходу свой завтрак, я не увидел ни на руках, ни на шее у нее драгоценностей, который подарил ей Хаджи Хан всего несколько месяцев назад. Зато из заднего кармана ее джинсов выглядывала пачка сигарет.

– Что там? – спросил Джеймс, когда Джорджия поставила коробку возле мусорного бака.

– Всякий хлам, – ответила она. – Я решила прибраться.

Как только она исчезла в доме, мы с Джеймсом посмотрели друг на друга и наперегонки кинулись к коробке.

Джеймс успел первым, но это потому, что ноги у него были в два раза длиннее, к тому же он еще и поставил мне подножку в самом начале.

– Ого, – сказал он, когда добрался до коробки и откинул картонную крышку.

– Ого, – сказал и я, увидев содержимое.

Внутри оказались несколько флаконов с духами, стопка аккуратно сложенных блузок из тончайшего шелка, разноцветные шарфы в таком количестве, что и не сосчитаешь, и вырезанная из кости шкатулка для драгоценностей. Сверху на всем этом лежала фотография Хаджи Хана.

Джорджия отметила приход весны выбрасыванием своих воспоминаний, а моя мать – сбриванием волос с моей головы.

Происходило это каждый год, но переживание в результате легче не делалось.

– Кто любит тебя, детка? – засмеялась Мэй, увидев меня.

– Коджак, – объяснил Джеймс, ничего на самом деле не объяснив [16] .

– Это для здоровья, – сказал я внушительно, проведя рукой по голове, словно стряхивая с себя унижение, добавленное моими так называемыми друзьями.

– От вшей, ты имеешь в виду, – поправила Мэй.

– От всего… – сказал я и сделал из пальцев «козу», чему научил меня однажды Джеймс, когда Джорджия дразнила его по поводу Рейчел.

Мэй снова засмеялась.

– Вот, – она протянула мне голубую замшевую курточку, – поищи, может, тебе удастся найти для нее добрую хозяйку!

– Красивая, – сказал я, взяв ее в руки и ощутив мягкость замши. По подолу куртка была расшита желтыми узорами. – А почему ты не хочешь ее носить?

– Я-то хочу! – воскликнула Мэй. – Это Джорджия не хочет, потому что ее принес в подарок Исмераи. И, думаю, мой вид в этой куртке ее совсем не порадует. Женщины, когда злятся, бывают весьма непредсказуемыми созданиями, Фавад.

– Ты сама женщина, – заметил я.

– Вряд ли, – пробормотал Джеймс и тут же получил за это удар по уху.

– Почему бы Джорджии просто не вернуть ее в таком случае?

– Исмераи не возьмет, – объяснила Мэй.

– Кому же ее отдать?

– Кому хочешь – только бы эти люди жили подальше отсюда, – сказала Мэй и ушла в дом.

Тут приоткрылись ворота, и в них просунул голову Шир Ахмад.

– Фавад, – прошипел он, взмахом руки подзывая меня к себе. – Кажется, тебя тут кто-то поджидает.

– Кто?

– Сам посмотри, он, похоже, не хочет, чтобы его узнали.

Я вышел из ворот вслед за Шир Ахмадом, и он показал на темную фигурку, что стояла на улице в некотором отдалении от нас. То был мальчик, утонувший в гигантского размера пату, в темных очках, усердно читавший газету. Вид у него был жутко подозрительный, как у шпиона, причем не слишком хорошего – поскольку на него глазела вся улица.

Газета приопустилась, и я узнал своего друга.

– Спанди! – крикнул я.

Он выронил газету, схватился за край пату, прикрывая лицо, и отвернулся к стене – и все это одновременно.

Я засмеялся и побежал к нему.

Совсем забыл, что бедняга до сих пор в бегах…

– Я превратился в слабоумную развалину, – пожаловался Спанди, когда мы двинулись к парку Шахр-и-Нау, по той лишь причине, что больше нам совершенно нечем было заняться. Сначала мы зашли к Пиру Хедери, но Джамиля до того, как уйти в школу, не приняла ни одного заказа, поэтому старик велел нам «пойти погреться на солнышке, пока правительство и на него не ввело налог».

– Прости, пожалуйста, – сказал я. – У меня все просто вылетело из головы.

– По правде говоря, я думал, тебя уже нет в живых. Но надо же было проверить. Я рад, что ты жив и все в порядке.

– Спасибо, – сказал я. – Ты хороший друг, Спанди.

– Лучше не бывает! – засмеялся он. Я тоже засмеялся и обозвал его гомиком, но всем своим сердцем был уверен, что так оно и есть.

Мы прошли мимо министерства по делам женщин, заглядывая по пути во все окна – потому что это злило охранников, потом купили себе в «Чиф-бургере» по здоровенному сандвичу с рубленым мясом, картошкой и яйцом, такому жирному, что губы залоснились. Жир казался настоящим бальзамом для наших организмов, иссохших за зиму, словно старые сучья.

Набив живот, мы неторопливо прогулялись до парка, где встречаются нищета и голод, чтобы поплакаться друг другу на свою злую долю и запрыгнуть на плечи какому-нибудь глупцу, посмевшему подойти слишком близко.

Там, у стены напротив супермаркета «Эй-Ван», мы встретили Пира-дурачка, который рылся в куче мусора вместе с бездомными, никому не нужными собаками.

Башмаков на его черных, покрытых коркой грязи ногах не было, кудрявые, давно не мытые волосы свалялись так, словно на голове у него была надета плохо выделанная каска.

– Блохи! – крикнул он, увидев нас. – Вернулись блохи, кусать собаку!

– Все блохи тут – на тебе, – засмеялся Спанди, глядя, как Пир карабкается на верхушку горы из разорванных картонных коробок и гнилых, вонючих объедков.

– Блохи на мне, блохи на тебе, блохам хорошо, потому что они блохи… – запел сумасшедший, ожесточенно почесывая в голове, и покосился на меня: – …Правда, маленькая блоха?

– Наверное, – ответил я, гадая про себя, как это возможно – пасть настолько низко, чтобы проводить жизнь по щиколотку в дерьме.

Истории Пира-дурачка никто на самом деле не знал. Сумасшедший и сумасшедший, ухитрявшийся выжить среди всех передряг, которые устраивал ему Кабул. Но я догадывался, что история была нехорошая, и меня печалила мысль о том, что когда-то и он был таким же маленьким мальчиком, как я, с такими же надеждами на будущее.

– Держи, Пир, – сказал я, подходя и протягивая ему куртку, которую дала мне Мэй и которую дал Джорджии Исмераи, – это куртка для короля блох.

Пир выхватил ее у меня из рук, сунул под мышку и быстро попятился от нас к стене, словно боясь, что я могу передумать.

Упершись в стену, он остановился и посмотрел на меня с каким-то странным выражением на лице, которого я не понял. Потом развернулся, перескочил через стену и побежал зигзагами по бурой высохшей траве.

– Куртка для короля блох! – закричал он. – Приветствуйте короля! Короля блох!

– Рехнулся, – сказал мне Спанди, когда мы двинулись в обратную сторону, в Вазир Акбар Хан.

– Да, – согласился я.

– И все-таки ты сделал хорошее дело, Фавад.

– Да нет, – сказал я. – Это была всего лишь куртка, которую никто не хотел носить.

19

– Поехали, Фавад!

Спанди подбежал ко мне на улице, когда я катил на дневную работу в магазин Пира Хедери.

– Кабул в огне, а мы все пропустим!

– Что значит – «в огне»? – спросил я, останавливая велосипед и устремляя взгляд в небо в поисках дыма, пламени и других признаков пожара.