Катрин Панколь - Гортензия в маленьком черном платье Страница 32

– Убавь звук, телевизор тебя заглушает! – сказала Гортензия.

– Сейчас будет говорить Франсуа Олланд…

– Это кто такой? Что-то знакомое.

– Олланд, президент Франции!

– А, ну да.

– Неужели ты не знала? – воскликнула Зоэ.

– Здесь никогда не говорят о Франции. Как о каком-нибудь Зимбабве во Франции. Поверни камеру так, чтобы я видела твою мордочку.

На экране появилась Зоэ. Она всплеснула руками, сказала «ку-ку», улыбнулась – на щеках появились две милые ямочки, – встряхнула медными кудрями, подула на прядь, упавшую на глаза, кудрявую спиральку в форме штопора.

– Что это у тебя за жуткий лак на ногтях? – поинтересовалась Гортензия.

– Купила вчера в «Монопри». По-моему, хорошенький.

– Не угадала.

– Сейчас речь о маме, а не о каком-то лаке! Что будем делать?

– Лак выкини в мусорное ведро. А насчет мамы, я знаю, что тебе надо делать.

На глаза Зоэ снова упала прядь, она откинула ее нетерпеливым движением.

– Нужно позвонить в полицию?

– Да нет же! Ее ведь не похитили. Ее просто преследует какой-то тип.

– Может, позвонить в университет?

– Тоже ни к чему.

– В любом случае я не знаю, кому звонить. Я не знаю, где она работает, где ночует, с кем встречается. Она ничего мне не рассказывает. Она, видимо, считает, что это меня не интересует. Как будто она меня перегрузила бы, если бы начала рассказывать о своей жизни! Да я сама виновата… ни о чем ее не спрашиваю, думаю только о себе.

– Это что ты за псалмы тут читаешь? Думаешь, ты святая Зоэ Молитвенница-за-всех-на-свете?

– Но это же чистая правда, Гортензия, мы никогда не расспрашиваем о маминой жизни. Нам кажется, что все нормально. Лишь бы была здесь и нам помогала.

– Это классическое определение детей – «неблагодарные и бессердечные существа, которые появляются на свет, чтобы портить жизнь своим родителям», потому-то я и не собираюсь их заводить! Кончай себя во всем винить, ты совершенно нормальный человек. Слушай меня: когда она уедет в следующий раз, ты поедешь с ней…

– И?..

– Ты будешь сидеть в аудитории, и когда придет этот тип, ты как ни в чем не бывало заведешь с ним разговор, порасспросишь его о том о сем.

– Ты с ума сошла!

– Это единственный способ узнать, кто он такой.

– Но я никогда на это не осмелюсь!

– А почему?

Зоэ закатила глаза к небу. Вгрызлась в заусенец на среднем пальце, вздохнула, отбросила надоедливую прядь.

– А если он выхватит нож или револьвер? Что тогда?

Она выпятила подбородок, подчеркивая серьезность вопроса, выпучила глаза, приоткрыла рот. Прядь-штопор неподвижно застыла в воздухе.

– Ты смотришь слишком много фильмов на ночь, Зоэ! Скорей всего это просто фанат ее творчества. Любит ее книжки.

– Здоровенный мужичина, который по ночам при свете свечи читает книжки Жозефины Кортес? Это ты смотришь слишком много фильмов. Я не смогу.

– Ну тогда нечего причитать, что тревожишься за маму!

– Посмотрела бы я на тебя…

– Если бы я была сейчас во Франции, я бы поехала в Лион. Поговорила бы с этим типом. И не дрейфила бы.

– Вот только ты не во Франции.

– Я приеду, и довольно скоро!

– Как это?

– Я тебе объясню. Только не сегодня, ладно?

Гортензия призадумалась, нарисовала в углу листочка рукав, потом воротник пальто, и так ей это понравилось, что она едва не заурчала от удовольствия, и вдруг спросила:

– А Гаэтан-то где?

– Он пошел погулять с приятелями. Поглядеть футбол в пабе тут, на углу.

– И оставил тебя дома одну?

– Ну да… Ох, послушай, я же не спрашиваю тебя, где ходит Гэри!

– Нет, но… Что-то он зачастил, ведь это не в первый раз.

Зоэ задумалась, накручивая на палец прядь-штопор. Натянула ее, выпрямила, потом отпустила.

– Думаешь, он чем-нибудь нехорошим занимается? – беспокойно спросила она.

– Нет. Прости меня. Не знаю, что на меня нашло, зачем я об этом заговорила!

Зоэ наморщила нос, потом почесала его. Ее осаждали разные дурацкие мысли, но она отогнала их рукой, как назойливых мух.

– Так что, ты возвращаешься во Францию? И что ты будешь делать? Ты дома будешь жить и мы будем видеться каждый день? И ты будешь мне давать советы, что надеть? Ой, а ты будешь хорошо относиться к Гаэтану, да? А Гэри что говорит? А когда ты приедешь? Маме уже рассказала?

Гортензия рисует пуговицы. Большие квадратные пуговицы, пуговицы-кнопки, пуговицы-зажимы, костяные пуговицы, пуговицы, обтянутые тканью, разноцветные пуговицы, круговорот всяких пуговиц. Она отстраняется от стола, смотрит на рисунки и понимает: нет! Никаких пуговиц. Только две кнопки, прикрытые складкой. Это придает такой простодушно-благородный вид в сочетании с воротником.

– Гортензия! Ты меня слышишь? Почему ты не отвечаешь?

– Знаешь что, Зоюшка? Прежде определи личность подозреваемого, а потом будем разговаривать!

Бекка толкнула дверь и вошла в церковь. Она сразу направилась в то крыло, где находился приют для женщин – «Исключительно для женщин». Рассортировала продукты в тележке, стоящей при входе, потом Пенелопа заберет их и унесет на кухню. Выпрямилась, потерла поясницу, сняла пальто, зашла повесить его в свой кабинет. «В следующий раз я сама буду делать заказ в интернете, я уж ничего не забуду, и не придется потом бегать что-то докупать. Ширли не в себе и забывает купить половину того, что нужно. Ох, лучше бы мне не знать, что у нее сейчас в голове! Надо мне с ней поговорить».

Она достала из сумки длинный список и сверила покупки: гигиенические салфетки, «Фейри», чистящие и моющие средства, чай, сосиски в тесте, яйца по-шотландски, пирог со свининой, паста «Корниш», фасоль «Хайнц», суп в пакетах, пирожные с заварным кремом, печенье, сыр с солеными огурчиками, уф… Вроде ничего не забыла.

Она услышала голос Ширли, которая принимала новоприбывших и обращалась к ним с приветственной речью. Обычно все происходило по одной и той же схеме. Те же вопросы.

«Почему вы здесь? Каковы были обстоятельства, которые смогли разрушить вашу жизнь? Как выбраться из этого заколдованного круга несчастий?»

За три последних дня к ним записались пятнадцать женщин. Бекка протерла очки рукавом свитера и нахмурила брови. «Мы не сумеем справиться с проблемами всего женского населения, если дело пойдет подобным образом!»

Какая-то женщина присела на скамейку в коридоре. У нее был большой вырез на платье, лицо все в синяках и кровоподтеках, глаза – как две ямы в пыльном овраге. Ее сотрясали приступы кашля так, что она сгибалась пополам, утыкаясь лицом в колени.

– Почему вы здесь? Вам нужно ехать в медицинский пункт, – сердито сказала ей Бекка.

– Я хотела бы послушать, что говорит та дама. Я только что приехала.

– Даму эту зовут Ширли. Она работает здесь.

– А… – сказала дама и опять закашлялась.

– Вы прошли через приемную? Записались?

Дама отрицательно покачала головой.

– Скорей идите в медпункт, не оставайтесь здесь, вы сидите на сквозняке.

Она положила руку ей на лоб.

– И давно у вас температура?

– Да уж давным-давно! Я кашляю, отхаркиваюсь, меня бросает в пот, тяжесть в желудке. Ну а что поделаешь, мне надо заниматься детьми.

– А где ваши дети?

– Какая-то дама увела их на кухню.

– Очень хорошо.

Бекка показала ей, куда идти в медпункт. Женщина ушла, кашляя на ходу, а Бекка прошла в зал, где Ширли, забравшись на небольшую сцену, держала речь перед собранием женщин, которые слушали ее, раскрыв рот. Молодые женщины, пожилые женщины, женщины без возраста. Они все поголовно, казалось, смирились со своей нищетой, которая горбит плечи, вытягивает черты, отяжеляет линии силуэта. Они глядели на Ширли во все глаза. «Нужно искать еще места, кровати, еду», – подумала Бекка, присаживаясь в последнем ряду.

Под белым светом неоновых ламп Ширли кружила по эстраде, жестикулируя, как миссионер в джунглях.

– Вы пришли сюда, но вы этого не хотели! Вы пришли сюда, сами не понимая, почему. Что произошло? Вы не знаете?

Женщины молчали, не сводя глаз с губ Ширли, словно она могла избавить их от всех бед и несчастий.

– А вот послушайте меня, и вы поймете.

По залу прокатилась волна удивленного шепота.

– Раньше в лицеях на уроках биологии ставили такой опыт, чтобы узнать, как работает нервная система лягушки. Ну и, соответственно, человека: брали кастрюлю с водой, ставили на огонь, потом в кипящую воду кидали лягушку. В мгновение ока лягушка выскакивала из кастрюли – в буквальном смысле как ошпаренная – и спасалась бегством. Ее нервная система предупреждала: кастрюля – опасное место, нужно спасаться со всех ног.

Ширли на мгновение замолкла, посмотрела на женщину в первом ряду, спросила ее, хорошо ли она поняла сказанное. Женщина покраснела и опустила глаза, смутившись, что вдруг оказалась в центре внимания.

– Тогда провели другой опыт. Лягушку бросили в кастрюлю с холодной водой. Лягушка плавала, квакала. Чувствовала себя как дома. Под кастрюлей зажгли огонь, и температура воды стала подниматься. Примерно со скоростью один градус в минуту. Лягушка продолжала плавать, квакать и наслаждаться жизнью, не замечая, что вода становится теплой, потом горячей, потом закипает. Ну, тут лягушка и умерла. Она ни разу не предприняла попытки выпрыгнуть из кастрюли. Не увидела приближающуюся опасность.