Дэвид Кроненберг - Употреблено Страница 32

Вот он, механизм любви и мщения в действии – Наоми немедленно запаниковала, уязвленная предпоследней фразой. Очевидно, Чейз Ройфе произвела впечатление на Натана, и – если принять во внимание ее красоту, обнаженное тело и (давайте уж говорить честно) сумасбродство, на которое Натан всегда был падким, особенно если оно не сопровождалось активным саморазрушением, – Наоми сомневалась, что впечатление это чисто интеллектуальное. Стало быть, биохимическое впечатление, то есть худшего сорта. Но какого рода сумасбродство имеет место?

Самые острые аналитические инструменты были пущены в ход, и выводы оказались неутешительными. Наоми ощущала фотоаппарат в руках Натана, как в своих собственных, и ощущала, как по мере продвижения от общих планов, снятых короткофокусным широкоугольным объективом, к широкоугольным крупным планам, а затем и длиннофокусным интимным макроснимкам эта женщина, эта Чейз Ройфе, все больше привлекает Натана: фотографии были совершенно объективным документальным свидетельством, доказательством любви или по крайней мере сексуального влечения, если не одержимости. Ракурсы, углы съемки поведали Наоми всю историю: сначала ты заинтересовала меня только мимоходом, но теперь я, можно сказать, заинтригован, хотя и начинаю тебя бояться, а сейчас я приближаю тебя и немного нервничаю (снимки получаются очень сумбурными, никакой композиции), но ты хотя бы подпускаешь меня близко и не выказываешь недовольства, и вот ты словно приглашаешь меня рассмотреть твое лицо и тело, и я уверенно нахожу ракурс, который продемонстрирует твою пугающую красоту и возбуждающую таинственность в самом выгодном свете… К концу адского портфолио Натан буквально ползал по лицу и телу Чейз – великолепному подтянутому телу, покрытому… чем? Экземой? Укусами москитов? Мошек? Может, она купалась голой в озерах на равнине Канадского щита? И что такое она ест? Непонятно. Микроскопические ссадины неизвестного происхождения и попытки Натана во всех подробностях запечатлеть, как рука Чейз кладет что-то в рот, – больше Наоми ничего не видела.

Наоми бросила айпад на постель. Натан наверняка переспит с Чейз в самое ближайшее время и тоже скажет: я спал с ней из жалости. А может, эта история станет иллюстрацией нового подхода – журналистской работы с погружением. Наоми, удивляясь сама себе, рассмеялась. Конечно, Натан знал, что она спала с Аростеги, а значит, они перешли на новый, захватывающий уровень игры и теперь впишут в жизни друг друга своих новых любовников. И поглядите, какой эпический размах у этой игры: насколько Наоми понимала, Чейз спала с Аростеги – и Селестиной! – и то, что Натан узнал от Чейз, может пролить свет на семейную сагу Аростеги.

Натану, очевидно, не терпелось и ее приобщить к семейству Ройфе, и все это могло привести к какому-то опасному и будоражащему финалу. Наоми вытянулась на постели, широко раскинув руки и ноги, принимая и боль, и совершенную открытость и осязая всем телом тоненький хлопчатобумажный халат-хаппи, который дал ей Аростеги. Халат с весьма замысловатой эмблемой темно-синего цвета в виде решетки протерся по краям, и, ощущая кожей его неведомую судьбу, Наоми вообразила, что такой халат мог бы носить Сэмюэл Беккет в последние дни своей жизни, когда переселился в унылый казенный приют для стариков Le Tiers Temps (“Третья ступень”) – Беккет называл его “домом старого пердуна”, а в углу его комнаты пыхтел дыхательный аппарат, – это название наводило на мысли об отчаянии и бедности, в японской же интерпретации означало радость и свободу. Ари сказал, что нашел халат здесь, в доме, засунутым в оконную раму для защиты от сквозняков. Образ Беккета тотчас вернул мысли Наоми к Натану, ведь кроме него с ирландским драматургом Наоми ничто не связывало. Однажды Натан упросил ее прочитать свою статью “Последняя лента Беккета”, посвященную последнему году жизни писателя, – после того как они вместе посмотрели на DVD “Последнюю ленту Крэппа” дублинского театра Гейт с Джоном Хёртом; и Наоми понравилось, что память Крэппа – это магнитофонная лента, ведь ее тогда уже очаровало искусство фотографии, способное безжалостно манипулировать человеческой памятью. Для Наоми Беккет был прежде всего волосами, носом, скулами, бровями – ушами! – потрясающим фотошедевром. Она села и схватила айпад; ей хотелось ответить Натану, описать все, о чем она сейчас думала, через океан, через континент дать и ему почувствовать зловещую наэлектризованность, встряхнуть и его, внушить неуверенность, напугать – но вместо этого она просто загрузила фотографии для удобства в Photosmith, после чего встала и крадучись спустилась вниз, сжимая айпад в руке, словно заряженный пистолет.

Футон на низком деревянном каркасе был разложен – нарочно, чтобы заниматься сексом, Аростеги в одной только французской полосатой рубашке в морских тонах – сине-белой, а-ля Пикассо, лежал на боку в позе эмбриона, и у Наоми вдруг подступил ком к горлу от яркого воспоминания об отце, его последних днях в торонтской больнице “Саннибрук”, когда, скукожившийся, желтый, короткими рывками он продвигался к смерти. В то же время ее позабавило, как не по-японски выглядит профессор в этом тесном пространстве – большой европеец с длинными руками, мощными волосатыми ногами и крепкой широкой грудью. Аростеги показал ей японское порно на ламповом телевизоре Sanyo с четырнадцатидюймовым экраном – кассету он вставил в массивный серебристый видеомагнитофон неизвестной марки. В главной роли снимался Шигео Токуда, порнозвезда семидесяти трех лет, человек с умилительно торчавшими вперед зубами, пучками редких волос на голове и трогательным сморщенным старческим телом, а пенис его оказалось сложно различить, поскольку в определенных местах изображение было размыто из соображений цензуры, рябило, как на полотнах Мондриана, и когда этот самый пенис двигался во рту или влагалище большегрудой девицы двадцати с чем-то лет, эффект получался просто завораживающий. Ролик назывался “Как не надо ухаживать за пожилыми: выпуск 17”, соответственно, дело происходило в доме престарелых. Аростеги, по его словам, купил эту кассету, чтобы плавно и с достоинством войти в сексуальную жизнь пожилых японцев, будучи уверенным, что никогда больше ему не придется спать с белой женщиной, и слава богу. Подтекст электронно-лучевого телесеанса был таков: Наоми ненароком воспрепятствовала стремлению профессора отвергнуть, насколько возможно, свою французскость и заменить ее азиатскостью – и здесь, конечно, подразумевался комплимент, но существовал еще и подподтекст, а именно: в постели старики очень даже конкурентоспособны, n’est-ce pas?[24]Наоми нашла Аростеги чрезвычайно привлекательным, еще впервые увидев в YouTube, и никаких доказательств ей не требовалось; а Шигео Токуда показался ей лишь забавным старичком, в некотором смысле близким Аростеги по духу. Наоми стала фотографировать спящего Ари айпадом, звук, имитирующий щелчок затвора, она отключила, почти всерьез беспокоясь, что даже бесшумная работа ее мысли может разбудить и разгневать профессора. А его гнева она боялась. Приблизившись к Аристиду, Наоми услышала тихий храп, замысловатый, неритмичный и оттого необъяснимо выразительный, будто Аростеги говорил через ноздри. Наоми подумала, не снять ли видео, поиграла этой мыслью, но снимать не посмела, хотя мысль о документальном фильме вместо статьи или книги приходила ей в голову. Наоми почти ощущала, как его носовая перегородка трепещет, словно язычок кларнета или сердечный клапан во время приступа мерцательной аритмии – вторая ассоциация снова перекликалась с последними днями жизни ее отца. Наоми сняла тело спящего профессора во всех подробностях. Подошла к изголовью дивана, намереваясь сфотографировать лицо Аростеги крупным планом, и тут увидела, что глаза его открыты и он наблюдает за ней.

Профессор зевнул, потянулся, приподнялся.

– Да, вероятно, снимок сдувшегося члена со следами засохшей спермы, принадлежащего скандальному французскому философу-людоеду, может представлять интерес, даже если фотографировать айпадом.

– Всего пять мегапикселей, но качество съемки хорошее, документальное. Для книги, наверное, другого и не надо.

Аростеги подобрал ноги, чтобы освободить место для Наоми, она села рядом.

– Кстати, о документалистике. Хочу показать тебе кое-что, – она помахала айпадом, – здесь. Или, может, сначала сделать чаю? Я, кажется, научилась управляться с твоими противными ржавыми конфорками.

– Во сне я имел тебя снова и снова.

– Ты очень сексуально храпел.

– Храпел?

Наоми постаралась как можно достовернее изобразить его храп. Удивился ли Аростеги тому, что храпел, или просто не знал этого слова по-английски? Храп профессора в ее исполнении чем-то напоминал издевательское хрюканье зеленой свинки из компьютерной игры Angry Birds, которую Наоми загрузила бесплатно в HD-качестве на этот самый айпад.