Дэвид Кроненберг - Употреблено Страница 33

Аростеги засмеялся.

– Тебе нужно почаще воспроизводить звуковые эффекты. У тебя большой талант. Покажи мне сейчас то, что хочешь показать. Обычно я просыпаюсь с ясной головой, но ясность эта быстро меркнет, поэтому, наверное, лучше сейчас.

Он обнял Наоми одной рукой и, кряхтя, притянул поближе к себе; объятие Наоми не понравилось – не было в нем ничего французского или японского, скорее тихая безысходность; не вязалось оно с их отношениями, как их ни назови, напоминало скорее объятия отца и дочери с привкусом инцеста (может, что-то вроде этого Натан и имел в виду, говоря о “тематическом сексе”?). Аростеги сидел, расставив бедра, Наоми видела его пенис и яички, сама была голой под коротеньким поношенным халатом-хаппи, и эта сцена приобрела тот самый ультраизвращенный флер, который ей хотелось создать, показывая профессору фотографии Натана (они, конечно, произведут взрывной эффект, но какой именно?).

Она раскрыла экран и повернула его к Аростеги.

– Это снимки моего друга Натана. Он в Торонто, работает над своей статьей.

– Знаю этот город. Очень симпатичный. Дружелюбный. Я был там в 1996-м на Третьем всемирном энергетическом симпозиуме. Что за фотографии? Кто эта девушка? Красивые бедра. А что она делает?

Наоми методично листала фотографии, Аростеги только кряхтел и шумно выдыхал, словно все еще спал, пока не дошла до первого снимка Чейз крупным планом.

– Ари, ты ее не узнаешь?

Аростеги вытянул шею и прищурился, глядя на экран. Наоми пальцами растянула картинку, будто раздвинула невидимый верхний слой, и увеличивала ее до тех пор, пока упоенное лицо приоткрывшей рот Чейз не заполнило целиком окно просмотра. Аростеги дернулся, как от удара по голове, отпрянул, правой рукой больно сжал плечо Наоми. Затем встал, отстранился, чуть не оцарапав ей руки, и попятился прочь от дивана, гневно сверкая глазами. Наоми съежилась подобно пауку, в которого ткнули горящей сигаретой, но у нее хватило духу открыть приложение с голосовыми заметками, после чего она тут же успокоилась, абстрагировалась от происходящего и перешла в безопасное измерение профессионального наблюдателя, поместив Аростеги на поворотную платформу под увеличительное стекло как некий любопытный экземпляр. Профессор ходил взад-вперед, бормоча себе под нос, потом схватил темно-синие узкие вельветовые штаны, лежавшие на полу, рывком натянул на голое тело – трусов он, кажется, вовсе не носил. Экипировавшись, Аростеги сел у окна, выходящего на улицу, выпятил губы, будто про себя репетируя следующую фразу, и сказал:

– Кто этот твой друг, который прислал фотографии?

– Его зовут Натан Мэт. Он журналист. Живет в Нью-Йорке.

Аростеги покивал.

– Твой парень?

Наоми с деланым безразличием пожала плечами.

– Иногда.

– Итак, ты и твой парень. Классическая американская шайка журналистов.

– Ари…

– Зачем вам это? Откуда вы знаете Чейз? И что вы двое хотите сделать со мной?

Он произнес “Чейз” как “Чииз”, и мелодрама для Наоми едва не превратилась в фарс.

– Я ее не знаю. И не была уверена, что ты знаешь. Она находится у себя дома, в Торонто, с отцом, доктором Барри Ройфе. Он вроде бы лечит ее каким-то таинственным способом, а Натан приехал написать статью про них для медицинского журнала и живет в их доме. Чейз рассказала ему, что училась в Сорбонне у вас с Селестиной. Вот и все. Просто совпадение, и никакая мы не шайка.

Аростеги резко, отрывисто, но уже спокойно рассмеялся с влажным кашлем и, закашлявшись, видимо, вспомнил, что пора покурить. Профессор обошел комнату по периметру, отыскал бледно-желтую пачку с крышкой, на которой был изображен ярко-красный японский иероглиф, венчавший английскую надпись RIN, и скоро уже глубоко затягивался. Наоми удивилась, что он курит сигареты с пробковым фильтром. Смутил ее скорее стилевой диссонанс, чем разновидность табачного зелья (ведь сама она никогда не курила). Ему бы курить “Голуаз”, как Бельмондо в фильме “На последнем дыхании”, “Голуаз капораль” без фильтра в классической мягкой пачке цвета парижской лазури с логотипом в виде механического крылатого шлема, хотя, конечно, Аростеги решительно настроен превратиться в японца. Наоми очень захотелось сфотографировать пачку, даже издалека она видела, что красный японский иероглиф был оттиснут и на каждой сигарете прямо над фильтром. Потребительские импульсы, пристрастия и самоидентификация потребителя играли в социальной философии Аростеги первостепенную роль, и Наоми, анализируя психологию супругов, применяла к ним их же подход: выбор и предпочтения потребителя определяли и личность как таковую, и механизмы ее культурной интеграции. Наоми не сомневалась, что и сам Аростеги, пытавшийся – всерьез ли? может, только в ироничном ключе? – стать японцем, переходя на японские товары, осознавал это. Она наблюдала парадоксальную ситуацию с западной и японской традиционной одеждой; профессор был слишком горд, слишком чуток, чтобы превратиться в карикатуру на японца, упорно цепляющегося за традицию – если и становиться японцем, то в современной, прогрессивной версии, – поэтому трансформация осуществлялась посредством перехода к второстепенным товарам японского происхождения – сигаретам и еде.

– Да нет, я даже восхищаюсь тобой и твоим парнем Натаном. Новая, современная версия Les Liaisons dangereuses[25]. Вы пара, весьма характерная для информационной эпохи. Хороший сюжет, скажем, для книги.

– Не понимаю, о чем ты, Ари.

Наполнив легкие дымом, Аристид, кажется, успокоился, его гнев сменился сарказмом, и Наоми вздохнула с облегчением.

– Понимаю, это смешно, но тут не что иное, как совпадение. Натан познакомился с Ройфе из-за болезни Ройфе. Я говорила тебе, он заразился сам, заразил меня, а потом решил изучить этот вопрос. Так все и было.

– Неожиданное совпадение, значит. Хорошо. И оно повлечет за собой неожиданные последствия?

– Какие же, например?

Аростеги затушил сигарету в пепельнице на подоконнике, сложил руки, подумал немного, а затем вернулся к дивану и сел рядом с Наоми. Он спокойно взял айпад, лежавший у нее на коленях, подержал в руке.

– Можно, я их посмотрю? Фотографии Чейз, сделанные Натаном, добрым другом Наоми?

Взволнованная и слегка напуганная Наоми слабо, неуверенно кивнула, глядя на Аростеги расширенными от удивления глазами. Он наклонился к айпаду и принялся изучать фотографии – листал, увеличивал и рассматривал пристально, как эксперт.

– Что ты видишь? – спросила Наоми.

– Вижу, что Аристида Аростеги очень скоро уличат во лжи, поэтому он, пожалуй, расскажет все своей духовной матери прямо сейчас, – ответил профессор, не поднимая головы.

– Что за ложь?

– Да, именно это и нужно знать духовной матери. А процедура саморазоблачения ее не интересует? Например, священник, которого я знал в детстве, его преподобие отец Дроссос – страшный человек, – интересовался именно механизмом – одержимо и даже, пожалуй, болезненно. Конечно, по причинам объяснимым и весьма неприятным.

– Что ж, твоя бывшая студентка Чейз Ройфе в конце концов раскроет Натану твои секреты, он расскажет мне, а я – всему миру.

Аростеги взглянул на нее с благодарной улыбкой.

– Очень хорошо, другого от Наоми, духовной матери, я и не ждал. – Профессор положил айпад на обе ладони и протянул ей, чуть склонив голову, будто ритуальное блюдо или японскую визитку. – Но секреты уже раскрыты без всяких слов, и все они здесь.

– Детишек думаешь когда-нибудь заводить, а, Нат?

Они сидели рядом в замощенном необработанным камнем патио, обозревая сверху узкий длинный бассейн и затейливый, заросший, тоже выложенный камнем пруд – логово наглых карпов кои. За прудом стоял флигелек со сланцевой крышей, весьма аутентичный с виду – словно ему было лет сто, – а над ним возвышался безликий, унылый многоквартирный дом. Натан прикидывал, впрочем, без особого интереса, сколько жильцов следит сейчас за ними в бинокли и телескопы. Он слышал журчание маленького искусственного ручья или водопада, но не видел его со своего места, а сидели они под большим полотняным садовым зонтиком с тиковой стойкой, выраставшей из уплотненного прокладкой отверстия в центре стола, тоже большого и тикового. Маленькая беспокойная азиатка принесла им кофе, орешки и ягоды в мисочках.

– Понятия не имею, Барри.

– Ну постоянная подружка-то есть у тебя, м-м?

Солнце стояло в зените, пекло, и Ройфе нацепил сверху на очки поляризационные солнцезащитные накладки – еще больше, чем сами очки; нижней хромированной кромкой накладки врезались в дряблые щеки доктора.

– Типа того.

Ройфе теребил в руках шляпу Tilley цвета хаки с отверстиями для вентиляции – сгибал и разгибал поля, мял тулью, деформировал, надевал на голову, снимал.

– Что я слышу? Сексуальная амбивалентность? Знаешь, не так давно была мода – терапевты стали заниматься сексотерапией. Правильно ли это, не знаю, но только баловались этим вовсю. Психопатологию можно на раз определить. Я не стал в это встревать. А мои коллеги поимели много проблем. Потому что браки знай себе разваливались.