Дэвид Духовны - Брыки F*cking Дент Страница 33

Марти настоял на покупке шестерика пива. Тед предлагал вино или шампанское, а Марти не сомневался, что пиво – правильное решение. Марти отказался и от трости. У Теда чуточку защемило сердце: Марти не взял трость в попытке показать, что он бодр и здоров. Марти приметил свое отражение в окне машины и не смог скрыть разочарования.

– Как ни гляну на себя, – сказал он, – жду увидеть шестнадцатилетку и тыкаю потом пальцем в отражение – кто этот старик?

По необходимости он опирался время от времени на руку Марианы. Из солидарности с Марти Тед и Мариана облачились по случаю парадно.

В вагоне подземки Марти углядел брошенную кем-то «Нью-Йорк Пост» на соседнем сиденье и от нечего делать взялся за нее. Тед – секретное оружие – выхватил газету у отца из рук. Марти это раздражило:

– Ты чего?

– Незачем руки пачкать типографской краской. Будешь на бродягу похож. Ну-ка дай поправлю галстук тебе, капитан.

Тед принялся возиться с отцовым галстуком – как Марти много Дней благодарения назад возился с Тедовым. В тот вечер любое действие казалось символичным и многозначительным. Тед почувствовал, что обитает сразу в двух мирах – действительном и иносказательном. От этого у него приятно кружилась голова. Мариана взялась поправлять галстук на Теде. Тед оглядел Мариану и пожалел, что на ней ничего не скособочилось, нет повода прикоснуться к ней, поправить что-нибудь. Нечего. Мариана – сама безупречность.

51

Когда выбрались из подземки в испанском Гарлеме, из многих транзисторов неслась испаноязычная трансляция игры с участием «Янки». Мужчины сидели у бодег, на крылечках, на капотах автомобилей, радиоприемники прижаты к ушам или стоят у ног. Тед заметил, что отцу интересно узнать счет, и потому без остановки напускал туману своим трепом и гнал их вперед со всей доступной больному и усталому старику прытью. Быстрее, к Марии.

Они остановились у ее дома. Марти глянул вверх, на окна, потерявшись где-то глубоко в себе самом.

– Узнаете место? – спросила Мариана.

Марти не ответил, он все смотрел и смотрел на окна – или в небо, не разобрать.

Взбираться по лестнице на третий этаж – дело небыстрое. На каждой лестничной площадке они останавливались перевести дух.

– Я, бля, смешон, – пыхтел Марти. – Бесит. Дышу как блядская рыба. Вид у меня, как у чертова окуня.

Наконец добрались до двери Марии, и Тед по-режиссерски выпихнул отца вперед, чтобы Мария, когда отопрет, сразу увидела Марти и только Марти. Тед подождал, пока отец отдышится. Постучал и убрался предку за спину. Дверная ручка повернулась, и Тед увидел, как Марти изо всех сил выпрямил спину, попытался изгладить последствия десятилетий гравитации и хвори. Тед потянул отца за фалды пиджака – чтобы сидел еще краше и чтобы ушла складка у плеч.

Распахнулась дверь – и вот она, Мария. Она преобразила себя из неряшливой старухи, какой они видели ее нынче днем, в прекрасный предмет старины. Она не пыталась молодиться – просто постаралась выглядеть как можно лучше, и ей все удалось. Марти и Мария стояли, безмолвно глядя друг на друга через пропасть лет, обозревали разрушения, и каждый ощущал опыт человека напротив, – опыт, частью которого не стал, который никогда по-настоящему не постигнет.

Глаза у Марии намокли и заблестели. Она не сомневалась в том, что видит, и произнесла с сильным акцентом:

– Ты похож на мужчину, какого я прежде знала.

– Я себя чувствую вполовину тем, кого ты прежде знала.

И они вновь красноречиво умолкли. Теду подумалось, что он готов стоять на этом пороге всю ночь – и ничего. Однако благоухание домашней латиноамериканской кухни словно тянуло их внутрь. Марти явил шестерик пива и сказал с помпезностью метрдотеля – и с густым маскарадным нуёриканским акцентом:

– Льеденой «Бухвайс-с-сер».

Мария рассмеялась и мечтательно повторила:

– «Бухвайс-с-сер», – а затем шагнула назад и взмахом руки пригласила войти, открывая Марти, Мариане и Теду свой мир и свое прошлое.

52

Квартира Марии оказалась скромной и простой, и Тед тут же понял, что живет она одна, довольно давно. Это наблюдение его порадовало. Тед оглядел фотографии – не найдутся ли какие намеки на существование Марти, – но ни одного не обнаружил. Был снимок Джона Кеннеди. Множество фотокарточек в рамках – дети, несколько – какого-то мужчины, видимо отца детей, решил Тед, однако свидетельств того, что этот человек все еще жив, не находилось. По ящику шла игра «Янки», и Тед втихаря выключил телевизор, чего Марти, кажется, даже не заметил. Секретное оружие к бою. Марти и Мария сели в кресла у окна и негромко разговорились. Марти всем своим видом являл то, чего Тед отродясь в нем не видывал: был мягок, восприимчив, внимателен. Тед не мог упомнить, чтобы Марти когда-нибудь вел себя так с женой, но то дело давнее. Казалось, Марти и Мария виделись вчера, а не двадцать лет назад. Мариана подобралась сзади к Теду и шепнула ему на ухо:

– Прекратите на них пялиться.

Тед ощутил ее дыхание у себя на коже, и ему захотелось таращиться еще сильнее – чтобы Мариана пошептала ему вновь.

Потом они сидели за маленьким обеденным столом, ели курицу, свинину, фасоль и рис, пили пиво, вино и сангрию. Мариана показывала и называла Теду кулинарные редкости: эмпанадас, аррос кон гандулес, аррос кон фрихолес, мофонго, перниль…[247] Все новое для Теда, все пугающее. Он боялся есть. Смотрел на еду осторожно – так антилопа гну на водопое страшится притаившихся крокодилов.

Он видел, что Мариана следит за количеством потребляемого Марти спиртного. Тот пожал плечами, дескать, да и хер бы с ним – разок-то. Тед обратил внимание на новое блюдо – жареные платанос, или жареные плантаны, как их представили Теду. Он оглядел блюдо, потом посмотрел на Мариану, она пожала плечами.

– Простите, Мария, а что это? – спросил Тед.

– Платанос.

Так и думал. Съел кусочек. Мало что в этой жизни было вкуснее – даже лучше, чем тогда в буфете.

– Я идиот.

– Не идиот, – возразила Мариана.

– Спасибо.

– Может, чуточку тугодум. Давайте помогу. Да не пугайтесь вы. – Она взялась подавать Теду на вилке понемногу из каждой тарелки.

– Эмпанадас.

– М-м-м-м-м-м-м…

– Аррос кон гандулес.

– М-м-м-м-м-м-м…

– Аррос кон фрихолес.

– М-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м…

– Мофонго.

– М-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м…

– Перниль.

– М-м-м-м… дайте-ка сюда.

Тед отнял вилку у Марианы и принялся обжираться самостоятельно. И хотя не очень-то разберешь, что там Тед говорил с набитым ртом, Мария уловила суть:

– Я ничего вкуснее в жизни не пробовал.

Мария встала из-за стола и ненадолго исчезла в спальне. Вернулась со старой манильской папкой. Тед уже слегка захмелел.

– Триллер в Маниле[248], – объявил он.

Содержимое папки легло на стол – фотографии.

Тот самый «Кодаколор», на котором что угодно тут же смотрится как воспоминание, и воспоминания поэтому отошли еще дальше во времени – и сделались еще священнее.

Взгляд Теда тут же остановился на одном снимке. Сделали его на городской футбольной площадке, эпохи назад. Не постановочный кадр, вся команда по софтболу, все девять «Корон». В углу – Марти с Марией, над чем-то смеются вместе. Закатный свет сообщил фотокарточке некую вневременность. Невероятно, что ушла та пора, – и невероятно, что она вообще была. Мария и Марти принялись перебирать памятных им людей и игроков, рассказывать истории о давно забытых персонажах.

– Этого парня, из местных, Карлоса Крочетти, полуитальянца, полупуэрториканца, никак в команду не брали, то ли пинчраннером, то ли подающим, вечно улыбался. Я его однажды спросил: «Карлос, ты чего такой довольный? В чем секрет?» – а он такой: «Я с виду довольный, а на самом деле я несчастный, все и вся ненавижу. Включая тебя». На полном серьезе – ничего смешнее не слыхал за всю жизнь.

Тед вытащил из горки еще одно фото: Марти вроде как учит маленького Теда бить по мячу. Марти стоит позади Теда, держит сына за талию, они вместе замахиваются битой, смотрят, как что-то летит на них, – мяч? Будущее?

– Ты глянь, – сказал Тед. – Я в упор не помню, как ты меня учил бить.

– Эль Заноса, – проговорила Мария.

– И я не помню, – отозвался Марти.

Мария двинулась дальше и явила всем героический снимок Марти, на подаче, безупречная бейсбольная открытка, на которой кто-то любовным пером – Мария, несомненно, – нарисовал, как школьница, сердечко. Марти рассмеялся, Мария изобразила смущение. Тед мысленно извинился перед матерью, но все-таки спросил:

– Почему вы не остались парой?

Марти и Мария переглянулись, словно пытаясь решить, кто из них может – или должен – ответить на этот вопрос. Мария смотрела на Марти, будто уточняя, следует ли об этом рассуждать. Марти кивнул, и Мария заговорила: